Потерянные страницы

Шли годы, все, прочитанное Кэмпбеллом, вся бесперебойно поглощаемая им информация, доводилась до моего разума очищенной путем избыточных бесед. Я получил образование уровня бакалавра.

К моей радости, Кэмпбелл относился ко мне как к сыну, особенно после того, как узнал, что мой отец умер от разрыва почки вследствие злоупотребления алкоголем.

— Да, да, — говорил он, внимательно меня рассматривая, — сирота, долгий путь, старая история повторяется снова и снова…

С того момента он стал даже добрей, хотя куда дальше.

В начале 1939-го произошло два важных события. Кэмпбелл женился на Джин Эрдман, которая была почти на двадцать лет его моложе. Я до дня свадьбы не осознавал даже, как сильны мои чувства к ней — чувства, на которые она никогда не отвечала взаимностью. Мне тогда пришлось встать и уйти посреди церемонии, из глаз неожиданно хлынули горячие слезы.

Но мне было всего двадцать, и я быстро излечился от тоски. Или мне так казалось. Джин осталась работать, где и прежде, и я болтал с госпожой Кэмпбелл о всяких пустяках каждый раз, когда приходил в офис. Не изменилось и мое почтение и уважение к Джо.

Надо признать, этот брак многое изменил в каждом из нас. Но то были дела личные, а миром правят более глобальные силы.

Однажды, войдя в кабинет Кэмпбелла, я застал его за чтением свежего выпуска «Трибьюн». Заметив меня, он возмущенно отшвырнул газету в сторону.

— Что ты думаешь о сложившейся в Европе ситуации, Джейк?

Я пробормотал общепринятую версию, что Гитлер успокоится, завоевав небольшую территорию. Кэмпбелл бросился горячо возражать:

— Нет, Джейк, этот человек — колдун, черный маг. Это ясно как белый день любому, кто знаком с мифами. Не забывай, откуда взялся Фауст. Нет, Гитлер не остановится, пока не добьется полной власти. Если кто-нибудь не помешает его планам, то, уверен, мир погрузится в хаос. Это будет проклятием господним.

С ученической заносчивостью я сказал:

— А вы с «Эстаундинг сториз» — единственная сила, которая может его остановить, так?

Кэмпбелл вскочил на ноги, опрокинув стул.

— Именно! Джейк, ты гений!

Той же ночью он уже ехал в поезде в Вашингтон.

Только много лет спустя я узнал, как ему удалось попасть на личную встречу с Рузвельтом. Оказалось, что один из его колумбийских профессоров стал помощником министра в администрации президента, он-то и провернул все это. Мне не до конца понятно, каким образом Кэмпбелл уговорил главу государства выделить деньги на свой безумный замысел. Зная, насколько убедителен бывает мой редактор, я могу представить продемонстрированную им высоту ораторского искусства.

Как бы ни была достигнута цель, через два месяца «Эстаундинг» выпускал издание на немецком языке.

Однако ни один из рассказов не являлся переводным. Все они были оригиналами, написанными Кэмпбеллом и группой немецких эмигрантов, включавшей и психолога по имени Юнг, которого он специально вызвал. Все произведения были так хитро составлены, чтобы воздействовать на подсознание, и имели одну цель — подорвать власть Гитлера и фашистов.

Я прочел несколько рассказов на английском, но понял лишь то, что лежало на поверхности. В одном, помню, речь шла о свиноподобных изгоях, и он был слабее моих работ. Я сказал об этом Кэмпбеллу.

— Конечно, они твоим рассказам в подметки не годятся, Джейк. Они написаны для прогерманского разума. Мономиф обретает форму элементарного мышления, свойственного каждой культуре. Но, поверь мне, эти истории бьют по немецкому народу как пули.

И, конечно же, он оказался прав: я был поражен, когда до Америки дошли вести о вооруженном нападении на Гитлера. Фотография трупа убийцы была достаточно крупной, чтобы разглядеть уголок немецкого издания «Эстаундинг», торчащий из кармана плаща.

Фашистскую партию поглотили междоусобные распри, и она продержалась у власти не более пары месяцев. Практически мирным путем на смену ей пришли христианские демократы (которые изобразили на своей эмблеме Грааль). Лишившись поддержки, фашисты Испании и Италии сдали свои позиции. Европа вернулась в обычное сонливое состояние, и мы собирались сделать то же самое.

