На прибрежье Гитчи-Гюми

– Знаешь, Леопольд, – сказала я, – в старину браки устраивались родителями. Поскольку мне никто ничего устраивать не собирается, я должна сама обо всем позаботиться. Лорд красавец, у него огромные глаза, густые волосы, точеное лицо и мощный зад. Да, возможно, у него в роду как по отцовской, так и по материнской линии полно психов, но девушке с таким происхождением, как у меня, не пристало быть чересчур разборчивой. Кстати, вам что-нибудь известно о моем происхождении? Мама не говорила вам, кто, по ее мнению, мой отец?

– По-моему, какой-то цыган, – сказал Пирс.

– Ой, нет! Только не цыган! Может, это твой отец цыган?

– Нет. Она вроде говорила, что в тебе есть цыганская кровь.

– Не хочу с тобой спорить, – сказала я, – но ты ошибаешься.

– Кто бы ни был, все лучше, чем мой, – сказал Леопольд. – Наверное, придется, как приедем в больницу, зайти с ним попрощаться.

– Точно! – сказала я. – Я совсем забыла, что твой бедный папочка мучается в больнице. Мы с тобой обязательно к нему заскочим, пока Пирс будет копаться с машиной.

– Я есть хочу, – сказал Пирс.

– Ты что, не наелся моим boeuf bourguignon? – спросил Леопольд.

– Он, наверное, с тех пор успел выкурить косячок, и его пробило на жрачку. Цыган! Где только она его откопала? Я здесь никаких цыган не встречала.

– Вроде бы это был румынский цыган, – сказал Пирс.

– Бог ты мой! – сказала я. – Значит, скорее всего, это был скрипач из ресторана, утверждавший, что он румынский цыган. В Румынии ведь, кажется, никто из нас не был?

– Я слышал, мамочка как-то раз водила всех в румынский ресторан, – сказал Леопольд.

– Когда мне было года три-четыре, мы ездили в Покипси, – сказал Пирс. – По времени сходится. Это было сразу после Пхукета. В Покипси мы наверняка ходили в румынский ресторан. Там еще вроде танец живота показывали. Вот где все могло случиться.

– О, господи! – сказала я. – А как вы оказались в Покипси?

– Не помню, – сказал Пирс. – По-моему, заблудились.

– Какое романтичное стечение обстоятельств! – бурчала я, пока мы въезжали на стоянку у больницы имени Гарри и Наоми Розенталь. – Просто сказка какая-то. Мне, правда, вообще трудно себе представить, что вы существовали до моего рождения.

– Мне нехорошо, – сказал Леопольд.

– Что такое? – спросила я. – Тебя тошнит?

– Я очень волнуюсь за Теодора, – сказал Леопольд. – У него рука болит. И голова сломана.

– Надеюсь, ему ее не ампутируют, – сказала я.

– Что такое «ампутировать»? – спросил Леопольд.

– Ампутировать – значит удалить, – сказала я. Леопольд расплакался. – Я пошутила, – успокоила я брата. – Пойдем поищем его.

В приемном отделении никого из наших не было, что меня не слишком удивило, поскольку они должны были сначала забрать Саймона из пункта проката. Зная Мариэтту, я была уверена, что она пойдет на все, лишь бы подольше пробыть с Саймоном и продлить мучительную для нас с ним разлуку.

– Давай навестим твоего папочку, – сказала я.

– Детей до четырнадцати в больницу не пускают, – напомнил мне Леопольд.

– Да какая разница, – сказала я. – Время посещений все равно закончилось.

Нам пришлось выйти на улицу и обойти здание. За столиком у главного входа сидел охранник.

– Время посещений закончилось, – сообщил нам он.

Я издала нечеловеческий вопль и, суча ногами, повалилась на пол. Охранник вскочил из-за стола и кинулся ко мне.

– Что с вами? – спросил он. – Вы споткнулись?

– Прошу вас, – простонала я, – врача, скорее!

Он выбежал из вестибюля, я встала, отряхнулась и сказала Леопольду:

– Поторапливайся. Сам понимаешь, время ограничено.

– Мод! – испуганно воскликнул он. – Что случилось? Что с тобой?

– Все в порядке, радость моя. Я просто проверила быстроту его реакции.

На стуле у палаты Эдварда сидел Фред де Галлефонтен. Увидев нас, он вскочил.

– Быть не может! Это ты?

