Огонь

Наконец друзья разошлись. Юноша уже почти засыпал, как в проходе снова послышались чьи-то шаги. Эту походку он теперь узнавал сразу. Кира!

– Реди, не спишь? Я принесла тебе поесть.

Он уже перекусил сушеным мясом из собственных запасов, но девушку обижать не хотелось. Да и отказываться от угощения, когда слюни текут при одной только мысли о еде… Он приподнялся на локте:

– Чем угощаешь?

– Нет, нет, ты лежи… Ты же у нас раненый. А я, – Кира солнечно улыбнулась, – буду кормить тебя сама.

Редар усмехнулся уголком губ – ну-ну, мол, это что-то новенькое.

Девушка принялась резать мясо тонкими ломтиками. Пустынник наблюдал за ней из-под полуопущенных век. Кира скинула сандалии, забралась на его лежанку с ногами. Как-то по-детски мелькнули ее голые пятки. Она прислонилась спиной к боку Редара – хорошо, не к раненому – вытянула ноги и повернулась к нему:

– Открой рот, закрой глаза…

Вот еще! С нее станется вместо еды что-нибудь подсунуть. А то и просто поцеловать… Впрочем, это было бы неплохо. Ладно, сделаем так, как она просит.

Сытый, разомлевший от тепла Редар засыпал, глаза слипались, но непослушные губы все пытались растянуться в глупую улыбку – Кира сидела рядом, положив ему на лоб свою узкую прохладную ладошку. Она все никак не могла насмотреться, как он улыбается.

– Реди, – неожиданно спросила она, – а мы никогда-никогда не расстанемся, правда?

«Если меня завтра не убьют», – чуть было не ответил он, но вовремя осекся. Пустыня приучает к смерти, там она в порядке вещей, но у пещерников все по-другому. Ляпнешь что-нибудь в этом роде, а она – в слезы. «Накличешь», – скажет. Глупости! Это же на самом деле так – завтра или послезавтра муравьиные жвалы могут достать и его, вон сегодня сколько народу полегло. Он что, какой-то особенный. И что? Хорош он тогда будет со своими обещаниями…

– Ты что молчишь? – голос Киры дрогнул. – Ведь не расстанемся же!

– Нет, конечно, нет…

– Знаешь, – сказала девушка тихо, – а мне совсем не страшно.

– В смысле? – Редар от такого даже проснулся.

– Не боюсь я этих муравьев, не боюсь завтрашней битвы, вообще ничего не боюсь!

– Почему?

– Потому, что ты рядом, вот почему! Эх, вы, мальчишки! Все-то вам объяснять приходится…

Увы, пустынный охотник так и не понял, что имела в виду девушка. Ведь для защиты города ему придется уйти из своей пещеры к завалам, и она все равно останется одна. А если Кира отправится сражаться рядом с ним – то это как раз лишний риск… Он ненадолго провалился в дремоту, потом снова открыл глаза. Девушка по-прежнему сидела рядом, ежась от пробирающейся в город вечерней прохлады.

– Забирайся под одеяло, замерзнешь, – предложил Редар.

– К тебе, что ли?

– Но я меня нет другого, – пожал плечами охотник. – Или ты собираешься возвращаться к себе?

– Но ведь я не могу оставить тебя, раненого, одного? – удивилась Кира. – Вдруг что-нибудь случится? Вдруг тебе станет хуже?

– Теперь уже не станет, – покачал головой он. – Теперь я только выздоравливать буду.

– Ну, хорошо, – согласилась с его доводами Кира. – Отвернись.

Пустынник не очень понял, зачем это нужно делать, но выполнил ее просьбу. Послышался шорох опадающей на пол ткани, потом дернулось одеяло, и он ощутил мягкий толчок в спину. Девушка, забравшись в постель, повернулась к нему спиной и замерла.

Сквозь повязку молодой человек ощущал тепло, исходящее от обнаженного девичьего тела. Пожалуй, даже не тепло, а жар, как от полуденного солнца. Редар и не подозревал, что вдвоем под одним одеялом может быть настолько горячо.

Вдобавок, у охотника сильно затек бок, на котором он лежал. Некоторое время юноша боролся с болью, потом откинулся на спину. Левая рука его случайно попала девушке на бедро. Кира ощутимо вздрогнула, но ничего не сказала. Пустынник тоже не торопился убрать руку, ощущая под ладонью мягкую сухую кожу, и то, как от нее исходит какое-то странное, непривычное тепло – невероятно приятное, но настолько обжигающее, что все тело бросает то в жар, то в холод, сердце бьется, словно он полдня улепетывал от черного скорпиона, а низ живота скручивает болью, одновременно и острой, и томительной, и сладостной.

