Страница 22 из 103
— Здесь, как я вижу, — заметил Фрике, — все навыворот. Чуть не во всех странах света землепашцы обычно смирные, а береговые жители — сущие разбойники. Не так ли, Пьер?
— Совершенно верно, мой милый; но все-таки это не так странно, как кажется. Ты забываешь, что мы у антиподов, и мир здесь стоит вверх дном.
— Браво, — засмеялся Фрике, — ты первый угадал причину.
— А что касается невольников, — объяснил Узинак, — сам увидишь, что мы с ними хорошо обходимся.
— В этом я не сомневаюсь, мой храбрый папуас, и эта надежда отчасти мирит нас с половиной населения громадного острова Океании.
Плавание тянулось без особых приключений уже целую неделю, приостанавливаясь только в безлунные ночи. Тогда пироги приставали к берегу, путешественники располагались лагерем неподалеку от них и с рассветом снова пускались в путь. По пути троим друзьям и их союзникам не попадались корабли, принадлежащие цивилизованным странам, зато повстречалось бесчисленное множество весьма подозрительных пирог. Однажды случилось даже, что одна из таких сомнительных пирог попробовала было внезапно напасть на них: приблизившись на расстояние человеческого голоса, члены ее экипажа быстро сорвали на своей пироге крышу из листьев, которая мешала натянуть лук. Это означало не пустое любопытство, а походило на наглое нападение. Фрике, проворно схватившись за ружье, послал в их сторону пулю. Успех был необыкновенный: черные зачинщики ссоры мигом водрузили крышу на место, что, по выражению Пьера, было равносильно закрытию пушечного люка, и быстро удалились в противоположную сторону.
На восьмой день около полудня пирога вошла в узкий пролив, мелководный и унизанный коралловыми рифами, мешавшими дальнейшему плаванию. Несколько папуасов вынуждены были сойти в воду и тащить пирогу на веревках. Но вдруг этот узкий мелководный пролив стал глубже и превратился в лиман, окаймленный с двух сторон густым кустарником.
Лиман этот не мог быть не чем иным, как устьем реки. На это указывала глубина и внезапно изменившийся цвет воды. В этом месте образовался своеобразный проход в коралловой скале: полипы, погибшие от смеси пресной воды с соленой, оставили свободным доступ к берегу.
Солоноватая вода, гибельная для кораллов, способствовала росту мангровых деревьев, или корнепусков — «деревьев лихорадки», как называют их туземцы: долгое время считалось, что корнепуски, произрастающие в болотистой местности вдоль побережья тихоокеанских стран, распространяют вокруг смертельную заразу.
Пирога проходила мимо целого ряда судов всех размеров, начиная с самого большого и кончая крошечной душегубкой, способной везти только одного гребца. Крики радости встретили появление белых, и возгласы приветствия раздавались со всех сторон.
Посередине реки множество островков с извилистыми крутыми берегами словно образовали громадный букет из зелени. Поток воды терялся в широком бассейне, усеянном болотными растениями, в центре которого возвышалось около дюжины построек весьма странных с архитектурной точки зрения.
На целом лесе свай от семи до восьми метров в высоту, между которыми снует в лодках веселая и болтливая толпа, были воздвигнуты на расстоянии почти пятидесяти метров от берега громадные постройки двух совершенно различных типов, полностью сооруженные из дерева. Большинство из них имели форму четырехугольников, покрытых громадной крышей, сделанной из листьев банана или кокосового дерева и напоминающей крышу пироги. Два дома, гораздо меньших размеров, чем остальные, и отстоящие от них на некотором расстоянии, походили на огромные ниши, поддерживаемые четырьмя длинными жердями.
Фрике знаком спросил Узинака, что означает эта разница. Папуас ответил ему, что в этих нишах живут молодые люди, достигшие возраста, в котором пора вступать в брак.
Почти половина домов была соединена с берегом целым рядом бревен, положенных одно к другому и поддерживаемых в наклонном положении козлами. Устроено было все так, что малейшего усилия было бы достаточно, чтобы столкнуть этот импровизированный мост в воду и создать непреодолимую преграду между постройками и твердой землей. Другие же, совершенно изолированные от берега, стояли на сваях, к которым привязаны были лодки. Фрике, пораженный этим странным зрелищем, не верил своим глазам. Это-то и есть свайные постройки, открытые в центре Африки и, по словам Ахилла Раффрея, одного из самых смелых и добросовестных французских исследователей Новой Гвинеи, очень похожие на «станции, растущие на озерах», которые существовали в доисторические времена и стали известны нам из описаний ученых, сделанных так верно, как будто они скопированы с натуры на островах Папуазии?!