Я даже не успела сообразить, что происходит, а тело мое уже метнулось в его распахнутые объятия, и наши коралловые уста слились в страстном поцелуе.

– Эй! – тихо окликнул нас Леопольд.

– Пойди навести своего отца, – сказала я, высвободившись из объятий. – Ты весь в губной помаде, Фред. Мужчине в форме это не к лицу. Во всяком случае, не этот оттенок. Вот если бы что-нибудь посветлей.

– Плевать, – сказал он и снова принялся меня целовать.

– Какой ужас! – сказала я, одновременно отталкивая его и придвигаясь ближе. – А вдруг нас увидит мой жених?

– Так ты помолвлена? – спросил Фред.

– Пока нет, но к этому идет, – сказала я.

– И кто же счастливчик?

– Один ипохондричный английский лорд с гомосексуальными наклонностями и наркотической зависимостью, – сказала я. – Я люблю его безумно. Он истинный аристократ, человек тонкой душевной организации и нисколечко не похож на тебя.

– Надеюсь, ты будешь с ним счастлива, – понуро сказал Фред. – Я слышал, у него проказа.

– Очень любопытно, – сказала я. – Откуда ты это знаешь?

– Он сюда приходил, и я слышал, как врачи это обсуждали. Они не могли понять, что с ним. Если это действительно проказа, с него вот-вот клочьями полезет кожа.

– Не болтай ерунды! У него гноеточивая язва на ягодице, вот и все. – Фред отшатнулся от меня. – Я с ним не спала, ничего такого не было, – сказала я. – Впрочем, чего это я оправдываюсь? Он просто показал мне, куда его укусил паук.

– Врачи придерживаются иного мнения, – сказал Фред. – Они предполагают проказу. Он работал в Индии, помогал беднякам.

– Не верю! – сказала я. – Мой жених никогда не станет помогать беднякам. А если это ему и взбредет в голову, теперь у него есть я.

– Ур-рр, – заурчал Фред и наклонился с намерением поближе исследовать области, расположенные к северо-западу от моего уха.

– Мне пора, – сказала я. – Надо брата увести, пока его папаша не надавал ему слишком много рецептов.

Оставив Фреда в коридоре, я вошла в палату. Леопольд лежал в кровати рядом с Эдвардом, и тот обнимал его за шею.

– Как трогательно! – сказала я. – Рада, что вы друг с другом поладили.

– Одно движение, и я его придушу, – сказал Эдвард.

– Ой, какой у нас злой папочка!

– Я не шучу, – сказал Эдвард. – Позови полицейского.

Леопольд, видимо желая подтвердить искренность отцовских намерений, сдавленно хмыкнул.

– Хорошо, хорошо, – сказала я и крикнула: – Фред! Поди сюда, пожалуйста.

Фред радостно влетел в палату.

– Мальчишка в моих руках, – сказал Эдвард. – Если что, я его придушу. Достань пистолет, только медленно, и положи его на пол. А теперь давай ключ от наручников.

20

– Что это у вас за дрянь на приборной доске?

– Это наш паук и его роскошная паутина, – сказала я. – Будь добр, не души Леопольда так сильно. У тебя есть еще дети?

– Вышвырни ты этого гребаного паука. Я их терпеть не могу.

– Ни за что! Это наш любимый паук.

Леопольд замычал.

– Слушай, старик, – сказал Пирс, – паук никого не трогает. Он нам как член семьи. Да, а вдруг они дорогу перекроют или еще чего? Ты бы, Эд, спрятался в багажнике.

– Отличная идея! – сказала я.

– Да? – сказал польщенный Пирс. – Тебе нравится? Ты, это, и Леопольда с собой в багажник возьми. Если полиция остановит, он будет твоим заложником.

– Иногда лучше помолчать, Пирс, – сказала я.

– Я сейчас полезу в багажник, – сказал Эдвард, – и возьму с собой Леопольда. Если полиция нас остановит, а вы им хоть словом проболтаетесь, мальчишка умрет. И если вы решите ехать прямиком в полицейский участок или еще что выкинете – тоже.

Эдвард с Леопольдом забрались в багажник.

– Не запирайте меня здесь! Я боюсь! – захрипел Леопольд, но Эдвард зажал его коралловые уста ладонью.

– Не бойся, Леопольд, – попыталась утешить его я. – Помнишь, как я тебе говорила, что страх и удовольствие похожи? Сладкий мой, считай, что это такая игра.

Пирс мрачно захлопнул багажник.