Его неожиданно передернуло, он убрал с Киры руку, повернулся на левый бок, сильно изогнувшись, чтобы одеревеневшая плоть не упиралась девушке в спину, но при этом как-то само собой получилось, что правая его ладонь оказалась все на том же месте – у нее на бедре.

Гостья затаила дыхание, не шевелясь и ничего не говоря. Редар тоже замер, чтобы случайно не разбудить ее, не обидеть неловким движением или поступком. Он только провел рукой снизу вверх по ее боку, отчего Кира неожиданно изогнулась почти так же круто, как он.

Ладонь скользнула вперед, оказавшись у нее на груди, и охотник явственно ощутил пальцами упругий выступ соска. Девушка застонала, словно он причинил ей боль, – но тут его тело внезапно вырвалось из повиновения разума и сделало несколько резких толчков бедрами вперед, а с губ сорвался жалобный стон. По лицу скользнули жесткие волосы, он ощутил под губами ее ухо, тихонько сжал его губами, борясь с неожиданным желанием сжать свою гостью со всей силы, смять, подломить, изничтожить, как загораживающие дорогу заросли колючего кустарника. И он действительно стиснул ее за плечи, но Кира не закричала от боли, а наоборот, откинулась на спину, метнулась навстречу, покрывая поцелуями его лицо. Девушка так же сильно стискивала его, прижимала к себе, а тело ее, словно сведенное судорогой, выгибалось, опираясь на постель только пятками и плечами, а бедрами рвясь куда-то в высоту. Казалось, она пытается разорваться, оставив верхнюю часть тела у него в объятиях, а нижней – подняться в небеса, умчаться прочь. Она билась, как линяющая саранча, застрявшая в своем старом покрове и всеми силами рвущаяся наружу, в новое будущее.

Редар, еще сохранявший остатки разума, попытался удержать ее. Он опустил руку к низу ее живота, накрыв ладонью растущие там волосы, с удивлением почувствовал там горячую влагу. Кира громко закричала, снова забившись в судорогах. Она падала спиной на постель, потом вновь выгибалась, пытаясь столкнуть удерживающую ее руку, мотала головой из стороны в сторону и тяжело дышала, окончательно потеряв рассудок.

Охотник навалился на нее сверху всем телом, обнимая руками за плечи, а бедрами прижимаясь к бедрам – но его тело тоже заразилось исходящей от девушки сладостной и страшной болезнью.

Он снова с силой рванулся бедрами вперед и почувствовал, как плоть его, словно прорвавшийся сквозь пелену черных туч поток дождя, неожиданно устремилась вперед, оказавшись в обжигающе горячем и влажном, но нестерпимо желанном месте.

Кира тонко вскрикнула, вцепилась в его плечи ногтями, раздирая их в кровь – но тут уже Редар не мог больше ничего с собой поделать, продолжая раз за разом наносить удары своей окаменевшей плотью в открывшиеся перед ним врата.

Девушка больше не кричала. Она округлила глаза, широко распахнула рот и тяжело дышала, при этом запустив пальцы Редару в волосы и с неожиданной силой удерживая его голову прямо перед собой. Тело ее рвалось навстречу ударам охотника, иногда попадая в такт, иногда срываясь в собственный ритм, и тогда Кира с болезненным стоном прижимала пустынника лицом к своей шее.

– А-а-а! – Редар окончательно потерял контроль над своим телом, над эмоциями, желаниями, поступками, ломился в подругу со всей силой, на которую только был способен, нисколько не соизмеряя это с тем, что его ночная гостья – слабая девушка.

Внезапно внизу живота возникло еще более жесткое напряжение, которое внезапно разорвалось неизъяснимым наслаждением.

Странное бешенство мгновенно исчезло, сменившись мгновенной слабостью. Некоторое время он лежал, совершенно обессилев, прямо на Кире. Потом, сделав над собой немалое усилие, скатился набок и лег рядом.

Прошло немало томительных мгновений, прежде чем измученная девушка тоже смогла шевельнуться, негромко закашлялась. Охотник думал, что сейчас, собравшись силами, она обрушится на него со словами ненависти, что без жалости отругает за жестокий и бессмысленный поступок, но Кира, повернув к нему голову, неожиданно мягко улыбнулась: