Бельский: Опричник

«Не уподобься князю Ивану Бельскому. Не зарывайся в норы. Если сложить голову судьба, то со славою сложи ее. А лучше будет, если со славою и со щитом…»

Даже не вспомнилось Богдану, о чем размышлял он, когда полк бездействовал в лесу под Окой. Сейчас он выбирал, взвешивая все на ладони.

«Да и не буду я главным на переправах. Опричники — как подмога. А слава всегда на голову старшего опускается».

Истина неоспоримая. Это когда неладно что, тогда непременно находятся виновные из второрядных. Сподручно ли на такое по доброй воле идти?

Иное дело — набеги стремительные: выскочил из леса (а ему, Бельскому, какой интерес впереди скакать), посек растерявшихся — и снова в чащобу. Если погоня случится, в лесу сподручней с ней сразиться, а то и рассыпаться, коль силенок не хватит для рукопашной. Тем более что под его рукой будут и сотники бывалые, и тысяцкий не без головы. Они все сами знают, как поступать в тех или иных случаях.

Уже через четверть часа Богдан сказал о своем решении Хованскому.

— Я готов щипать.

— Вот и ладно. Даю две тысячи под твою руку. С лучшими тысяцкими во главе. А мое слово тебе такое: без совета с ними — ни шагу. Не мни себя пупом земли. Ищи с ними дружеский язык, не осуждая за резкость. Не с боязнью бы они к тебе, как к племяннику Малюты, но с открытой душой. Тогда и успех сам в твои руки поплывет. А с ним — и слава.

Неоспоримая правильность в словах первого воеводы, но сам-то он, похоже, не забывает чей он, Бельский, племянник: тысяцких лучших отдает, да и рати не кот наплакал — целых две тысячи. С ними можно развернуться и показать себя.

— Принимаю твое слово с благодарностью.

А через полчаса — совет. С малым числом. Хованский с Хворостининым, Бельский с двумя тысяцкими, ему подчиненными. Четко определяет он урок каждому: одна тысяча встречает засадами передовые дозоры ворогов, но в рубку не ввязывается. Побьет сколько успеет и — в лес.

— Береги ратников своих. Они ой как нужны будут в решительной сече, — наказывает Хованский тысяцкому и добавляет: — Это касается всех. Клюнул побольнее и отступил. Выжди нового момента.

Второй тысяче, похоже, самая сложная задача: сечь пушкарей турецких и до возможности портить сами стенобитные пушки. Кроме того, нападать на ту часть змеи ползучей, в которой едут нойоны, отобранные в правители русских городов.

— Чем меньше их останется, тем славней. Пусть могилы себе найдут, а не города им подъяремные!

Спросил в заключение: ясно ли всем.

— Да. Один лишь вопрос: где будет полк?

— Не гони вскачь. Как я могу об этом не сказать? — И обратился уже к Богдану: — Тебе, воевода, и твоим тысяцким особый урок. Вам бить наотмашь. Злить и злить, вызывая погони. Особенно когда последние вражьи полки крымцев переправятся через Рожаю. Я не забываю о главном: погони встречая засадами, одну или две вывести к полю перед Молодями. Пусть узрят, что там ставится Гуляй-город. Когда подвезут гуляй и огненный снаряд, я дам тебе, воевода, знать. Ясно?

— Да.

— Теперь о самом полку. Из леса он выйдет только по приказу князя Воротынского. Ежедневно от меня к вам будут гонцы. Через них стану принимать и доклады от вас. Главное же для вас — полная ваша самостоятельность. Без помочей ходите. Действуйте, сообразуясь с обстановкой, вовсе не надеясь на помощь. Не будет ее от меня. Я должен сохранить полк, чтобы привести его к Гуляю. Самое же главное — ни слова ратникам о Гуляй-городе. Даже сотники не должны об этом знать, пока не наступит нужное время.

Самостоятельность — и хорошо, и плохо. Если удача, то полностью твоя, если же просчет — виновных кроме тебя тоже никого нет. Козлом отпущения не прикроешься, как завесой. Прав поэтому Хованский: без совета с тысяцкими не делать ни шага.

Подготовку первого налета Богдан начал с разговора не только с тысяцкими, но и с сотниками. Общими усилиями определили устроить засаду в ернике, подступающем к дороге. Без рушниц. Дабы без лишнего шума. Только с самострелами и обычными луками. По полусотне посадить в ерниках и справа, и слева от дороги, а чтобы боковые дозоры не обнаружили ее прежде времени, им на пути — тоже засады. Многочисленные. Чтобы ни один всадник вражеский не вырвался.

