Тиасса

— Я заметила, за что и благодарю. Да, мне представляется, что план хорош, если вы добыли надежные сведения, а я уверена, что так и есть.

— Сама рассуди. Я подозревал, что нападавших было четверо или пятеро. И ошибся.

— Как — ошиблись?

— Их было девять.

— Девять!

— Да, девять. Подсчитать нетрудно — земля была мягкой, а до того, как началась ссора, все девять выстроились в ряд лицом к нему, а он стоял лицом к ним, спиной к реке. Какое-то время они так стояли и, несомненно, разговаривали, потому что подошвы его сапог ушли достаточно глубоко в землю, а стоял он так, как стоят во время разговора, а не в какой-либо защитной позиции.

— Да, но девять!

— Есть объяснения, почему он выжил, оказавшись один против девяти. То есть объяснения помимо его мастерства, которое нельзя недооценивать.

— И какие же объяснения?

— Во-первых, ему в некотором роде помогли.

— В некотором роде, капитан?

— Да, и были это не люди.

— Не понимаю.

— Я тоже, подлейтенант. Однако остались четкие признаки, что как минимум двое из нападавших сражались явно в стороне от графа Сурке. При этом рядом с ними нет никаких следов помимо их собственных. Возможно, он мастер иллюзий, и два противника сражались с фантомами. Возможно также, что он способен призывать или повелевать птицами, и спустил их на своих врагов. У этих мест нет никаких следов крови, но разбросано немало ветвей и листьев, причем судя по деревьям, нападающие яростно вертели мечами где-то над головой.

— Однако, капитан, остается еще семеро.

— Судя по следам, едва разговор закончился, одну противницу он тут же вывел из игры — то ли броском ножа, то ли заклинанием; она упала на колени и какое-то время стояла так, а потом рухнула на землю, где и осталась, истекая кровью, и лишь когда все завершилось, двое ее друзей помогли ей покинуть поле боя.

— Ясно. Но все же остается шестеро.

— И один из них был убит на месте. Тело рухнуло практически под ноги всем остальным участникам схватки, и на земле осталось столько крови, что выжить после такого невозможно.

— Значит, осталось все же пятеро. Но…

— Судя по следам, он практически одновременно ранил двоих. Словно…

— Да, капитан?

— Словно это он на них напал, а не они на него. Но это невозможно, потому что… а, ясно, сообразил. В общем, пока важно другое: в ближнем бою было трое против одного, и каждый из них хотя бы раз его зацепил. Они теснили его к реке, и когда он был серьезно ранен, то бросился в воду и положился на удачу, потому что драться больше не мог.

Ширип кивнула, мысленно представляя себе схватку так, словно сама была ее свидетелем. Это она и сообщила Кааврену, который добавил:

— Есть еще одна важная подробность.

— Какая, милорд?

— После схватки подул ветер. Насколько после, сказать не могу, но там разбросаны листья, которые прикрывали многие следы, но не были вдавлены в землю.

— И что в этом важного?

— На самом берегу реки на земле остался отпечаток тонкого меча, как раз таким иногда пользуются выходцы с Востока. И рядом были следы сапог — дорогого кроя и небольшого размера. Сапоги эти наступили на некоторые из листьев, упавших после схватки.

— И?

— После схватки кто-то появился, осмотрелся, подобрал оружие выходца с Востока и ушел.

— О да, понимаю, бригадир.

— Интересно, выходец с Востока знает, кто бы это мог быть?

— Вы его спросите?

— Да, и обо всем прочем тоже.

— Мне представляется, капитан, — проговорила она, — будет странно, если вы не сумеете ничего больше узнать у нашего выходца с Востока, выложив перед ним собранные вами факты.

— Вот и хорошо, — поднялся Кааврен. — Тогда я пойду загляну к нему.

Приняв это решение, Кааврен не тратил времени, претворяя его в действие. Он сразу направился в комнату к пациенту, хлопнул в ладоши, не получил ответа и вошел сам. Спустя не далее как три минуты он вернулся в кабинет подлейтенанта Ширип и снова сел на стул.

