Мудрец

В конце рабочей недели усталый Найл решил собраться со своими мыслями. Он уединился в одном из просторных помещений своего Дворца, в том самом зале, где совсем недавно приказал отреставрировать старинный, древний, столетиями не использовавшийся камин.

Снаружи завывал пронзительный ветер, в продолговатых окнах чернел промозглый вечер.

Зима в том году выдалась на удивление суровой и, вдобавок ко всем испытаниям, улицы Города завалило густым снегом, что, как припомнил Найл, случилось всего второй раз за последние десять лет. Никто не смог бы считать его суеверным человеком, но когда за несколько часов улицы и площади Города оказались забинтованы белой вьюгой, от неясного предчувствия беды у него противно засосало под ложечкой.

Казалось, в тот вечер все горожане и все пауки-смертоносцы постарались укрыться в своих жилищах.

Все попытались защититься от внезапно нагрянувших морозов, улицы стремительно опустели, и Город словно вымер…

Как и каждого нормального человека, Найла невольно в тот вечер потянуло к огню. Он велел затопить камин, чтобы устроиться перед ним в простом, грубом деревянном кресле-качалке, сплетенном из толстых ветвей душистой араукарии и покрытом непритязательной накидкой из ворсистой шкуры гигантской гусеницы.

Весь вечер еще был впереди. Он расслабленно потягивал теплый хмельной мед из глиняного бокала с толстыми краями и разглядывал толстенное полено, потрескивавшее в огромном, в рост человека камине.

В ненасытной огнедышащей прямоугольной пасти лежало даже не полено, а целое бревно, кряжистый ствол огромной, поваленной недавней бурей катальпы, который с трудом притащили с улицы четверо здоровенных широкоплечих охранников и целиком бросили на прогретые плиты.

Над головой Найла стремительно и бесшумно мелькнула какая-то объемная тень. Краем глаза он заметил движение, но даже не встрепенулся потому, что прекрасно знал, что сверху, из темноты высокого потолка, на эластичной нити бесшумно и стремительно спустился массивный паук. Серый пустынник по прозвищу Хуссу, давний спутник Найла, уже несколько лет всюду сопровождал Главу Совета Свободных.

По сравнению с громадными, гигантскими пауками-смертоносцами Хуссу выглядел, может быть, и довольно невзрачно.

Однако рядом со своими давними предками, обыкновенными пауками, обитающими на Земле в двадцатом столетии, он выглядел бы настоящим великаном, колоссальным монстром.

Туловищем пустынник не особенно удался, вместе с головой оно не превышало и полуметра, но зато его мохнатые голенастые лапы вымахали просто огромными, – стоило ему только раскинуться на поверхности, как он мог спокойно охватить расстояние длиной метров в пять.

Благодаря своей удивительной способности складывать лапы и уменьшаться в размерах паук не только ходил по коридорам и лестницам, но и вполне мог передвигаться по эксплуатационным шахтам, с древних времен пронизывающих стены дворца. Он мог внезапно появиться в любом месте Дворца, бесшумно спустившись с потолка.

Вот и в этот вечер Хуссу тихо возник в зале, «сложился» и устроился рядом с креслом-качалкой, как домашнее животное.

«Ага, пожаловал… – связался с ним Найл на ментальном языке. Где пропадал так долго, дружище?"

Он немного лукавил со своим вопросом, ему было прекрасно известно, что несмотря на холода, последние несколько дней выдались для паука жаркими, – восьмилапый провел их с молодой «симпатичной» паучихой в одной из густых фисташковых рощ, окружавших южную окраину Города.

Фисташковые деревья почему-то издревле привлекали пустынников и служили местом их обитания, так что Хуссу с некоторых пор приходилось разрываться между тишиной далекой рощи и гвалтом дворца, стоящего в самом центре шумного Города.

«Услышал тебя. Тут огонь. Свет, – короткими импульсами откликнулся пустынник. Там нет. Среди деревьев нет света."

Все восемь паучьих глаз внимательно наблюдали за пламенем, – пара основных, центральных глаз смотрели прямо на языки колышущегося огня, а боковые периферийные зрачки жадно ловили отблески, мельтешащие на трех стенах.

С массивных челюстей свисали бурые складки, напоминавшие багровые, румяные щеки толстяка, а жесткий ворс, покрывающий паучье туловище, буквально вставал дыбом и подрагивал от удовольствия.

Бугристое, шишковатое бревно, лежавшее на толстом слое пепла и углей, горело медленно, в течении всего вечера.

Скользя отсутствующим взглядом по неровной, обугленной, изрытой огненными впадинами поверхности катальпы, Найл мысленно витал далеко отсюда, во временах своей молодости.

К роскоши, как таковой, он всегда был безразличен.

Да и какое представление о комфорте может быть у человека, несмотря на высокое положение в глубине души все время ощущавшего себя босоногим мальчишкой из жаркой хайбадской пустыни?

Но к каминам он всегда питал симпатию, – полыхающий домашний очаг всегда, еще со времен жизни в глубокой пещере, служил для него символом неизъяснимого тепла и домашнего уюта и пробуждал светлые воспоминания о прошлом. Поэтому через много лет, уже превратившись в Правителя Города, Найл позаботился о том, чтобы восстановить старинный заброшенный камин в одном из залов своей резиденции.

Он с самого раннего детства прекрасно помнил, как взрослые по вечерам всегда вели неторопливые разговоры, глядя на огонь, как они вспоминали прошлое, делясь друг с другом разными занятными случаями из своей жизни.

Найл вместе с сестрами и со старшим братцем Вайгом обычно устраивался неподалеку, у нагретых грубых стен пещеры, с удовольствием слушая все новые и новые увлекательные истории.

Так у примитивного очага он впервые узнал от деда Джомара о жестокости и вероломстве пауков-смертоносцев, о его невероятном побеге из плена; именно с тех пор в память Найла врезалась история Великой Измены, история гнусного предательства одного подлеца, на долгие годы обрекшего человечество на жалкое рабство и на подчинение паукам-смертоносцам.

В этот зимний вечер Найл перебирал в памяти страницы прошлого и отдыхал в своей резиденции.

Багровый хаос, бушующий в камине, отбрасывал пляшущие отблески на грубые кирпичные стены, на лоснящиеся, навощенные черные мраморные плиты пола и на подмерзшие окна.

Вокруг стояла тишина, прерываемая лишь свирепым завыванием холодного ветра в трубе, да приятным шипением огромного бревна, полыхавшего в камине. По жилам уже легким теплом разливался слабый хмельной мед, а в кувшине еще вдоволь оставалось ароматного напитка, к тому же на глиняном блюде горкой лежало лакомство, – белые тонкие пластики сыра, ювелирно тонко покрытые эмалью янтарного меда диких пчел.

На душе становилось все спокойнее. Казалось, этот вечер должен был вырвать его из бесконечной череды будничных забот.

Неприметная расслабленная улыбка играла на его губах, но тут внезапно небольшой зал наполнился звуком требовательного стука в дверь.

Сердце Найла сжалось от неприятного предчувствия, и лицо вытянулось от разочарования.

По своему опыту он уже знал, что подобный неожиданный стук не может предвещать абсолютно ничего хорошего. С сознанием Хуссу он давно был связан незримой телепатической нитью, поэтому сразу чутко уловил тревожный импульс, исходивший снаружи и взбудораживший спокойное состояние паука-пустынника.

Резко откинувшись на спинку кресла, Найл взялся за тонкую золотую цепочку и медленно развернул медальон, зеркальный овал величиной с ноготь, висевший на груди.

Ментальный рефлектор, настроенный до этого на полное успокоение, изменил вектор энергии, тут же отозвавшийся в мозгу яркой

вспышкой. В такие моменты стремительного перехода от расслабленной рефлексии к активности Найл всегда испытывал слегка болезненные ощущения, вызванные напором ослепительного матового света, мощно озаряющего все секторы сознания. Стук повторился снова.

– Кто там… – глухо отозвался Найл, невольно морщась под сильным действием медальона, в одно мгновение изменившего направление психических потоков.