Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 97 из 125



Конечно же, он понял, о каком чуде Алексия хочет сказать Иона, — о исцелении жены хана Джанибека. Она лежала больная и слепая три года, и ни восточные знахари, ни западные лекари не могли ей помочь. И вот приехал Алексий в Золотую Орду и уподобился Тому, Который открыл глаза иерехонскому слепцу Вартимею[148].

Василий Васильевич постарался отогнать терзавшие его со дня ослепления безнадёжные мечты снова стать зрячим, постарался сохранить ровность беседы:

— Чудов монастырь в Кремле — это ведь благодарность ханши Тайдулы за возвращённое зрение?

— В этом монастыре Алексий и положен был, когда настал срок предать престол митрополии и верное стадо своё в волю Божию… Смиренный первосвятитель повелел положить его тело вне церкви, но Дмитрий Иванович, преисполненный благодарности и святости, с благословенния совета епископов, решился отступить от его завещания и предоставил хранение его священных останков правому предалтарию. Там мы их и вскрыли с владыкой Фотием, когда храму починку делали. Более пятидесяти лет пролежали мощи Алексия и остались нетленны, и даже одежд его тлен не коснулся — это ли не чудо!

Теперь Василий Васильевич понял, к чему клонит владыка Иона, и отозвался с полным одобрением:

— Мы не можем не чтить память великого святителя церковной службой, и делать это можем самостоятельно, ты ведь теперь первый на Руси автокефальный митрополит.

— Да, сами причтем Алексия в лику святых.

Многое на Руси делалось тогда впервые. И вот великий князь с митрополитом решили провести первую самостоятельную канонизацию.

Иона сам написал канон и похвальное слово святителю Алексию, митрополиту московскому и всея Руси чудотворцу.

Епископ Пермский Питирим, который до епископства был архимандритом Чудова монастыря, составил житие Алексия.

На Соборе житие и служба Алексию были одобрены и установлено двукратное в году празднование — 12 февраля, в день преставления, и 20 мая, в день обретения мощей.

После трёхдневного поста в обители и многих всенощных бдений митрополит Иона с епископами и Василий Васильевич с сыном Иваном вошли в правый притвор Архангельской церкви.

Иона стал у возглавия раки, а Питирим у ног.

После краткого моления Иона и Питирим взялись за края каменной плиты, прикрывавшей гроб.

— Честные мощи! — это не произнёс кто-то один, это нронеслось общим вздохом изумления и радости. — Нетленны!

— Борода и лик точно как на гробовой крышке начертаны, — негромко сообщил отцу Иван.

Затем достиг слуха Василия Васильевича шорох парчовых риз — архиереи подходили ко гробу, опускались на колени.

С помощью сына и Василий Васильевич приблизился к святым мощам. Легко, без касания пальцами, как умеют это делать только незрячие, отыскал чело Алексия, приложился губами ко лбу его — он был шероховат и не холоден, не как у покойного Антония.

Раку закрыли.

Под звон колоколов Крёстный ход обогнул Чудов монастырь и вошёл в Успенский собор для торжественной службы в память святителя русского, чудотворца Алексия.

После литургии Василий Васильевич и владыка Иона заложили на митрополичьем дворе каменную церковь Ризоположения Пречистой Богоматери — в память священноинока Антония, погибшего в прошлом году 2 июля, в день положения честной ризы Богоматери во Влахерне.

Впереди Василия Васильевича Тёмного ждали девять лет мирного правления. Надеялись, что смуты на Руси закончились навсегда.

1994

Н.О.Лихарев ВОРОНОГРАЙ

I СТАРАЯ ОБИДА

Совсем зарылся в снегу городок Козельск… На дворе февраль, а снегу прибывает с каждым днём, словно весне и не бывать никогда… Давно уже не помнят на московской земле такой снежной зимы!..

По улицам и переулкам Козельска намело сугробы с крышами вровень; недолог ранний день, а в избах и совсем его не видать: с утра до ночи стоят сумерки…

Да и что с ним, со снегом, поделаешь?… Настанет ужо весна, уберётся сам без хлопот… Пробивают себе горожане каждый день поутру тропку малую от ворот — и довольно. А на базар да в церковь хоть и по пояс в снегу, а добраться можно… И сидят себе козельцы всю зиму в избах, словно медведи в берлогах…

Только в северной части города у собора да вокруг княжих хором снегу поменьше: от княжьего двора до церкви тропа расчищена широкая, а по самому двору пройти почти без опаски можно… И то уж княжеская челядь отмотала себе руки: сметут за день снег по двору в кучи, а наутро, глядишь, опять по пояс…

Вот и теперь без перерыва, почитай, третьи сутки валят снег…

Редкими, тяжёлыми хлопьями падает он с сумрачного неба…

И сегодня, как всегда, с раннего утра выгнал княжеский ключник десятка полтора холопов расчищать обширный государев двор…

Лениво работает челядь; старик ключник раза два уже выходил на двор и, больше по привычке, ругал челядинцев…



— Да вишь, валит-то как, дедушка Клим! Всё одно к утру наметёт по стрехи!.. — возражал ключнику высокий холоп, расчищавший снег у крыльца княжеских хором.