— Что ж, — сообщил он, — наш пациент сбежал.

Ширип вскочила и воскликнула:

— Как — сбежал?

— Вероятно, вернее будет сказать, что он нас покинул, он ведь не был заключенным. Однако покинул он нас, выбравшись через окно.

— Как он ухитрился?

— Вот этого сказать не могу. Но я не заметил никаких следов, свидетельствующих о том, чтобы ему кто-либо помогал.

— Но, капитан, что же нам делать?

— Делать? Да ничего.

— Как — ничего?

Кааврен пожал плечами.

— У нас не было законных оснований удерживать его, а сбежав через окно, он доказал, что и медицинских оснований тоже не было.

— Но ведь дело…

— Ах да, дело.

— И?

— Продолжайте опрашивать очевидцев и выясняйте все, что сможете. Будем собирать сведения и придержим, пока не понадобятся.

— То есть вы полагаете, что дело не закончено?

— Я вообще не знаю, в чем было собственно дело, подлейтенант. Но судя по всему — нет, не думаю, что все закончилось. Полагаю, с графом Сурке мы еще пересечемся, причем до того, как Империя станет существенно древнее.

Читатель, надеемся, извинит нас за то, что перед тем, как продолжить рассказ, мы сообщим кое-что относительно рассказа как процесса, поскольку это поможет объяснить, почему мы столь уверены в принятых нами решениях касательно того, в каком порядке надлежит описывать происходящее.

Знаменитый музыкант и композитор лорд Левас заметил, что музыка состоит из нот, которые играют, и пауз между ними, причем оба равно важны. Точно так же всякая рассказанная история состоит из того, что рассказано, и того, что опущено. История — такая же наука, как физика, математика и волшебство; а рассказывание историй — это искусство, как музыка, псионические отпечатки и скульптура. Искусство, таким образом, состоит из выбора тех событий, которые надлежит включить, и тех, которые надлежит исключить, чтобы с максимальной эффективностью обнажить процесс работы научных законов.

Необразованный, но внимательный читатель здесь забеспокоится, как бы историк, аккуратно подобрав события, не попытался «доказать» тем самым истинность догматов, которые от истины весьма и весьма далеки. Не будем отрицать: подобное случается, что могут засвидетельствовать многие знакомые с «историей», написанной некоторыми рожденными в пустыне мистиками.

Но такой анализ, столь явственно убедительный, оставляет в стороне существенный фактор: мыслящий разум читателя. Иными словами, буде предпогагаемый историк попытается исказить смысл, значение и причины описываемых им событий, тем самым он, как нам представляется, неизбежно выдаст себя внимательному читателю. А поскольку историку это известно, то у него просто нет иного выбора, кроме как подходить к своему занятию со скрупулезной честностью и безжалостной точностью.

Мы ввели все эти объяснения, потому что читатель не мог не заметить, как наш рассказ, изначально плавно перетекающий от теклы к стражникам, потом к подлейтенанту и в итоге к Кааврену, теперь начнет прыгать туда-сюда во времени. И мнение наше таково, что подобное поведение рассказа необходимо объяснить, что и сделано: прерывистость течения времени в рассказе является сугубо следствием желания историка исключить подробности, которые он полагает несущественными либо отвлекающими, а вместо этого — сосредоточить свое и читательское внимание на вещах важных.

Посему с позволением и, надеемся, пониманием читателя мы, как обещали, сейчас продвинемся во времени вперед — действие, которое мы предпринимаем, осознавая всю внезапность такого сдвига, но уверенные, что именно так лучше всего изложить читателю избранную нами историю. Итак, три месяца миновало после событий, описанных в предыдущих главах, и Кааврен, более ничего не узнавший о раненом выходце с Востока и таким образом временно обо всем этом забывший, вновь вынужден был вспомнить то дело. А случилось это так.