Страница 21 из 103
— Удивительно!.. Поразительно!.. Ничего подобного никогда не слыхал. Да каким же образом? Уж нет ли у тебя в животе музыкального ящика? Ты не человек, а просто волшебник!
Фрике захохотал:
— Можно подумать, что ты насмехаешься надо мной. Как будто ты не знаешь, что два куска коры, гладко выскобленные и завернутые в обрывок листа, представляют из себя инструмент, в который надо только дуть, твердо зная свой репертуар. Всякий уличный мальчишка Парижа слушал такие музыкальные пьесы не один, а десятки раз… с галерки, которая была для меня в дни представлений настоящим раем.
— А как выглядит сам инструмент?
— Да ведь я только что описал его тебе. Я научился играть на нем в те дни, когда повесничал на улицах Парижа. Сколько пришлось мне выслушать ругани прохожих и воя собак, осваивая этот самодельный инструмент! Довольно, попробуем теперь заснуть. Пока все обстоит благополучно. Наша звезда верно служила нам до сих пор, и мы с избытком вознаграждены за оказанный нам прием на острове Вудларк. План наших будущих отношений с папуасами у меня готов. Удовлетворение их страсти к музыке заменит мелкие стеклянные безделушки. Спокойной ночи.
Но уснуть и погрузиться в мир мечтаний было совсем не так легко, как казалось сначала. Ночь была светлая, и оба друга заметили, как мало папуасы нуждаются в отдыхе. В самом деле, вместо того чтобы растянуться на земле, они остались сидеть вокруг костра, болтая, смеясь, перебирая в памяти все события этого вечера и усердно припоминая мелодии примитивного инструмента парижского шалопая. Поспали они каких-нибудь два часа и, лишь только солнце позолотило верхушки гор, принялись рыскать по поляне.
Следующий день был посвящен просушиванию саго и загрузке пироги, отысканной в тайнике и выведенной на свет божий черными бесстрашными водолазами. Фрике подарил Узинаку совсем новую огненно-красного цвета рубашку, в которую храбрый начальник дикарей тотчас нарядился. Пьер пожертвовал, в свою очередь, алого цвета платок, разорвав его на полосы по количеству воинов. Дикари обрадовались этому подарку не меньше, чем начальник рубахе, и сразу же понаделали из этих лоскутьев ожерелья, громко прославляя щедрость европейцев, умеющих угостить и вознаградить своих гостей сообразно с положением и заслугами.
Так как в стране было в изобилии саговых пальм, папуасы, пересилив свою врожденную, вошедшую в пословицы лень, заготовили громадное количество драгоценной муки. Отношения продолжали оставаться самыми дружелюбными благодаря веселому нраву парижанина, добродушию моряка и не прекращавшейся ни на минуту занятной болтовне при посредничестве Виктора.
Так Фрике и Пьер узнали, что Узинак, уроженец севера Новой Гвинеи, пришел в эти отдаленные места, находящиеся на расстоянии четырехсот лье от его деревеньки, ведомый единственным желанием перекочевать с насиженного места на новое, желанием, обычным у народов примитивных рас. Случай привел его к племени дикарей, живущих на расстоянии восьми дней плавания к юго-востоку отсюда. Благодаря своей храбрости Узинак стал их начальником и сумел заставить повиноваться себе беспрекословно. Отправившись в путь две недели назад, они забрели в эту отдаленную часть острова, чтобы поохотиться и наловить рыбы, и собирались уже отплыть в обратный путь, когда увидели негритосов, почитаемых ими за кровожадных зверей и всячески преследуемых.
Из всего этого рассказа парижанин хорошо запомнил лишь то, что деревенька, из которой отправились дикари, находится на юго-востоке.
— Браво! Это и наша дорога, мы отправимся вместе.
— Да, да, непременно вместе, — добавил Пьер де Галь.
Приготовления к плаванию были наконец окончены, запас саго туземцев перенесен на лодку, так искусно скрытую в бухте, что европейцы и не подозревали о ее существовании.
Увидев это чудо морского строительного искусства папуасов. Пьер Де Галь вскрикнул от удивления.
— Гм! — пробурчал в свою очередь Фрике. — Как тебе нравится этот адмиральский корабль?
