Страница 106 из 114
— А дочери? Дочерей у тебя нет? — спросил Герофил так тихо, что мы едва услышали его.
Император засмеялся:
— Про них я совсем забыл. У меня их три, и всех зовут Антония.
Герофил удивился:
— Что? Но как же ты их различаешь?
— Они все не похожи друг на друга, и у каждой свой характер, так что их не спутаешь. Приезжай как-нибудь к нам, Герофил. Кем ты хочешь стать? Врачом, как твой отец?
— Императором, как ты! — воскликнул мальчик. — Тогда у меня будет слава и богатство, и все будут меня слушаться.
Антоний стал серьезным.
— Ты так считаешь? — сказал он слегка дрогнувшим голосом. — Но прежде чем станешь императором, да и потом приходится столько вынести. В конце концов спрашиваешь себя…
Недоговорив, он отвязал от пояса кинжал и протянул его Герофилу.
— Если ты действительно станешь солдатом, то носи это оружие на память обо мне. А если не станешь, принеси его в жертву богам и помолись за Марка Антония.
Император резко отвернулся и скрылся за стеной своих рослых телохранителей.
Герофил взял кинжал обеими руками, пробормотав:
— Он… он подарил мне свой кинжал… просто… просто так…
От Салмо все еще не было никаких известий. Я знал, о чем он думает, и не хотел идти на уступки, потому что сам думал так же. Он ждал, пока я приду к нему и попрошу о примирении. Конечно, он был моим слугой, и мне следовало было позвать его и выдумать какое-нибудь наказание. Но друзей не наказывают, и поэтому я просто ждал. Так прошли февраль, март и апрель. В начале мая помощник врача по имени Саломон попросил меня о встрече. Он держался несколько натянуто и выглядел обиженным.
— Досточтимый придворный врач и министр Гиппократ, — сказал он сдавленным голосом, — несколько месяцев назад я подал прошение божественной царице о том, чтобы меня освободили от должности. Ответа на него я до сих пор не получил. Так как я не хочу лишний раз беспокоить царицу, то я просил бы тебя…
— Она поручила это мне, Салмо. Она считает, что мы сами должны все уладить.
Лицо его дернулось, здоровый глаз смотрел куда-то мимо меня, на стену.
— Что тут улаживать…
— Ну не валяй дурака, Салмо! У тебя есть две возможности: или ты остаешься моим другом — тогда я внимательно отнесусь к любому твоему решению, или ты являешься только моим слугой и тогда должен выполнять мои приказания.
Он несколько раз вздохнул и произнес через силу:
— Ну хорошо, я твой друг и хотел бы, чтобы все было как раньше, до того, как ты принудил меня согласиться на эту проклятую должность служителя Гигиеи…
Мы торжественно обнялись и поклялись не оставлять друг друга в это ненадежное время.
В июне исчез Николай из Дамаска, учитель и воспитатель младших сыновей Клеопатры. Сначала нам было непонятно, что могло побудить к этому такого раболепного педанта.
У меня возникли кое-какие подозрения, но я не решался высказать их вслух. Мне вдруг вспомнилась одна сцена в Иерусалиме, когда мы были гостями Ирода и он замышлял, как бы погубить Клеопатру. После того как я сделал вид, что согласен с его планом убийства царицы, он стал необычайно внимателен к Николаю. Рука об руку прогуливались они по тенистым галереям и, казалось, вели оживленную беседу. Бородатый ученый сообщил, что царь очень интересовался греческой и «римской историей и был любознателен, как прилежный ученик.
Царица, всегда недоверчивая, если речь шла об Ироде, строго приказала Николаю передавать ей каждое его слово, однако, судя по всему, Ирод действительно решил воспользоваться случаем и пополнить свои знания по истории.
Но теперь у меня зародилось ужасное подозрение, что Ирод еще тогда предложил ученому перейти к нему на службу. Как я уже сказал, я ни с кем не делился своими подозрениями, но в июле, когда от одного бежавшего центуриона нам стало известно о неудачной попытке Алекса перейти в другую партию, мы узнали также, что Николаю предоставлена при дворе Ирода должность советника и историографа.
