Страница 3 из 37
— Ну? А как насчет заветного словца, будь оно проклято?
Аронсон, с наслаждением затянувшись, неопределенно пожал плечами:
— Ни гугу, Пэндер! Даже и речи не было.
Теперь они просто слушали гул, доносящийся из соседнего помещения, и молчали. Все взгляды были устремлены на Пэндера.
Он держал себя тихо, передумав в эти мгновения о многом, а затем внезапно выплюнул жвачку:
— Так-таки ничего и не сказали? Ни да, ни нет?
— Честно, Пэндер, ничего. Я все время ошивался поблизости, пропустил с некоторыми из них по стакашке, и все, что услышал при этом, было: «Не рви на себе рубашку», «Скажи Пэндеру, пусть старается», «Передай ему, что он толковый малый» — ну и все такое прочее из той же кучи дерьма.
— Я покажу им, какой я толковый малый! Они же не сказали «нет»? Ведь не сказали же? И не вычеркнули меня из списка, ведь не вычеркнули же?
Фелл уехал, и Пэндер здесь у них наготове. Там в Лос-Анджелесе они просто наблюдают за тем, насколько толковым малым он себя выкажет.
— Ну что ж, я в игре! — произнес решительно Пэндер. — Пора и нам шевелиться.
Рой, Вилли и молчаливый тип поднялись со стульев и, встав в кружок, поджидали Пэндера. Аронсон открыл дверь, и они оба вышли. Пэндер поравнялся с Аронсоном и ухватил его за руку.
— Послушай, разве они так ничего и не сообщили о Фелле? Не сказали, где он может быть?
— Дьявольщина! — вырвалось вдруг у Аронсона. — Да они думают, что тебе-то это наверняка известно.
Глава 3
Высокие портьеры были задернуты, не давая солнцу проникнуть в комнату, так как Дженис спала обычно допоздна. Когда она открыла глаза, то потянулась всем телом и без малейшей раскачки сразу же села в постели. Она выбралась из нее, провела руками по каштановым волосам и раздвинула шторы. Дженис видела из окна ипподром. Вернувшись в спальню, стянула через голову дорогую ночную рубашку, которая упала на пол к ее ногам, и, обнаженная, направилась к двери. Открыв ее, она окликнула: «Рита, я встала». Затем пошла в ванную, с удовольствием думая о чашке кофе, который ожидал ее потом.
Дженис приняла душ, всячески избегая попадания воды на волосы. Смыв мыло, она еще немного постояла под душем, ощущая, как горячие упругие струи приятно массируют кожу. Затем, вытеревшись, забеспокоилась о своем весе; вспомнила, что в двадцать она была сплошные кожа да кости; в тридцать — уже в теле, а теперь, пять лет спустя, пожалуй, самое оно. Да что думать обо всем этом? Она была высока, хорошо сложена, и — главное — это нравилось Феллу.
Дженис оделась, слегка подмазала губы, лишь затем, чтобы ее маленький ротик выглядел еще более живым. По привычке пробежалась пальцами по векам, выгнув кверху свои длинные ресницы, — в течение дня, как правило, она всем этим уже больше не занималась. Глаза у нее были ласковыми и теплыми. Ей нравились ее глаза именно за это, да и Феллу они такими были по душе.
Дженис спустилась по лестнице на нижний этаж: там, в больших комнатах, казалось прохладнее. Ее кофе уже ждал на столике у окна, выходящего на большой газон перед домом. Дождевальная установка была включена, и вокруг нее клубился искусственный туман, который выглядел странным на этом ярком солнце и на фоне кактусов вдоль подъездной дорожки. Дженис, оторвав взгляд от кактусов, не узнала большой автомобиль, припаркованный у фасада. Зажгла сигарету, затянулась и отпила глоток кофе. Так и сидела, слушая шаги Риты по выложенному плиткой холлу. Рита отвечала кому-то у двери:
— Нет, миссис Фелл еще не спускалась.
— Просто доложите ей, — послышался мужской голос, — что мое имя Саттерфилд.
— Но, мистер Саттерфилд…
— Вы что, не поняли — доложите!
Дженис поставила чашку и встала. Нет нужды ставить Риту в неловкое положение, она примет Саттерфилда с надеждой, что он не принес плохие вести.
— Доброе утро, мистер Саттерфилд! — Она открыла дверь и придерживала ее, как бы приглашая его зайти.