Не тут-то было.

Джо, Джин и я отмечали падение фашизма бутылкой шампанского прямо в офисе, когда вдруг зазвонил телефон.

Кэмпбелл поднял трубку.

— Слушаю. Да! Да, сэр. Будет сделано!

Он повесил трубку. Никогда мы не видели его в таком изумлении.

— Это был президент. Он хочет немедленно видеть план паназиатского издания.

Мы допили содержимое бокалов и приступили к работе.

Джо самовольно решил выпустить еще одну иностранную версию журнала. На сей раз, поскольку положение в странах, для которых она предназначалась, было относительно спокойным, он поехал на несколько месяцев за границу, чтобы лично проследить за ходом операции.

Но Джин-то осталась дома.

Вернувшись из Ленинграда на неделю раньше, Джо застал нас голыми в собственной кровати.

Я не знал, куда себя деть от унижения и угрызений совести. Я даже не мог вспомнить, как оказался там. Словно я действовал во сне. Как мог я предать таким образом лучшего друга?

— Джо, — начал я, глядя на невозмутимую Джин, — не знаю даже, как объяснить…

Кэмпбелл сердечно рассмеялся, очевидно, без злости и иронии.

— Джейк, я никогда не говорил тебе, что наша символическая фантастика берет исток в шакти[34]. Джин — моя шакти, живое воплощение женской силы, мой фонтан безграничной энергии. Между нами алхимический брачный союз, который тебе не подорвать. Ты можешь только позаимствовать частичку ее безмерного богатства. Я сказал Джин, что любовный контакт не повредит твоему творчеству, и она со мной согласилась.

Затем он снял шляпу и присоединился к нам.

Шесть месяцев спустя разразилась неоцаристская революция. Еще через шесть месяцев Сталин болтался на фонарном столбе на Красной площади.

Следующие годы были самыми плодотворными в моей жизни. Странные отношения с Кэмпбеллом и Джин в самом деле дали новый толчок моей работе. Я начал серию о футуристическом методе контролирования погоды, основанной на мифах навахо о богах дождя и солнца Тоненили и Цоханоаи.

Круг читателей «Эстаундинг» в Америке уступал только журналу «Лайф» — неслыханное достижение для беллетристики. Мы начали издаваться на глянцевой бумаге и в несколько раз подняли стоимость подписки. Мы сотрудничали с такими людьми, как Олдос Хаксли. Он позволил нам печатать с продолжением свою «Неувядающую философию». Кэмпбелл сам занимал немало страниц, ведя обзор мифологии, истории и науки под общим заголовком «Обо всем».

Конкуренты Кэмпбелла пытались как-то соперничать с ним, но по большей части терпели провал из-за отсутствия ясности видения и установок. К нему никто не мог приблизиться.

Никто в области литературы.

В сентябре 1953-го Кэмпбелла вызвали в Комитет по антиамериканской деятельности по обвинению в «распространении иностранных сказок с целью подрыва американских ценностей». Он отправился туда с улыбкой на лице. Для Маккарти этот месяц стал последним в администрации.

Я никогда ранее не видел, чтобы человека так унизили и растоптали «чистой» метафорой. Вся нация следила по телевизору за слушаниями и, не отрываясь, внимала тому, как Кэмпбелл превращал сенатора в трясущееся желе. Каждое абсурдное обвинение Маккарти парировалось уместным анекдотом или историей из огромного арсенала Кэмпбелла. Подобно современному и в то же время древнему дядюшке Римусу, или Гомеру, или Овидию, Кэмпбелл отражал и высмеивал любой выпад, подходя ко всему с юмором и мудростью. Он, подобно мастеру боевых искусств, уворачивался от удара, нанося ответный. К концу слушаний Маккарти едва мог выразить мысль, а Джо был спокоен как Будда.

Письмо с признанием, найденное рядом с трупом Маккарти, было забрызгано мозгами самоубийцы, но смогло послужить разоблачению вице-президента Никсона, которого судили за государственную измену.

34

Шакти (санскр. — сила, энергия) — понятие индийской религии, женское творчески-энергетическое начало.