Страница 35 из 105
Эбергард услышал, как чьи-то крадущиеся шаги удаляются, а другие — приближаются. Это обстоятельство возбудило в нем подозрение, что с ним поступают нечестно.
Он, конечно, не ожидал, что ему выдадут девушку по первому требованию, но все же не предполагал встретить у служителей Господа лукавство и двоедушие.
Мартин стоял, подобно живой колонне, у ворот женского монастыря, сам Эбергард и Сандок находились у ворот мужского, так что выйти незамеченным никто не мог.
Не прошло еще пяти минут, как Эбергард услышал шаги двух пар ног и громкий разгневанный голос Антонио:
— Да, достойный отец, он так и сказал: сам откроет двери, если его не впустят!
— Это мои слова,— громко подтвердил Эбергард,— и я исполню их, если меня не впустят! У меня нет дурных намерений, я пришел сюда с честью и с полным на то правом. В вашем монастыре скрыта молодая немка, ее-то я и требую у вас.
— Вы ошибаетесь,— отвечал отец Целестин,— мы не скрываем никакой девушки. Что касается монастыря кармелиток, то благочестивые сестры пребывают там лишь по своей собственной воле.
— Клянусь всеми святыми, чужестранец этот замышляет неслыханное святотатство! — сказал Антонио настоятелю.
— Находится ли без моего ведома в одном из наших монастырей чужестранная девушка? — спросил тот.
— Да защитит нас Святой Франциск! — воскликнул Антонио.— Этот незнакомец, вероятно, ищет только предлог для того, чтобы проникнуть в монастырь.
— Слышите, сударь? — громко спросил патер Целестин.— Идите-ка своей дорогой. Вы, верно, попали сюда по ошибке.
Терпение Эбергарда подвергалось тяжелому испытанию, но он все-таки сдерживал себя и старался говорить спокойно — другому на его месте это вряд ли удалось бы.
— В таком случае, благочестивый отец, выбирайте одно из двух. Либо вы впустите меня, князя Монте-Веро, который без всякой дурной мысли хочет обыскать ваш монастырь, либо я буду вынужден прибегнуть к таким средствам, которые принудят вас впустить меня против вашей воли.
— Вы очень настойчивы и решительны, князь,— проговорил патер Целестин,— но не думайте, что вы можете угрозами принудить меня впустить вас. Нет такой силы, которая могла бы это сделать, разве только приказание святых отцов из Санта-Мадре, но его вы не дождетесь. И, тем не менее, я снизойду к вашей просьбе… Брас-привратник, отвори!
Пока открывалась дверь, Эбергард сделал знак негру, чтобы тот не отходил от стены и внимательно наблюдал за всем, что происходит.
Дверь отворилась, и Эбергард увидел перед собой старого патера Целестина и брата Антонио, сверкающие глаза которого и искаженное ненавистью лицо показывали, как он был взбешен по поводу того, что иностранец, несмотря на все его, Антонио, старания, все-таки достиг цели и теперь угрожает вырвать узницу из ее тайного убежища.
— Не думайте, достойный отец,— с низким поклоном обратился князь к старцу,— что я без всякого основания беспокою вас. Если я не найду ни в этом, ни в том монастыре моей дочери или ее следов, то внесу в монастырскую кассу десять тысяч реалов, дабы вознаградить вас за причиняемое понапрасну беспокойство. Если же я найду девушку, то заберу ее с собой.
Лицо Антонио приняло торжествующее выражение; он был уверен, что Эбергард не найдет несчастную, которая так надежно спрятана.
— Я принимаю, ваше предложение, сударь,— сказал патер.— Наш орден беден, а вы, вероятно, обладаете большим богатством. Брат Антонио, посвети. Наш монастырь открыт для вас!
— Вы великодушный и достойный отец,— сказал Эбергард,— пойдемте же скорей.
Патер Целестин повел князя через монастырский двор. Следом брат Антонио нес фонарь. Они вошли в здание монастыря. Монахи, испуганные необыкновенным ночным посещением, бегали взад и вперед. Полуночное богослужение давно уже было окончено. Эбергарду показалось, что они вошли в совиное гнездо.
— Мы в монастыре, князь,— сказал патер.— Брат Антонио, свети нам.
