Страница 16 из 17
— О, Господи, что ты со мной сделала? Я похожа на
тропического попугая, – ужаснулась Станислава своему
отражению в зеркале.
— Ничего подобного. Если тебе еще цвет лица
выровнять, щеки нарумянить, губы накрасить, прическу
сделать и одеться подобающе – было бы чудесно! А если
набор кисточек купить, так ты была бы краше моделей с
глянцевых журналов, – ответила Елена, обуваясь у порога,
в то время как Станислава открывала дверь.
— А что это с твоими глазами? Что за боевой раскрас
свирепой амазонки? – сходу возмутился муж, лишь искоса
взглянув на спешащую домой гостью.
— Я сейчас умоюсь, – Станислава безрадостно
наблюдала за реакцией Глеба.
109
— Я убегаю. Всѐ. Пока, – и за подругой захлопнулась
дверь.
— Пока.
— Тебе такой вульгарный макияж не к лицу.
Солнышко, ты же не уличная девка, – он повесил куртку, и
поток воздуха с тонким запахом женских духов рассеялся
в коридоре.
— Ты с мамой Гришки разговаривал или обнимался?
Почему от тебя пахнет духами?
— Духами?! – Глеб переспросил, усмехаясь. – Даже не
знаю. Может, Танька вылила на себя целый флакон!
— Танька?!
— Фешинова – медсестра наша, Танька, – невозмутимо
продолжил Глеб, – она мне все уши прожужжала, жалуясь
на своего «розбышаку».
— Ах, ну да, конечно! И ты бедный больше часа
выслушивал еѐ жалобы?
— Ну, в самом то деле, ты что ревнуешь? Подумаешь,
поговорили. Что у нас общих тем для разговоров нет? Тем
более это еѐ Гришка нашего Стѐпку постоянно обижает.
Вот и мы и обсудили поведение наших детей.
Глеб больше ничего не сказал. А Станислава с ворохом
неприятных мыслей в голове пошла смывать с себя
косметику.
… На газовой плитке стояли кастрюли со свежим
борщом, тушеной картошкой, гуляшом из молодой
свинины. Ароматно пахло чесноком, паприкой и другими
специями. В квартире было чисто.
Справившись с домашними заботами, Станислава
ожидала возвращения Стѐпки из школы, но Глеб пришел
раньше. С порога бросил недовольный взгляд и, не снимая
куртки, прошел мимо.
110
— Привет, а что случилось? – она последовала за ним в
ванную комнату.
— Я тут подумал, – Глеб повернулся лицом к жене, – я
ухожу.
— Куда? Во вторую смену? Сразу после первой?
— Нет. Я ухожу отсюда.
— В смысле?
— Надоел мне этот дурдом уже: детский плач, твои
занятия со Степкой то украинским, то английским. Я хочу
покоя. И обеды твои мне приелись, и иллюзия образцового
порядка достала, и ты… в своем грязном халате. А раньше
от тебя пахло французскими духами.
— В грязном халате? Он чистый… И ты решил
бросить меня одну с двумя детьми? – Станислава
вызывающе смотрела в его глаза, все еще отказываясь
верить, что муж на самом деле собирается уйти.
— Ты будешь получать законные алименты: 1/3 моей
зарплаты, а пока Антошке 3 года не исполнится – даже
больше. Да и ты неплохое пособие ежемесячно получаешь.
Голодать не доведется. А там глядишь, и на работу
выйдешь… – Глеб отвернулся и стал рассматривать
стиральную машинку. – Я еѐ заберу. Надеюсь, ты не
станешь возражать?
— Стану, – Станислава была ошеломлена словами
мужа. – У меня двое маленьких детей, и стирки постоянно
много. Как будто ты не знаешь? А тебе зачем стиральная
машинка? У свекрови же есть.
— Ха, а ты решила, что я к родителям переезжать
собрался? Нет. Меня ждут в другом доме. И как раз там
это пригодится.
— Какая же ты скотина, – закричала Станислава, еле
сдерживая слезы.
111
— Микроволновку и компьютер я тоже заберу. Тебе
ведь все равно не надо. И, пожалуйста, собери мои вещи,
чтобы я быстрее мог вызвать такси и уехать от вас.
— Тебе надо, ты и собирай.
Заплакал Антошка, и Станислава поспешила к нему,
оставив мужа отсоединяющим стиральную машинку от
магистрали холодной воды. Малыш, увидев маму,
успокоился и протянул пышные речонки. А вот
Станислава никак не могла прийти в себя. Она нервничала,
чувствуя себя преданной и обиженной. Сменив сыну
мокрые ползунки и распашонку, постелив сухую пеленку,
Станислава бросила мокрое белье в прямо угол рядом с
детской кроваткой. Видеть Глеба, собирающимся уезжать,
она не хотела.
Голубоглазый Антошка не понимал печали матери. Он
совал в рот розовые ладошки, чесал распухшие десны, и
слюни капали на чистую кофточку почти также
интенсивно, как и горькие слезы отвергнутой женщины.
«Я вышла за него замуж, родила двоих детей,
превратилась в примерную домохозяйку, пожертвовав
своей красотой. А он? Променял меня на другую. Ради
чего я старалась? Чтобы ему было хорошо со мной, уютно.
Целыми днями вертелась на кухне: жарила, варила,
крошила салаты. Неблагодарный. Я ведь угождала ему во
всем. Хочешь блинчиков – пожалуйста; чебуреков,
сырников – будет сделано; поджарку из говядины или
фаршированную рыбу – все сделаю, лишь был мной
доволен. А в итоге? Он не оценил моих стараний. Надо
было, наверно, валяться на диване с глянцевым журналом
в руках, и тратить деньги не на благоустройство квартиры,
а на салоны красоты. Может, тогда он не попрекал бы меня
«грязным» халатом. А дети? Как я теперь одна буду их
воспитывать?..»
112
Глеб ушел, демонстративно бросив ключи на стол. Он
даже не попрощался с Антошкой, не дождался
возвращения Стѐпки из школы, лишь посмотрел с
призрением и молча развернулся, чтобы захлопнуть за
собой дверь.
— Ну и катись к чертовой матери, – заплакала
Станислава, наспех расстегивая пуговицы. – Проживем и
без тебя.
Она скинула заношенный халат на пол, присела над
ним и стала рвать по швам на куски. Трещали нитки, а в
голове пульсировали слова «грязный халат». Всю свою
злость Станислава вылила на бездушную и невинную
тряпку, считая еѐ причиной своего несчастья. Изумленные
глаза ребенка наблюдали за странной картиной. Малыш
еще никогда не видел свою маму такой… Одним халатом
она не ограничилась. Дошла очередь и до других
выцветших одежд десятилетней давности. Распахнув
шифоньер, Станислава все смела вниз: и свитера, и кофты
школьных лет, юбки, брюки, и даже единственное в своем
гардеробе черное платье, которое одевала лишь по особым
случаям. Все вещи ждала одна участь – быть
разорванными в клочья.
— Никакого старья! – истерически смеялась
Станислава, подбрасывая в воздух ворох тряпья. – Я
куплю себе современный наряд, сапоги на высоком
каблуке, набор кисточек для макияжа, и ты меня даже не
узнаешь при встрече. А мы еще обязательно встретимся, –
сказала она, глядя на свадебную фотографию.
На фото застыли счастливые улыбки молодоженов.
Дрожащей рукой Станислава взяла стеклянную рамку с
тумбочки и, не раздумывая, ударила еѐ о пол. Стекла
разлетелись в разные стороны, оставив снимок лежать
среди осколков. Подняв его и разорвав напополам,
113
Станислава долго не решалась измельчить его на
маленькие фрагменты. Но все-таки она это сделала.
— Отныне ты только отец моих детей.
Монолог Станиславы перебил стук в дверь. В длинной
мужской футболке и черных колготах она впустила домой
вернувшегося с занятий школьника.
— Мам, сегодня Гришка забрал у меня пирожок, –
жаловался сын, расшнуровывая старые кроссовки.
— Стѐпка, сегодня папа бросил нас, – Станислава