Тот суетливо заторопился — так, словно она могла в любой момент исчезнуть. Морщинки вокруг его скул задвигались, и он так ссутулился, сделав несколько шагов, будто хотел клюнуть женщину своим крючковатым носом. После того как закрылась дверь, Дженис взяла у Саттерфилда шляпу, стараясь сохранять спокойствие:
— Не хочешь ли кофе, Герб?
Он обернулся, его лицо выражало крайнее замешательство.
— Тебе не кажется, что существует более веская причина, нежели кофе, вынудившая меня пойти на риск и посетить этот дом?
— Не трать понапрасну свое красноречие, Герб. — Дженис уселась с отсутствующим видом.
— Ладно, где он? Что происходит? — В голосе Саттерфилда прорывалась злость.
— Герб, неужели ты думаешь, что я тоже не волнуюсь? — Ее напускного безразличия словно не бывало. Она быстро прикусила губу, стараясь выглядеть рассерженной. Так будет лучше: пусть она выглядит злой, как и сам Саттерфилд, чем выказать, насколько велико ее беспокойство за Фелла.
Но Саттерфилд даже не глянул на женщину. Он встал, чтобы убедиться, виден ли его автомобиль из окна.
— А сейчас выслушай меня, Дженис. — Обернувшись к ее стулу, он начал сгибать и разгибать в локтях руки. — У меня три секретарши, шесть телефонов и целый отдел «шестерок», чтобы бегать по моим поручениям. Но я явился сюда по своей инициативе. Ты когда-нибудь слышала о комиссаре полиции, наносящем визиты подобного рода?
— Да, слышала.
Он не ожидал, что она решится прервать его столь дерзким ответом, и это еще больше разозлило комиссара, доставив Дженис некоторое удовольствие. А тот высокомерно продолжал:
— У меня не один офис для приема посетителей. И по горло своих дел! Я также…
— Я это знаю, Герб, поверь.
— Могу я закончить?
Дженис тоже резко переменила тон:
— Переходи к делу, Герб. Нечего вешать мне лапшу на уши!
Саттерфилд и Дженис знали друг друга очень хорошо, поэтому он немедленно отреагировал:
— Хорошо. Где Фелл?
Дженис плотно сжала губы, потом, через мгновение, расслабилась и с расстановкой ответила:
— Тебе придется подождать, Герб.
— Ждать? Да ты представляешь, что он делает со мной? Не в моих привычках ждать вообще кого бы то ни было, а уж людей его сорта тем более! Когда я…
— Когда ты говоришь со мной о моем муже, — прервала Дженис, — то изволь, пожалуйста, следить за своими манерами так же, как ты это делаешь, разговаривая с другими. И даже больше, Герб.
Саттерфилд вздернул подбородок и впился взглядом в Дженис: он, казалось, на мгновение лишился дара речи. Затем более спокойно произнес:
— Сейчас я кое-что объясню тебе, Дженис. Он зависит от меня так же, как и я от него. Так где он?
— Не могу тебе сказать.
— Не хочешь? Или не знаешь?
— Он вернется, Герб.
— Когда? К тому времени, когда на него ополчится весь город? И это уже не будет иметь никакого отношения к тому, что я думаю о нем. А случится из-за его делишек, его отсутствия…
— Хорошо, Герб. Будь, что будет.
Саттерфилд подумал было на миг, что она собирается сообщить, где находится Фелл, но Дженис только хотела прервать его разглагольствования. Она старалась не выдать своего беспокойства и сохранить на лице равнодушную маску. Сказать ей было нечего. Если она сообщит Саттерфилду то, что он так жаждет узнать, добром это не кончится и лишь ухудшит положение дел. Больше, чем кто-либо другой, Дженис хотела, чтобы Том Фелл вернулся. И совсем по иным, бескорыстным причинам и из самых хороших побуждений.
Саттерфилд заговорил опять:
— А ты знаешь, что я вот уже почти месяц не получаю денег на свой счет? Сознаешь ли ты в полной мере, что эти деньги должны поступить на счета очень многих, в противном случае вся наша многоступенчатая связь по всему городу рухнет в одночасье?
— Герб, если ты нуждаешься в деньгах…
— Видимо, у тебя нет ни малейшего представления, сколько Том платит нам за прикрытие.
— Нет, да я и знать этого не хочу! Пойди поговори с кем-нибудь из организации.