Монах злобно и иронично усмехнулся, будто хотел сказать: «Можешь искать до второго пришествия!»
Эбергард осмотрел все кельи по обеим сторонам коридора; он заставил отворить каждую комнату, каждую залу и даже обыскал все шкафы; затем отправился в подземелье.
Там он с содроганием увидел монахов, заключенных здесь в наказание за провинности. Покрытые лохмотьями, лежали они на соломе. Увидев выражение сострадания на его лице, патер заметил:
— Мы имеем право и власть наказывать отступников и грешников. Все, кого вы здесь видите, тяжкие преступники.
— В чем же они виноваты? — спросил Эбергард.
Целестин указал на изможденного человека, лежащего на соломе в узкой и сырой келье; взлохмаченная борода его отросла до самой груди.
— Этот монах,— сказал патер,— нарушил обет целомудрия — соблазнил после совершения богослужения десятилетнюю послушницу; вон тот,— продолжал старец, указывая на молодого монаха, который, сидя в углу на корточках, дико озирался по сторонам и скрежетал зубами,— тот тяжко согрешил против обета послушания…
— Но ведь он сумасшедший,— произнес Эбергард.
— Поэтому он и останется до конца своей жизни в этой келье. Разве светские законы не призваны ограждать общество от опасных преступников? Разве не заключают в дома умалишенных тех, кто утратил рассудок? О, святые отцы Санта-Мадре мудры и справедливы!
Эбергард содрогнулся при виде этих несчастных, наказанных с такой строгостью и фанатичным рвением, на какое способна только инквизиция.
— Несчастные! — воскликнул он с дрожью в голосе.— Не лучше ли было воздействовать на них кротостью и милосердием?
— Кротость вредит, когда она действует в ущерб справедливости! Взгляните на этого монаха,— продолжал патер, когда Антонио отворил дверь в келью, где лежал маленький человечек с неестественно блестящими глазами.— Он тяжко согрешил против обета нищеты: обокрал монастырскую казну, и его милостиво приговорили только к трехлетнему заключению; когда кончился срок его наказания, он украл из Бургосского собора серебряное блюдо. Теперь он заключен сюда на всю жизнь. Согласитесь, что и в миру закоренелые преступники подвергаются пожизненному заключению.
Эбергард двинулся дальше; подземный коридор раздваивался, и на пересечении находился аналой; все трое прошли мимо него.
По сырым ступеням они спустились во второе подземелье. Здесь Эбергард также заставлял себя заглядывать в каждую келью, но находил там только истощенных монахов, жалующихся на то, что мыши и крысы воруют у них черствый хлеб.
Брат Антонио с готовностью отворял каждую дверь, услужливо светил фонарем… Маргариты нигде не было, отчаянье подступало к сердцу Эбергарда.
— Вы все обошли и везде побывали,— сказал патер Целестин, когда они осмотрели последнюю келью; дальше была глухая стена.— Теперь вы убедились, князь, что девушки нигде нет. Ваше желание выполнено.
— Только наполовину, благочестивый отец; остается еще осмотреть женский монастырь.
— Женский монастырь? — в раздумье переспросил Целестин.
— Благочестивые сестры спят, как же мы, мужчины, можем войти в их кельи? — с упреком заметил брат Антонио.
— Нам придется войти туда, благочестивый отец,— сказал князь с такой твердостью, что патер невольно поежился.
Но, тем не менее, голос его прозвучал строго:
— Я не могу этого допустить, сударь.
— Что ж, тогда вам придется находиться под охраной моих людей до тех пор, пока я не привезу из Мадрида приказание открыть передо мной все двери. Королева Изабелла не откажет моей просьбе.
— Она не сделает этого, князь, потому что не имеет на то власти.
— Тогда дон Олоцаго мне поможет!
— Ваши старания будут напрасны, сударь! Вы можете назвать еще герцога де ла Торре, графа Рейса, если хотите… Но их приказы ничего здесь не значат; только святые отцы Санта-Мадре имеют право повелевать нами.
— Так выслушайте же, что я вам скажу, и запоминайте каждое мое слово. Князь Монте-Веро разыскивает свою дочь и знает, что она находится в одном их ваших монастырей. Если вы все-таки откажете ему в его требованиях, он объявляет вам войну!