Огонь

Потрескивание за спиной предупредило его о приближении нового врага. Лимм взмахнул пращой, раскрутил, и здоровенный камень ударил второго муравья точно в голову, между глазами и изогнутыми, словно крючья, жвалами. Хитиновая броня выдержала, но шестиногий как-то сник, сбился с шага, остановился и закрутился на месте. Лимм подобрался к нему поближе и всадил копье твари в затылок:

– Получай!

Муравей рухнул и остался недвижим.

В этот момент Лимм почувствовал какое-то болезненное прикосновение к своей правой руке. Он вскрикнул от боли, выпустил копье и развернулся. Третий муравей уже примеривался куснуть еще раз. Лимм попытался отпрыгнуть, но нога предательски завязла в песке, он упал, разодрав бедро об острые жвалы мертвого шестиногого. Охотник силился подняться, но рука уже попала в костоломный захват, боль взорвалась в ней, потом тиски словно исчезли, Лимм обрадованно взмахнул ею, пытаясь выдрать застрявшее копье, и недоуменно уставился на сочащийся кровью обрубок.

Тут набегающий муравей боднул его в грудь мощной хитиновой башкой, затрещали ребра, и Лимм провалился в спасительное забытье. Сознания он, правда, не терял. Охотник чувствовал, как его не самым ласковым образом прихватили поперек туловища жвалы, оторвали от горячего и такого приятного песка и куда-то понесли.

Переход длился долго. Страшно болела рука, ныли переломанные ребра, солнце, припекавшее уже вовсю, вытягивало из тела последние капли воды. Губы пересохли, язык распух и заполнил, казалось, уже весь рот. Несколько раз муравей швырял Лимма на землю – тело отзывалось взрывом боли – щупал сяжками, будто проверяя – как он там, этот двуногий, жив или нет? На второй или третий раз Лимма приложило так сильно, что он перестал понимать, что с ним происходит и куда его несут.

Очнулся он от человеческих голосов.

– Милвер, смотри – еще один. Ох, мертвые пески! У парня-то – начисто ноги откушены!

– Сейчас перевяжу. А то кровью изойдет, как Хорваг.

– Воды-то у нас осталось хоть чуть-чуть?

– Немного есть.

– Дай сюда.

Лимм осторожно приоткрыл глаз.

Темно, лишь слабенький, какой-то неживой свет струится от стен небольшой норы. Вокруг – плотный влажный воздух, как перед дождем, кажется, что его можно ухватить рукой. А еще резкий, неприятный, но немного знакомый запах. Где же так пахнет? А-а! На муравьиных тропах воняет точно так же.

В неверном свете на потолке норы дрожат и двоятся нечеткие тени. Лимм присмотрелся внимательнее. Кто-то шевелился у дальней стены. Люди. Двое склонились над неподвижным телом. Один, светловолосый крепыш, смачивал водой кусок грязно-белой ткани, второй, совсем еще мальчик, что-то делал с ногами раненого. И как ни мало было света, Лимму сразу бросилась в глаза их необычная для пустыни белизна кожи, упитанность и добротная, невиданная в песках одежда.

Так… Только паучьих рабов еще не хватало. Откуда они здесь? Раскорякам своим прислуживать надоело, решили теперь муравьям лапы лизать?

– Не пьет, бедняга. Не шевелится даже. Умрет он скоро, вот что я тебе скажу, Милвер. Не жилец он. С такими ранами разве живут? Что же эти твари делают, а? У того пустынника полруки отгрызли, этому – ноги! Эх, жаль бураков с нами не было! Они бы этим рыжим устроили веселую жизнь! Видел хоть раз, как бураки охотятся? Э-э, то-то и оно! А я видел. Быстрота, мощь, смерть. С любой стороны, откуда ни зайди…

Лимм приподнялся на локтях. Люди испуганно обернулись на звук, почти сразу облегченно выдохнули. Поняли, что нечего бояться. Светловолосый спросил:

– Живой, парень?

Лимм только кивнул. Что с этими разговаривать? Трусы они, трусы и есть. Тот парень без ног наверняка тоже муравьям сопротивлялся, вот его и подрали. А эти вон – парой царапин отделались, небось шестиногим с ними возиться не пришлось.

– Воды хочешь? – снова спросил тот, что поразговорчивей.