Мысль хорошая. Сотнику, ее предложившему, Богдан поручил и место выбрать, и самою засаду устроить. Остальным всем сотням этой тысячи обеспечивать охраны от дозорных.

Вторая тысяча — в резерве. В нужный момент, когда смешается в панике замыкающий отряд крымцев, взять его в мечи и шестоперы.

Вроде бы все по углу, но когда сотники покинули шатер Бельского, тысяцкий, выделенный для резерва, посчитал нужным сказать свое слово:

— При сотниках я не стал возражать тебе, воевода, теперь вот послушай. Из леса не выводи нас. Зачем зря в рукопашки бросать, теряя людей. А их сохранить нужно для главного боя, пропалывая ряды вражьи. Их самих нужно заманивать в лес. Там им и карачун. Важно и другое: не выказывать свои силы татарве — пусть считают, как им хочется. У страха, сам знаешь, глаза велики.

Такое откровенное назидание задевает самолюбие, но верность совета заставляет уняться недовольству.

— Пожалуй, ты прав. Не станем без нужды втягиваться в рубку. Даже в лесу. Болтами самострельными сечь, укрываясь в подлеске.

— Вот это уже — слово мудрого воеводы. Но я еще хочу посоветовать. Перед ерником, где засада укроется, триболи разбросать. Как можно гуще. Поворотят татары коней на ерники, кони их вмиг обезножат. Вот и секи тогда кучу-малу. Останется время и исчезнуть, свершив свое в полной мере.

Верно и это. Триболь — прекрасная штука. Вроде звездочки с тремя острыми пальцами, но как ни кинь эту звездочку, один шип обязательно вверх торчит. Непременно вопьется он в копыто, если конь наступит на триболу. А тут по опешившему — болт. Куда как славно.

— Трибол даже в нашем обозе достаточно. Еще можно в обозе посохами разжиться.

— Что ж, так и поступим. — И к тысяцкому, чьим сотням засадить: — Пошли за триболами. К сроку чтоб доставлены были.

Двинулись опричные тысячи на быстроногих вороных конях своих по глухим лесным тропам в обгон ползущего татарского войска. Быстро обогнали замыкающий тумен и определили место для засады. И что радовало, беспечно шли крымцы, не имея по лесу боковых дозоров. Это весьма облегчало действовать скрытно.

Вот прошла голова ногайского тумена. Вот ядро его — мимо. Последняя тысяча. Одна ее сотня миновала, вторая, третья, четвертая. Теперь — в самый раз.

Сигнал, по уговору, — выстрел из рушницы. Но чтобы не попусту дробь сыпать, в подарок сотнику.

Выстрел этот в лесной тишине словно гром с ясного неба. К тому же сотник, не успев ойкнуть, ткнулся головой в конскую гриву. Миг растерянности. Однако всадники тут же схватились за луки, выхватывая их из саадаков. Еще миг, и полетели бы смертельные стрелы влево, откуда громыхнул выстрел, но… болты каленые из самострелов засвистели с противоположной стороны дороги из такого же густого ерника — тяжелые железные стрелы, вытолкнутые тугой пружиной, легко пробивали татарские латы из толстой воловьей кожи, прорезая сотню.

В ответ, опомнившись, крымцы пустили дождь стрел в ерник, но тут — второй выстрел, а следом за ним засвистели болты уже слева какие-то минуты, и от сотни всадников остались жалкие крохи. Но идущая за ней следующая сотня с криком: «Ур! Ур!» понеслась на ерник, вот тут и оказались весьма кстати триболы: одни кони падали, другие спотыкались о них, образовалась куча, ерники огрызнулись еще парами залпов из самострелов и опустели.

Лес насторожился, ожидая, что предпримет командир ногайской тысячи, теперь разрезанной как бы на две половины выпавшей из середины сотней. Не может же он вот так, не ответив на укус, повести ратников своих дальше, оставляя за собой неведомую угрозу; тем более, что не свойственно татаро-монголам и ногайцам признавать себя побежденными. Да и кара за трусость у них одна — смерть с переломленной спиной.

Чего ждали опричники, то и вышло: рассыпались сотни на десятки и, как саранча, — в лес. Он же вблизи дороги — пустой. Разумно бы, конечно, татарве покинуть его, воротившись на дорогу, но упрямство и злобность не сродни разуму. Все глубже и глубже десятки крымских конников втягиваются в лес, не чуя своей смерти в чащобе, и едва какая-либо из них оказывается на лесной поляне, со всех сторон обрушивается на нее ливень стрел, как железных, так и обычных. Куда от них денешься?