Огонь

– Бабушка! Что ты делаешь? Ты же сама хотела, чтобы он… Ты мне говорила! Что же ты!..

Она едва не плакала.

– Успокойся. Никто твоего Редара обидеть не хотел! Просто я его проверяла. И рада, что не ошиблась.

– Правда? – У Киры в мгновение ока высохли слезы, она улыбнулась.

– Правда. Он – парень что надо. – Суровость на лице Айрис истаяла, морщины на лице разгладились. – Кто бы из наших посмел со мной так разговаривать, а? Разве что Салестер… Ладно, покажи ему в Белом проходе любую пустую пещеру – пусть живет там. Договорились? Вижу, что да. А дурь эту, насчет смертоносцев, мы из него вышибем!

Два следующих дня Редар перетаскивал вещи в новый дом. Свои нехитрые пожитки он снес быстро, за одну ходку. За два сезона дождей, что он прожил на Кромке, имущества у него намного не прибавилось – два копья, верная праща, охапка затертых одеял… Но, кроме этого, пустынник хотел обязательно прихватить с собой все креггово наследство: посудины с запасами наиболее удачных смесей, инструменты и прочую мелочь. А это уже за один раз не перенесешь, да и за два тоже: путь неблизкий, а топать с грузом по солнцепеку – удовольствие небольшое.

Совершенно неожиданно помочь вызвался Ремра. Повстречав у Привратной пещеры Редара, нагруженного скарбом, он удивленно спросил:

– Ты куда?

Юноша на мгновение замялся с ответом – он устал, пот лился с него градом, разговаривать не хотелось. Ведь скажешь куда – придется объяснять, зачем, да и вообще… Ремра молчаливостью никогда не славился, пристанет с расспросами.

– К себе. Я у вас теперь живу. Правительница Айрис разрешила. Что, Кира тебе еще не сказала?

– У нас? Вот здорово! – Ремра явно обрадовался. – А где?

– В Белом проходе. Извини, поговорим потом, хорошо?

Намек был недвусмысленный, Ремра его понял, но не обиделся, а наоборот, предложил:

– Давай помогу.

Новоиспеченный горожанин благодарно кивнул, с облегчением свалил с плеча часть груза. По дороге они договорились завтра с восходом вместе пойти за остальным скарбом. Охотник даже немного удивился: если переход до Близнецов был для него привычной и безопасной дорогой, то для пещерника это – путь в неизведанный мир, полный опасностей, несмотря на то что Ремра через два дня на третий вот уже вторые дожди выходит под палящее солнце в дозорный секрет. От Привратной пещеры до отрогов – хорошо, если сотня перестрелов будет, не больше. Дальше же Ремра не ходил никогда. Засыпая ночью, впервые под каменным сводом, пустынник с удивившей его самого теплотой думал, что пещерный город теперь стал ему почти родным. Кроме Киры, в Угрюмых скалах у него есть еще один друг. Пусть нескладеха, увалень и ленивец – зато впервые после того, как Редар пришел с Солончака и поселился здесь, нашелся человек, на которого можно положиться, который поможет, если что, и будет ждать его самого на подмогу. Чувство было странным. С Креггом складывалось не так, хотя юноша ради него готов был почти на все. Крегг был Учителем, а не другом, и этим все сказано.

В пустыне говорили, что нормальный человек не может спокойно спать, когда кругом бездушные камни, и считали пещерников какими-то выродками, часто жалели их: бедные, мол, как вам тяжело живется. Но странное дело: сегодня Редар заснул спокойно и ничего такого не почувствовал.

Проснулся он, по привычке, рано – пустынники встают задолго до восхода. День в песках начинается затемно, замирает к полудню и снова продолжается, когда солнце клонится к горизонту. В пещерах жили не так, поэтому пока Редар с большой корчагой из яйца скорпиона (дар Киры!) шел к источнику за водой, он не встретил никого. Здесь, на новом месте для него странным казалось почти все. И распорядок жизни, и ощутимо пробирающий до костей холод – так что даже пришлось завернуться в старое одеяло, – и обилие воды. Величайшая драгоценность в пустыне, здесь вода считалась чем-то совершенно обычным. Кроме Плачущего потока, в глубине скал прятался от постороннего глаза глубокий колодец, на дне которого почти всегда плескалась прозрачная и холодная, до ломоты в зубах, вода. Пещерники называли его Бездонным. И действительно – стенки колодца были чуть изогнуты таким образом, что почти глушили все звуки и эхо. Поэтому, если бросить в него камень и не особенно прислушиваться, то плеска можно и не услышать – будто камень никогда не достигнет дна, до конца дней будет лететь в бездну. К колодцу Редар еще не ходил – Кира только обещала показать, – но наслышан был о нем достаточно.

