Героев не убивают

— Но тогда Крушенков будет сидеть, — пробормотал Царицын.

— Ничего, зато сидеть ему будет гораздо приятнее. — Я кивнула Кораблеву, и он сильно пнул Царицына по почкам. — Я не шучу, убдюдок, у тебя три минуты на размышление. — Я поднесла пистолет к носу Царицына и держала так, пока он не прошептал:

— Хорошо, я все скажу, но это бред.

— Нет, ублюдок, не думай, что ты так дешево отделаешься. Ты расскажешь все так. чтобы не было сомнений, что виноват ты. Ты знаешь, что такое преступная осведомленность? — Он, не сводя глаз с пистолета, кивнул, но я на всякий случай объяснила:

— Это когда преступник рассказывает то, что может знать только он, только тот, кто совершил преступление. Усвященко ведь ты замочил, так что расскажешь, что ты дал ему за то, что он тебе выдал пистолет Сергея. Ну!

— Двести долларов, у меня номера переписаны, — прошептал Царицын.

— Не сомневалась. Но ты это скажешь на видео.

— Нет! — Он спять дернулся, но наткнулся на Ленькин сапог. Было заметно, что он мучительно старается понять, кто мой сообщник, и теряется в догадках.

— Да. Я включаю камеру.

— Отстегните меня…

— Даже и не думай.

Камера была установлена и отрегулирована таким образом, что брала крупным планом только лицо Царицына. Ленька постарался и уложил нашего фигуранта тютелька в тютельку туда, куда нужно.

— Нет! — Он отвернулся, а я кивнула Леньке.

— Это твое последнее слово? — спросила я Царицына, по лицу которого текли бессильные слезы, и, к своему собственному удивлению, не испытывала к нему никакой жалости. Он молчал и плакал. — Хорошо.

Ленька сзади вывернул ему руку, взял у меня пистолет, вложил в руку Царицына, но тот заорал:

— Нет! Не надо!

— Тогда говори. — Я забрала пистолет. — Я включаю камеру, и учти: если ты ляпнешь в объектив что-нибудь не то, я пристрелю тебя без всякого сожаления.

Ты понял, ублюдок?!

Уж не знаю, что было в тот момент в голове у Царицына. Я только надеялась, что он поймет — я не шучу. И добил его, конечно, не пистолет в моих руках и не Ленькин пинок, а номер счета в Ирландском банке. Он начал говорить.

После того, как он закончил, мы отстегнули наручники, вывели Царицына на воздух, посадили в его машину и оставили приходить в себя.

— Мария Сергеевна, — спросил меня Кораблев по дороге, — за что он так Сергея? Из-за Хорькова?

— Из-за себя. Сергей запросил, чьи агенты Востряков, Рыбник и Трубецкой, а потом нашел свои запросы в ящике стола Царицына. Этот ублюдок знал, что Сережка поедет в тюрьму, и купил контролера. Всего за двести долларов. Встретился со своим агентом Трубецким, грохнул его — все равно уже надо было от него избавляться, и вернул пистолет.

— Неужели Сережка не заметил, что патрона не хватает, когда получал пистолет на выходе из тюрьмы?

— Леня, история об этом умалчивает. Вот выйдет Сережка, спросим у него.

А вообще-то я знаю случай, когда опер получил по ошибке чужой пистолет, сунул его в кобуру и пошел. Это выяснилось только на строевом смотре.

— А как вы счет-то блокировали?

— Леня, о чем ты говоришь! Как я могу счет блокировать, да еще и за границей? На пушку взяла…

— Да, — протянул Ленька, выруливая на шоссе, — теперь я и не знаю, чем нам все это аукнется. Может, и правда, уволят?

— Брось, Лень, — сказала я, — ну, уволят, так ведь не посадят. Ну, посадят, так ведь не расстреляют. У нас мораторий.