Ключник только махнул досадливо рукой и поплёлся назад к себе в избу…

А снег всё валит и валит…

В это пасмурное февральское утро зимой 1446 года в одной из горниц мужской половины княжеских хором сидели двое бояр.

Один из них, высокий, плотный мужчина с русой бородой, был хозяин дома, князь Иван Андреевич Можайский.

Князь Иван сидел за столом, крытым тяжёлой бархатной скатертью вишнёвого цвета; поглаживая левой рукой свою пышную бороду, князь внимательно слушал своего собеседника.

Гость, закадычный друг-приятель и двоюродный брат хозяина, князь Дмитрий Юрьевич, сидел напротив и что-то горячо и страстно рассказывал. В чёрных глазах князя Дмитрия то и дело вспыхивал недобрый огонь; красивое смуглое лицо его было искажено досадой и гневом…

— Не холопи мы его, — отрывисто говорил он, — не в кабалу к нему поступили. Чем мы хуже его?! Государь и великий князь Дмитрий и ему и нам родным дедом доводится[149]!.. По деду — то всяк из нас стол московский занять может!..

Князь Иван досадливо передёрнул плечом.

— Знамо дело, не хуже!.. По деду-то у всех у нас права одни!.. А у тебя, княже, и по отчине найдутся!..

Только мошна-то у нас с тобой, друже, не выдержит супротив Васильевой!..

Князь Дмитрий гневно ударил кулаком по столу.

— Грабители они — вот что!.. И отец и мать среди белого дня словно на большой дороге людей обирали!..Не хитро такими делами мошну набить!..

Хозяин усмехнулся.

— Да, не хитро!.. — повторил он последние слова Дмитрия. — А ты, видно, с братом не забыл ещё свадьбы, всё ещё сердцем горишь?!

Князь Дмитрий укоризненно посмотрел на хозяина.

— Тебе смешно, Иван, — с горечью произнёс он, — а я вот что тебе скажу: умирать будем — ни брат Василий, ни я не простим той обиды!.[150]

Он взволнованно поднялся со скамьи и несколько раз прошёлся по горнице; но князь Иван своими словами вовсе не хотел посмеяться над другом: улыбка давно сбежала с его лица и он уже с нескрываемым участием следил за братом.

— Не серчай, Митя! — тихо проговорил он, подходя к князю Дмитрию и кладя ему руку на плечо. — Без издёвки ведь сказал я… Сам знаю, какова обида ваша была!..

Князь Дмитрий, не глядя на брата, хмуро махнул рукой:

— Да я не на тебя, князь! Знаю, нет в тебе злобы… Боле десяти годов с той поры прошло, а всё будто вчера было[151]! Как напомнит кто — словно ножом в сердце ударит! Хоть пущай та обида брату, князь Василию, была, а срам-то роду всему нашему… И детям, и внукам прощать закажем!..

Дмитрий замолк и задумался… Задумался и князь Иван, глядя на своего друга.

— О ту пору с батюшкой покойным в Орде мы были… — прервал наконец молчание Можайский. — Воротясь, слыхали мы от людей об обиде вашей… От тебя с братом не довелось…

148

…уподобился Тому, Который открыл глаза иерихонскому слепцу Вартимею. — Вартимей (Бартимеус) (евр. «сын Тимея), слепой нищий из Иерихона, которому Иисус вернул зрение (Мк. 10:46, 52).

149

Государь и великий князь Дмитрий и ему и ним родным дедом доводится!.. — имеется в виду великий князь московский и владимирский Дмитрий Донской (1350–1389).

150

…ни брат Василий, ни я не простим той обиды!.. — Говорится о Василии Косом (?-1448), удельном князе звенигородском, брате Дмитрия Шемяки.

151

Боле десяти годов с той поры прошло, а всё будто вчера было- упоминается 1433 год, когда состоялась свадьба Василия II и Марии Ярославны. На этой свадьбе и произошёл эпизод с драгоценным поясом, обостривший отношения между братьями.