Пирога остановилась, и Узинак стал готовиться к подъему в свое воздушное жилище. Ни лестницы, ни чего-либо похожего на нее не было. Папуас проворно карабкался по сваям, за ним следовали с ловкостью белок два француза и молодой китаец, восхищая папуасов смелостью и легкостью движений.
Трое друзей достигли наконец жилища папуасов.
— Странное помещение, — проговорил Пьер, взбиравшийся первым. — В нем есть все, кроме самого необходимого.
— О-ла-ла! — ответил Фрике. — Да здесь, должно быть, живут сумасшедшие. Каким образом, черт возьми, держатся они на этом полу и не падают в воду с перекладин, отстоящих друг от друга чуть не на метр… О милосердный Боже, как все это чудно!
Зрелище было поистине удивительное. Жилище папуасов, имеющее, как мы уже сказали, форму четырехугольника, представляло изнутри раму на сваях с накиданными на нее вдоль и поперек перекладинами, образующими открытые решетчатые отверстия в квадратный метр, точно колодцы. Такой пол являлся продольным узким коридором. Направо и налево устроены были легкие перегородки из листьев и жилок саговой пальмы с семью или восемью дверями, ведущими каждая в комнату отдельной семьи. Наконец, с передней части, со стороны моря, дом оканчивался широким выступом, открытым со всех сторон, с крышей из листьев. На этой террасе собирались днем семьи, населяющие воздушное жилище, чтобы подышать чистым воздухом. Под словом «семья» мы понимаем не только отца, мать и их потомство, а употребляем его в самом широком смысле и разумеем под ним людей близких, а также невольников, одним словом, всех, кого общая нужда соединила вместе.
Каждая отдельная комната предоставлена была во владение одной семьи, и нередко случалось, что в обширном воздушном помещении жили вместе пятьдесят или шестьдесят мужчин, женщин и детей, за исключением молодых людей, помешенных в отдельных домах.
Все дикари в костюмах праотцов, грязные и вонючие, важно стояли на перекладинах, дружески приветствуя европейцев.
Если внешний вид свайной постройки был странен и оригинален, то внутренность помещения превосходила все ожидания. Фрике и Пьеру де Галю казалось, что они просто-напросто попали на совет нечестивых — так здесь было все грязно, скверно и неуютно. Мебель заменяли накиданные там и сям ветки, рогожи, кора бамбука, лохмотья и листья, казалось, готовые каждую минуту упасть в море, и несколько беспорядочно набросанных на решетчатые отверстия досок, добраться до которых представлялось неискусному гимнасту делом почти невозможным. Одни доски служили вместо кроватей, а подстилка из листьев на них заменяла матрацы; толстый слой земли, покрывающий другие, служил очагом. Съестные припасы, непригодные для еды в сыром виде, жарились и варились здесь же. Копья, стрелы, остроги, весла виднелись всюду. Кроме того, было несколько примитивных ведер из бамбука. Вот и все.
Окинув быстрым взглядом эту примитивную обстановку, Фрике вздумал перейти длинный узкий коридор, чтобы посмотреть террасу. Миновать эти решетчатые отверстия, под которыми шумело и клокотало море, оказалось делом нелегким. Парижанин, однако, не задумывался: он видел многое и почище этого. Ловко перепрыгивая с перекладины на перекладину, он достиг наконец выступа и остановился, пораженный величественным видом. Пьер смело последовал за ним; подобная гимнастика была для него делом привычным, недаром же он с малолетства служил на корабле. Виктор, несмотря на сильное желание не отстать от товарищей, не мог сдвинуться с перекладины, на которой стоял. Сильное головокружение приковало его к месту. Для него разостлали рогожи, по которым он, шатаясь, двинулся вперед, сопровождаемый свистками и насмешками четырех- и пятилетних мальчишек-дикарей, перепрыгивавших с перекладины на перекладину с проворством обезьян. Маленькие свинки с розовыми мордочками бежали за ними по перекладинам так же быстро, как если бы они передвигались по ровной земле.