Огонь

Каждый раз, когда юноша приходил в пещеры Угрюмых скал, он встречал смешливую и непоседливую Киру. Девушка покровительственно брала его за руку и, блестя своими удивительными глазами, вела к большой Угловой пещере, где обычно выставляли товары для обмена. По дороге внучка Правительницы тараторила без умолку, делясь с юношей чуть ли не всеми мало-мальски интересными новостями пещерного города – и что Айрис вчера снова ругалась на Салестера, а тот и ухом не ведет; и что старый мастер Харлен, каменотес, повредил ногу и теперь лежит, не может ходить, и потому новые пещеры обтесывать некому, а ведь Коалис и Ареля недавно поженились, им жить негде; и про козни какого-то Юрмика… У Редара, бывало, голова шла кругом. Иногда Кира иссякала и неожиданно спрашивала у него:

– А у тебя что интересного было? Расскажи.

Это ставило Редара в тупик. Ну что, на самом деле, может быть нового в пустыне? Раскаленное солнце, обжигающий ветер, бескрайнее море песка… Тысячная убитая песчаная крыса? Сотый поход в каменный лабиринт? Да все одно и то же! Однако Кира слушала его с восторгом, просила рассказывать дальше. Она расспрашивала его и про животных, что водятся в песках, и про охоту на песчаных крыс, и про пустынников.

– А вот скажи, почему так получается, что мы живем в пещерах, глубоко под скалами, а вы – посреди пустыни?

– Ну, мы тоже живем в норах, а не снаружи. А вообще, я думаю, каждый живет там, где ему привычнее. Я люблю пустыню, люблю небо, солнце, ветер…

– Но ведь там водятся скорпионы, фаланги – столько всяких опасных тварей!

– Так ведь и мы, пустынники, не такая уж легкая добыча.

– А что, если ночь застанет тебя в пустыне, а до дома далеко? Тогда что?

– Ежели найдется поблизости подходящая нора, то в ней можно переночевать, а если уж совсем некуда сунуться – прямо на песке спишь. Только в паутину надо завернуться, чтобы ночью сольпуга не подобралась. Паучий запах, говорят, их отпугивает. Я так пару раз спал, когда с Солончака сюда шел.

– Прямо на песке?

– Ну да.

– И не страшно было? Редар усмехнулся:

– Страшно. Только выхода другого не было. Я устал тогда, сил не было нору искать, да солнце уже зашло…

– А кто такая сольпуга?

– У нас на Солончаке некоторые так звали фалангу. Я помню, когда маленьким был, спросил у отца: почему так? Тот рассмеялся, ответил: она, мол, ночью охотится, а солнце, когда восходит, ее спугивает. И фаланга прячется в свою нору до темноты. Вот и получается: солнышко пугает – солпуга, или сольпуга.

– И ты поверил? – Кира хитро прищурилась.

– Нет, но объяснение понравилось…

– А на что она похожа?

– Кто, сольпуга?

– Ну, да…

Вопросы из Киры так и сыпались. Как-то Редар поведал об этом ее неуемном любопытстве Креггу. Тот рассмеялся:

– А ты что думал? У пещерников жизнь скучная, однообразная. Целую луну, а то и больше в каменных стенах сидят, наружу не выходят. Многие так вообще из своих пещер никогда на свет не показываются. Для них Близнецы – край света. А долина Ущелий, каменный лабиринт – так вообще другой мир. Вот и слушает девочка про обычные твои будни, открыв рот. Ну, примерно, как ты – пустынных бродяг, что сыплют направо-налево небылицами про Дельту и паучий город.

С того дня Крегг ходил какой-то мрачный, неразговорчивый, будто юноша перед ним чем-то провинился. Все попытки вызнать, в чем дело, разбивались, как о глухую стену. Лишь за две ночи до полнолуния Крегг неожиданно заговорил об этом сам. На следующий день Редар снова собирался в пещерный город, и немногословный разговор крутился в основном вокруг этого.

– Зачастил ты что-то к пещерникам… Редар смутился.

– Вот-вот, – продолжал Крегг, – новые интересы, новые знакомства. Скоро совсем меня забросишь.

– Да нет, ты что! Куда же я без тебя!

Крегг поймал себя на том, что начинает чисто по-стариковски брюзжать, и замолчал. На самом деле он очень боялся, что однажды юноша всерьез увлечется этой своей знакомой… как ее там? Кира… Глядишь, еще и в пещерный город уйдет жить. А что? Он молодой, сильный парень, хороший охотник – завидная пара какой-нибудь быстроглазой хохотушке… И тогда – снова одиночество, снова жизнь отшельника и изгоя.