Воду набирали и еще в одном месте. Совсем недалеко от редаровой комнаты – сам он решил звать ее норой, но пещерники почему-то величали свои жилища «комнатами», – в конце Белого прохода из большой трещины на шероховатой гранитной стене тоненькой струйкой сочилась вода. Она была чуть мутной, с белым осадком – как и прожилки на стенах прохода, за который он и получил свое наименование, – но вкусной и относительно теплой.

Впрочем, Кира рассказывала Редару, что и в пещерах бывают перебои с водой. Редко, в особенно засушливые годы, пересыхал Бездонный колодец.

По Белой стене стекали лишь редкие капли, будто слезы, да и Плачущий поток изрядно обмелевал. Тогда и в Угрюмых скалах вода становилась наиболее ценимым товаром. Так было две луны спустя после прошлых дождей, и теперь Редар понял, почему так поразило Богвара история про Крегга, выменивавшего бесценную воду на светильное масло.

Но такое бывало редко. Обычно же воды в пещерном городе имелось достаточно и чаще случалось наоборот: пустынники, приходя на мену, тыкали пальцем в крепкие скорлупы мастера Ована, полные до краев прозрачной водой.

Ремра пришел нескоро. Солнце уже наверняка показало пескам свой обжигающий диск, когда перед узким входом в нору кто-то засопел, бормоча вполголоса нечто невнятное. Покрывало, чтобы перегородить вход, Редар повесить пока не успел, но посетитель почему-то все не решался войти.

– Ремра, ты? Заходи…

Действительно, это был он. Только не один. Вместе с Ремрой в комнату неожиданно вошла… Кира и с порога заявила:

– Я иду с вами!

У Редара отвисла челюсть, и он несколько мгновений не мог ничего вымолвить. Отозвался Ремра:

– Я уж устал ее отговаривать. Привязалась и не отстает…

– И не отвяжусь, – воинственно вскинув подбородок, сказала Кира. – Сказала, пойду – значит, пойду!

Редару почудилась в ее голосе бабушкина властность. Он улыбнулся и тут же чуть не схватился руками за голову. Стоп! Бабушка!

– А что скажет Правительница Айрис? Уж верно не похвалит!

Но на Киру и этот аргумент не подействовал:

– Я уже не маленькая, сама за себя решаю. Кроме того, мы ей ничего не скажем. А кто скажет, – девушка обернулась к Ремре, – с тем не буду разговаривать до следующего полнолуния!

– А ты как узнала? – спросил юноша, спасая друга от праведного гнева девушки.

– Ликка вчера слышала, как вы договаривались. Случайно.

Тут уж не выдержал всегда спокойный Ремра:

– Ох, уж эта Ликка! Всегда все знает раньше всех. И что самое удивительное – всегда случайно! Прямо деваться от ее случайностей некуда…

– Кира, пойми, пустыня – не место для прогулок. Я там живу, знаю все опасности… все про нее знаю. А ты в песках – новичок. Мне придется постоянно следить за тобой, как бы чего не случилось. И защитить мы с Ремрой, если что, тебя не сможем – руки будут заняты. Просто не успеем. Ты этого хочешь?

Кира надулась, спросила сердито:

– И от кого же ты собрался меня защищать?

– От скорпиона, например, от жука-верблюда, от богомола, да всех не перечислишь! Знаешь, сколько в песках разных хищных тварей водится?

Судя по глазам девушки, она почти мечтала, чтобы какое-нибудь из перечисленных чудовищ напало бы на нее. Вот это было бы приключение! Но вслух она сказала о другом:

– И часто на тебя нападали скорпионы, когда ты шел к нам?

– Никогда, – честно признался Редар, – но это не значит, что дорога безопасна.

Уговаривали долго, вдвоем, но Кира стояла на своем, как скала. Под конец, после «страшной» угрозы: «Никогда больше не буду ни с кем из вас разговаривать», – пришлось парням, скрепя сердце, согласиться.