Когда император узнал о судьбе своего друга Алекса, он пожелал, чтобы всех предателей постигла такая же участь. Однако, к сожалению, судьба Алекса стала исключением — он просто пытался вести слишком большую игру. Всем остальным смена партии удалась прекрасно. Антоний готов был щедро наградить каждого, кто перешел бы на нашу сторону, но, к сожалению, не было ни одного случая, чтобы кто-то перешел к нам от Октавия.
Так мы сидели в Александрии, точно курицы в корзинке, и каждый смутно сознавал, что она откроется, лишь когда нас будет ожидать бойня.
Только Ирас, казалось, почти не волновало все это. Как-то вечером мы сидели на террасе моего дома и смотрели на исчезающее в сумерках море. Вдруг облака разошлись, как будто раздвинулся занавес, и на небесной сцене показалась серебристая голова богини Селены.
— Привет тебе, о дочь Гипериона и Тейи, супруга Гелиоса! Ты останешься и после того, как нас уже не будет, ибо мы смертны, а ты вечна… — произнес я торжественно. Я сказал это безо всякой задней мысли, но Ирас разгневалась.
— Я не могу больше слушать эти вечные разговоры о смерти и гибели! Но вы, мужчины, все одинаковы — от императора до привратника. Каждый стонет и жалуется, говорит о приближающемся несчастье и оплакивает свою судьбу. «Товарищество смерти», которое основал Антоний, все пополняется. На своих пышных и пьяных симпосиях эти мужчины упиваются собственной гибелью. Они жалуются на неумолимость Мойр и изменчивость Тихе — и, мне кажется, это еще доставляет им удовольствие! Лучше бы они подумали над тем, как предотвратить эту катастрофу!
— Все думают над этим… — сказал я неуверенно, но она тут же перебила:
— Да, но каждый про себя — вместо того чтобы сообща придумать какой-нибудь план. Ведь большинство из вас солдаты, и даже ты одно время им был. Когда надо проткнуть противнику живот или раскроить ему голову, тут вы все рады стараться. Знаешь, что Антоний вызвал Октавия на поединок и теперь с нетерпением ждет его ответа? Однако этот человек умнее вас всех и не станет воспринимать всерьез подобные детские выходки. Царица верно оценивает своего противника и сделает все, чтобы с ним договориться.
Мне пришлось признать правоту суровой критики Ирас. Клеопатра действительно вела себя умнее и рассудительнее мужчин — правда, это все равно ей не помогло. Впрочем, Антоний тоже попытался найти какой-то выход из сложившейся ситуации. Он попросил Октавия позволить ему вернуться в Афины как частному лицу, но тот уклончиво ответил, что ему надо все обдумать. Передать эту просьбу вместе со значительной суммой денег император поручил своему старшему сыну Антиллу. Октавий заключил юношу в темницу, а деньги присвоил.
Еще яснее Октавий ответил Клеопатре, когда та, желая выразить свою покорность, передала ему знаки царского достоинства с просьбой позволить ей управлять Египтом в качестве клиентальной правительницы Римской империи. Он оставил себе царские сокровища и написал в ответ, что рассмотрит ее просьбу только после того, как она выдаст ему императора — живым или мертвым. Царица сообщила об этом условии императору, и он ответил на него на одном из симпосиев — не знаю, насколько это соответствует действительности.
Вначале он был необычайно молчалив, мрачен и пил кубок за кубком, потом вдруг разразился диким смехом и, пошатываясь, поднялся.
— In vino Veritas — говорят в народе. И мне действительно пришлось выпить дюжину кубков, прежде чем я нашел в себе мужество — да, дорогие друзья, для этого нужно мужество — сообщить вам о том, что мой бывший друг, а теперь противник Гай Юлий, сын божественного Цезаря, известный также как Октавий или Октавиан, — что этот человек сказал… осмелился…
Антоний разразился слезами и упал на ложе, охватив голову. Мы, его друзья и гости, смотрели на него вопросительно. Разыгрывает ли он перед нами трагедию, или действительно все это его так потрясло? Его шутки были обычно довольно грубы и остры, но на этот раз…
Тут он снова встал и поднял руку.