Лимм опять кивнул. Воду принимать не зазорно: по пустынному укладу, отказать предложившему тебе воды – означает смертельно оскорбить его. Ну, а этих-то за что? Рабами родились, рабами и умрут…

– Держи, – протянул Лимму кожистую посудину второй. Милвер, вроде. А первого как зовут? Не спрашивать же. Впрочем, болтает он за троих, обязательно представится.

– Я Сайл, – не разочаровал тот пустынника, – это вот Милвер, а тебя как звать?

Молчать дальше было бы неуважением. Пришлось буркнуть:

– Лимм.

– Ты откуда?

Вот это уже им знать не обязательно. Лимм отпил, вода оказалась теплая и довольно вкусная. Горьковатая немножко, правда. Хорошо живут раскоряковы слуги.

– Не хочешь отвечать? Тайна, да? А мы из Валега, знаешь где это? В землях Третьего Круга, под мощью Младшего Повелителя Фефна!

Лимм не выдержал, плюнул, благо во рту снова появилась слюна.

– Слышать ничего про ваших раскоряк не хочу! Ясно?

– Ясно, ясно… чего же тут непонятного… Нестерпимо заломило руку. Лимм обхватил обрубок правой ладонью, и только теперь заметил, что рана умело перетянута какими-то тряпками, уже набухшими кровью. Благодарить не хотелось, и он отвернулся к стене.

Ныли ребра. Он лежал и вспоминал, чтобы хоть ненадолго отвлечься от неутихающей боли. Вспоминал свою уютную, пусть и забитую хламом и мусором нору, жаркие объятия Геалы, ее ласковые руки, длинные шелковистые волосы. А еще тот случай на охоте, когда его меткая праща спасла жизнь молодому пареньку… как же его звали? Хайим… Хейм… не вспомнить уже.

Где-то невдалеке послышалось шуршание и дробный топот. Звуки приближались. Лимм оглянулся – Сайл с напарником в страхе вжались в стену, замерли.

Тогда, чтобы его не ровняли с этими трусами, даже случайно, Лимм, опершись на здоровую руку, со стоном поднялся на ноги. Прислонился к шершавому выступу стены, чтобы не свалиться от слабости.

В пещерку влетели два муравья. Один угрожающе навис над троицей в дальнем углу, распахнул жвалы – не шевелитесь, мол. Второй направился к Лимму. Нельзя сказать, что сердце охотника не дрогнуло, но врага он встретил с гордо поднятой головой. Он попытался пнуть тварь ногой, но добился лишь того, что серпы челюстей больно хватанули за лодыжку, дернули – и Лимм снова попался в тиски. Шестиногий развернулся и куда-то понес его.

Один из мягкотелых вел себя не так, как все остальные. Он единственный, кто пытался сопротивляться во время ментального «допроса». Правда, в его разуме не обнаружилось ничего необычного – примитивные мысли и желания… Одно только смущало: образ всемогущего Повелителя, довлеющий в головах других двуногих, у этого начисто отсутствовал. Восьминоги вызывали у него страх, от их образа так и веяло смертью, но что-то было не так… Может быть, просто попалась больная особь?

Однако этот мягкотелый так до конца и не покорился судьбе и даже искалеченный, безо всякой надежды на победу, продолжал сражаться. Это было удивительно. Кроме того, в этом он оказался не одинок. Три дня назад его солдаты наткнулись в пустыне на маленькие Жилища-норы, где обитали одни двуногие, без хозяев. Эти защищались умело и самоотверженно, как, например, тот мягкотелый в норе у двух одинаковых скал. К нему долго не могли подобраться. Даже когда его, наконец, схватили, двуногий не успокоился, а принялся отбиваться еще яростней. Тоже больной? А может, это бродячие особи, отделившиеся от большой Семьи вместе с младшей самкой? Самка погибла, и они остались одни.

Впрочем, его разведчики и фуражиры, застигнутые дождем или ночным холодом, тоже стараются найти укрытие или, в крайнем случае, вырыть его. И, если придется, защищают свой временный дом, как частичку Жилища, до последнего. Для этого им никакой особой команды не нужно – с таким простым делом они справятся самостоятельно.

Он решил пока не предпринимать ничего в той плодородной долине на севере. Не стоит спешить.

Пусть его новые враги успокоятся, перестанут ждать нападения, потеряют бдительность. И тогда он нападет. Численность и внезапность один раз уже принесли ему победу. А пока что его войска получили новый приказ: исследовать серые скалы на юге. При обнаружении Жилищ враждебной жизни – уничтожить.