Редар молча сидел и ждал продолжения. Но Крегг так ничего больше и не сказал.

Они прекрасно поняли друг друга без слов. Один дал другому свободу – делай, мол, как хочешь, я не буду против, – а второй поклялся первому в вечной преданности. Больше на эту тему они не разговаривали.

Но юного пустынника по настоящему тянуло в пещерный город. И хоть он себе и не признавался, Редар с нетерпением считал дни, когда опять можно будет наведаться в холодные и сырые пещеры, снова поболтать с Кирой.

Один раз девушка спросила:

– Знаешь, что к Угловой пещере есть тайный ход?

Гость не знал.

– Тогда пойдем, покажу, – сказала Кира и повела друга по какому-то извилистому узкому коридору, испещренному многочисленными ответвлениями. Девушка шла впереди и несла светильник, а Редар пробирался следом, стараясь не упустить из виду дрожащий огонек. Коридор все сужался и сужался, юноше уже приходилось пригибаться, чтобы не расшибить голову о каменный потолок. И вдруг после очередного поворота Кира исчезла, точно провалилась сквозь землю, пустынник прошел еще несколько шагов и увидел, что дальше дороги нет: путь преграждал огромный валун.

– Эй! – позвал пустынник. – Кира! Ты где? Никто не ответил, только эхо прокатилось по подземному лабиринту и увязло где-то в глубине.

Вбок от завала отходили сразу два таких же тесных и низких прохода. Но оба, как выяснил Редар, заканчивались тупиками. В главный коридор ему пришлось возвращаться задом наперед, потому что развернуться в этих норах не было никакой возможности. Юноша решил вернуться обратно, но тут же понял, что без Киры дороги назад ему не найти.

– Кира! – в отчаянии крикнул он.

И совершенно неожиданно для себя услышал голос девушки:

– Чего кричишь? Я тут.

– Кира? Ты где?

– Тут, прямо перед тобой. Редар вглядывался во все глаза, но, хоть убей, ничего, кроме гладкого валуна, впереди не видел.

– Тут тупик.

– Нет. Подойди поближе и увидишь.

Голос Киры доносился откуда-то из-за завала. Пустынник еще раз внимательно осмотрел валун и только сейчас заметил, что сбоку, между краем валуна и скалой есть довольно большое пространство, в которое вполне может пролезть даже взрослый мужчина. Втянув живот, Редар просочился в щель и увидел, что коридор продолжается дальше. Кира ждала его здесь.

– Ну что, испугался? – спросила девушка и задорно улыбнулась.

– Да уж… Думал, всё, не выберусь…

– Вот смешной! – рассмеялась Кира. – Я же просто пошутила, попугала тебя немного… Тут щель такая – с полшага не заметишь, хоть прямо на нее будешь смотреть. Я часто тут прячусь.

– Прячешься? От кого?

– Да ни от кого. Это игра такая… пряталки называется.

– Какая еще игра?

– Такая! Потом расскажу… Ты чего, обиделся?

– Нет… Просто ты пропала, и я тебя стал звать… Думал, все – не выйду…

– Извини, я совсем-совсем не хотела тебя расстраивать. Но у вас разве так не играют?

– Нет, у нас, когда играют, не прячутся. У нас прячутся, только когда опасность.

– Понимаю… – Кира опустила глаза.

Она взяла Редара за руку и почувствовала, что ладонь у него дрожит. Девушка на миг представила, что должен чувствовать пустынник, проживший столько лет среди открытых песков, когда остается один в тесной подземной галерее. Кира крепко сжала руку Редара и повела его дальше к Угловой пещере.

Приближались новые дожди. Над песками то и дело проносились страшные бури, разражаясь ослепительными вспышками молний. Ночами становилось все холоднее, и привыкшие к обжигающей жаре пустынники зачастили в пещерный город за выделанными шкурками гусениц-мохначей. Сгодятся и на накидки, и на одеяла. Навещая Богвара, Редар увидел такую накидку на плечах у Раймики. Решил справить похожую же в подарок Креггу, а то ночами старик мерзнет, ворочается, не может заснуть. Не жалуется, конечно – гордый он и слишком привык сам о себе заботиться, – но Редар много раз замечал, как старик ежится под полуистлевшим паучьим одеялом. А по утрам ходит, вытянувшись в струнку, как охотящийся богомол, – значит, снова болит спина. Минувшим днем удалось добыть двух бегунков, так что можно немного на мену выкроить.