— Неглупы наши союзники, очень неглупы. Лодка устроена довольно просто, и рыболовы Ла-Манша, если б увидали ее, не преминули бы воспользоваться этим хитроумным изобретением.
По красоте, легкости и удобству пирога представляет остроумнейшее изобретение из всех судовых построек подобного рода. Самые большие из них, так называемые пироги для дальнего плавания, имеют чуть не десять метров в длину и метр с четвертью в ширину. Такой была и лодка, столь заинтересовавшая как знатока Пьера де Галя. Эта скорлупка, выдолбленная из ствола крепкого кедрового дерева, чрезвычайно легка на ходу; несмотря на большие размеры, толщина ее не больше одного сантиметра, а для того, чтобы она не переломилась и не перекашивалась, она снабжена изнутри откосными подпорками. Красиво приподнятая на носу широким деревянным водорезом, она смело рассекает волны и быстро несется вперед.
Пирога может делать крутые и быстрые повороты, отнюдь не уменьшая скорости хода, и не может опрокинуться. Две трети ее покрыты крышей из листьев, поддерживаемой легким каркасом, назначение которой — защищать экипаж от палящих лучей солнца. Носовая часть отделана широкими досками, расположенными вертикально. Доски украшены вычурной резьбой, изображающей лист, или человека, или зверя. В этом украшении богатая фантазия примитивных детей природы проявилась во всей полноте.
Что касается мачты, то внешне она производит впечатление одной из самых наивных выдумок и на первый взгляд кажется лишенной малейшего смысла. Представьте себе огромные козлы, служащие плотникам для обстругивания досок, которые вместо двух подпорок имеют три. Замените тяжелые куски дерева тремя бамбуковыми жердями, непрочно прилаженными к передней части пироги, и вы будете иметь представление об этой мачте без рей, вант и штага. Кроме того, что ее можно поставить или спустить без труда, она обладает еще одним несравненным качеством: не оказывает сопротивления ветру и не мешает усилиям гребцов. Если подует попутный ветерок, сразу же ставится широкий парус — просто-напросто большая рогожа, сплетенная из пушка, покрывающего молодые листья саговой пальмы, или из самых тонких листовых жилок. Этот парус, скатанный вокруг бамбуковой палки, имеет в длину шесть метров, в ширину — два и распускается самым обычным способом. Если ветерок свежеет, достаточно ослабить средний канат, поддерживающий рею наверху мачты, — и парус опускается. Руль — длинное, с широкой лопаткой весло, привязанное к задней части пироги волокнами индийского тростника, им чернокожие управляют необыкновенно ловко.
Свою пирогу европейцы привязали к пироге папуасов, а затем, счастливые, как люди, потерпевшие кораблекрушение и отправляющиеся искать более гостеприимную страну, удобно разместились на гребном судне дикарей, торжественно названном адмиральским кораблем.
Парижанин мечтал, что кто-нибудь заметит французский флаг, поднятый, как читатель помнит, со времени отъезда с «Лао-цзы». Хотя корабли цивилизованных народов редко переплывают эти неизведанные моря, Фрике надеялся, если такой все-таки попадется, обратить на себя внимание экипажа. Почему в самом деле не попытать счастья? Кроме того, эти места изобилуют, по словам Узинака, пиратами-папуасами, совершающими набеги на берега и грабящими окрестные села. Они бесцеремонно нападают на рыболовов и уводят их в рабство. Только флаг, указывающий на людей цивилизованных и располагающих огнестрельным оружием, удерживает дикарей от грабежей и буйства.
При слове «рабство», переведенном Виктором, Фрике навострил уши.
— Как? В Папуазии есть невольники? Неужели дикарям недостаточно одной общественной язвы — каннибализма? — спросил он Узинака.
Вожак захохотал и дал следующий ответ:
— Папуасы не все каннибалы. Доказательство тому, например, береговые жители. Что же касается горцев, то это другое дело. Береговые жители — люди смирные, гостеприимные, любят кочевать с места на место и питаются тем, что дает им рыбная ловля и саговое дерево. Горцы, напротив, ведут оседлую жизнь, охотятся, разводят иньям, сахарный тростник и прочее. Они сильны, свирепы и питаются людьми.