Мудрец

Через секунду на пороге возникла мощная широкоплечая фигура Джелло, начальник дворцовой охраны. Здоровяк Джелло зашел внутрь, почтительно склонил голову и остановился в десятке шагов от плетеного кресла, ожидая, пока правитель обратит на него внимание.

– Что тебе? – едва слышно спросил Найл.

– Приветствую Главу Совета Свободных, – пророкотал охранник традиционную фразу и выжидательно замер.

– Судя по всему, какое-то происшествие? – проницательно заметил Найл и прикоснулся к медальону.

Он снова откинул голову назад и едва заметно втянул воздух ноздрями, потому что грудь словно стиснули незримые тиски, а во внутреннюю сторону затылка впились бесчисленные острые иглы.

Яркими лучами точно осветились все углы рассудка и концентрированная мысль, освободившаяся от оков, мгновенно протянулась в сторону начальника охраны, пытаясь обнаружить источник беспокойства.

Не первый день Джелло служил при Дворце Главы Совета Свободных, поэтому знал, что никогда в разговоре в правителем не следует суетиться.

Он знал, что тот обладает достаточными способностями для того, чтобы определить степень важности возникших дел. Давно уже золотым правилом стало неторопливое, спокойное изложение сути всех проблем.

Поэтому начальник охраны не бросился сразу лихорадочно выкладывать все, а терпеливо ждал около камина, внимательно поглядывая на Главу Совета Свободных и украдкой вытряхивая на пол липкий снег, набившийся в бесчисленные складки грубой, но теплой туники.

На Найла смотрели его большие, проницательные глаза, наполовину прикрытые тяжелыми, набрякшими веками. Все знакомые Джелло знали, что несмотря на кажущуюся меланхоличность и бесстрастность, эти глаза подмечали каждую мельчайшую деталь, и от их пытливого взгляда невозможно было укрыться.

– Слушаю тебя. Говори! – наконец прервал молчание Найл, когда суть дела ему в общих чертах была ясна. Ты пришел рассказать мне о каком-то несчастье? Я правильно понял?

– Совершенно верно, – кивнул головой угрюмый охранник. Дело очень серьезное… Если завтра об этом узнают горожане, на улицах могу начаться беспорядки…

– В чем же дело? – просил Найл, упрямо поджав губы. Почему в Городе происходит нечто серьезное, а Глава Совета Свободных ничего об этом не подозревает?

– Я ни в чем не виноват! – недовольно буркнул Джелло. – Сам только недавно обо всем узнал…

– Так в чем же дело? Говори…

Тихий спокойный вечер был явно загублен, и Найл, не в силах сидеть, легко вскочил с кресла-качалки.

Хуссу настороженно встрепенулся, мгновенно расправил лапы и принял боевую стойку.

– Пусть лучше расскажет сам пострадавший, – предложил Джелло. – Я только привез его сюда… Пусть сам и объяснит, почему раньше не говорил…

– Кого ты оставил за дверью? – недовольно нахмурил брови Найл. – О ком ты говоришь?

– Его зовут Имро, Имро Сапожник. Он живет в квартале простолюдинов, в самом конце, у реки… сейчас он в приемной, вместе с доктором… ему было плохо, и доктор помогал бедняге…

– Пусть заходит. Зови его, – отрывисто приказал Найл и сделал внушение. Ты должен был сразу зайти вместе с этим Имро! Почему ты держишь в соседней комнате человека, у которого что-то случилось?

– Порядок есть порядок… К правителю нельзя так просто заходить… это же не мясная лавка! – глубокомысленно бросил Джелло, направляясь к входной двери.

Через несколько секунд в жарко натопленном зале появились два человека, разительно непохожие друг на друга.

Первым в дверном проеме показался Симеон, прекрасный врач и давнишний друг Найла.

Несмотря на почтенный возраст, от фигуры Симеона веяло невероятной энергией и добрым душевным здоровьем.

Густые растрепанные черные волосы, в которых уже давно начала пробиваться седина, скрывали его лоб почти до самых глаз. Своеобразной преградой, отделявшей непокорную шевелюру от глаз, служили мохнатые серебристые брови, изломанные «домиком». Пышные седые усы и большая, белая густая борода, почти скрывали остальные части лица и из этой буйной белоснежной растительности торчал только очень заметный нос, – типичный нос древнеримского патриция, с рельефной горбинкой, напоминающей крупную фасолину.

Рядом с пожилым, но полным сил врачом стоял бледный, тщедушный человек значительно моложе его, – пожалуй, лет тридцати пяти, сорока. Но почему-то именно от его внешнего облика веяло какой-то старческой вялостью.

С первого взгляда было заметно, что у понурого незнакомца было безвольное, мягкое лицо рохли и размазни, совершенно лишенное той значительности и внутренней силы, какая чувствовалась в каждой черте благородного лица Симеона.

– Желаю доброго вечера Главе Совета Свободных! Прошу прощения, что побеспокоил в столь поздний час… Меня зовут Имро… – слабым голосом представился незнакомец и нерешительно подошел ближе. Меня зовут Имро, по прозвищу Сапожник…

Вдобавок ко всему, он еще и заметно прихрамывал, как-то странно припадал на левую ногу, отчего при ходьбе правая рука постоянно вскидывалась, словно птичье крыло.

Было видно, что Имро сильно продрог на морозе, его тщедушное тело прикрывала только обыкновенная длиннополая туника, а на голове нелепо торчала заиндевевшая круглая шапочка, скроенная из легкого паучьего шелка.

– Подойди ближе к огню, уважаемый Имро! Давай присядем, не стесняйся, присаживайся… – пригласил его Найл и участливо спросил: – Что случилось с твоей жизнью, честный горожанин?

Они втроем подошли к углу и опустились в кресла, окружавшие толстую колоду столетней пальмы, служившей своеобразным столом.

– Что случилось с тобой? – повторил Найл, внимательно рассматривая своего позднего гостя.

– Я… а-ах… – из слабой впалой груди Сапожника только вырвался тяжелый вздох, и он замолк с мучительной гримасой на унылом лице.

Возникла напряженная пауза, во время которой было видно, как нелегко ему было вымолвить даже первое слово. В плотной, сгущенной тишине слышалось лишь его сдавленное дыхание да потрескивание бревна катальпы в камине.

– Дело в том… – снова начал он слабым голосом и вдруг зажмурился, словно заметив в противоположном углу комнаты нечто ужасное.

– Говори же, говори, не бойся… – мягко заметил Найл. – Ты находишься среди друзей…

– Дело в том, что у меня пропали дети… – дрожащими губами наконец смог вымолвить Имро свое ужасное признание. У меня исчезло двое сыновей! Мои мальчишки потерялись и я не могу найти ни одного следа! О, я не знаю, что же мне делать. Они… Как же я без них…

Сапожник вдруг согнулся, сдвинул с макушки, покрытой редкими волосами, свою круглую шапочку и уткнулся в нее лицом.

Плечи его затряслись от рыданий и возникло ощущение, что он не сможет больше произнести ни слова.

Никак Найл не мог привыкнуть к тому, что плачут мужчины. Возможно, потому что он знал, как губительно всегда действовали слезы на их чувство собственного достоинства. Возможно, потому что сам почти никогда не плакал в детстве…

Все-таки слезы были несовместимы с суровой жизнью хайбадского мальчишки, вынужденного постоянно скрываться в зарослях гигантских кактусов-цереусов от воздушных шаров пауков-смертоносцев.

Между тем Имро, оторвавший от глаз свою шапочку из паучьего шелка, попытался продолжить свой рассказ, но снова его горло точно перехватил какой-то невидимый обруч.

Мокрое лицо Сапожника поблескивало в сполохах пламени, лицо превратилось в сплошную скользкую маску.

Бросив на Симеона выразительный взгляд, Найл предложил врачу:

– Помоги как-нибудь этому честному горожанину! Пока я ничего не понял, но если так пойдет и дальше, нам придется разговаривать целую ночь, чтобы узнать подробности о его несчастьях!

Доктор послушно кивнул и ослабил тугую шнуровку на горле, откинув назад капюшон туники, плотно облегавший до этого его лохматый затылок. Сшитая из очень плотной шкуры лесной тысяченожки, эта туника надежно защищала Симеона не только от палящего зноя пустыни и проливных ливней Дельты, способных свалить с ног человека, но и от пронизывающих ледяных ветров со снегопадами, неожиданно обрушившихся зимой на Город.