Страница 33 из 46
Мой текст: „Нашу литературу чести в мире уважают, классиков ее переводят и изучают. Но не она потрясла мир. Мир и до сих пор вздрагивает от нашей литературы совести“. (Это о классической литературе 19 века).
Замечания: „И тут многозначительная поверхностность“.
Мой текст: „Честь искушает, но часто никуда этические не ведет, хотя блестит ярко. Совесть близкая и часто тусклая, искушать она не способна, она тихо живет“.
Замечания: „Честь и совесть категории — очень совпадающие“.
Мой текст: „Пушкин будет в веках спасать и защищать нас от рационализма и одиночества“.
Замечания: „Зачем спасать от рационализма?“.
Действительно, зачем спасать от рационализма? Почему Конецкий на этот симпатичный рационализм лезет? А давайте тогда вспомним, что рационализм значит. Первое философское значение — „идеалистическое направление, отрывающее мышление от чувственного восприятия“. Второе — обычное, книжное значение — „рассудочное отношение к жизни“. В Даля: „Рационалист — умник, разумник, рассудочный человек, верующий только в свой разум и ничего больше не признающий“. Симпатичный парень, правда? И тех и других рационалистов Ленин прихлопнул одной фразой: „Не может быть человеческого искания истины без человеческой эмоции“ (цитирую по памяти). Почему сейчас угроза рационализма сверхактуальна? Потому, что западный мир стоит на бизнесе, а бизнес — это голый рационализм, то есть выгода любой ценой — без духовных целей, без разбора средств. Как моряк загранплавания, я ежечасно сталкиваюсь с бизнесом и его представителями. И я вижу, с какой опасной легкостью мы, советские „деловые“ люди, усваиваем рационализм бизнесного мышления: выгода для судна, для пароходства, для страны — любой ценой! С волками жить — по-волчьи выть! Возможность проникновения такого стиля мышления в нашу систему с каждым днем больше, ибо вам трудно себе представить, в каком размере растет сейчас фронт наших людей, приходящих в соприкосновение с миром бизнеса. Посмотрите на своих детей — вы не замечаете у них меркантилизма, то есть самого мерзкого рационализма?..
Правда, ярый противник защитник рационализма плохо владеет своими эмоциями: „многозначительная поверхностность“, „шутовство“, „ерничание“, „кощунство“ (4 раза), „литературщина“, „сомнительный закон“, „мысли поэта Смертяшкина“, „душа, вычитанная из книг и вычитанная не критически“, „ничего себе концепцийка“, „это глубоко реакционная концепция“ и, наконец, „все — в дерьмо?“…
Мой текст: „Наши клетки питаются куриными яйцами, хлебом, т. е. яйцами пшеницы или мясом, т. е. такой сложнейшей системой, какой в свою очередь является корова. И все эти чудеса природы, всю сказочную сложность зародыша жизни — яйца или зерна — наш организм превращает в экскременты, т. е. в нечто близкое хаосу, оставляя себе их сложность“.
Замечания: „Все — в дерьмо?..“
Автор вопроса о дерьме почему-то не заметил слов „…оставляя себе сложность“. А это пересказ удивительных по глубине и внутренней эстетичности мыслей Шредингера о том, как человек „пьет порядок“ из окружающего мира, питается не теми составляющими, из которых состоит наша пища, а берет себе только сложность ее устройства, сложность мироздания.
15 лет назад автор вопроса о дерьме написал на рукописи моего рассказа „В пути к причалу“: „Все герои завернуты в презервативы“. Эти мои, завернутые в презервативы герои сегодня существуют во многих антологиях советского рассказа. А все мои рукописи с пометками автора вопроса о дерьме хранятся мною со штурманской аккуратностью. За 15 лет я собрал неплохую коллекцию, но мне почему-то не хочется ее увеличивать, быть может, ярый защитник Горького от моего „кощунства“ попробует кое в чем походить на самого Алексея Максимовича? Я имею в виду элементарное уважение к чужой рукописи, к писателю…
Мой текст: „Они родились раньше тех золотых времен, когда каждый член общества будет попеременно то учащимся, то исполнителем, то руководителем, если такие времена не утопия“.
Замечания: „Гм!.. Это о коммунизме!“
О коммунизме сегодня мы знаем только одно научное положение: „От каждого по способностям, каждому — по потребностям“. Все остальные „конкретности“ будущего коммунистического общества партия считает ненаучными и шарлатанскими фантазиями, включая высказанную здесь мысль о чередовании общественного положения каждого члена общества. Такая мысль вообще-то существует. Но сегодня она старательно обмусоливается именно маоистами, когда они унижают и „учат“ в коммунах партийных работников. Автор замечания, утверждая, что чередование в общественном положении совпадает с понятием „коммунизм“, или проявляет элементарную политическую неграмотность, или сознательно хочет припугнуть меня каэровской статьей.
Мне не страшно! Сегодня не 37-й год — это раз. И я привык к подобным крикам некоторых товарищей вокруг моих рукописей — это два. Крики глохнут, когда рукописи выходят в свет. Мало того, мои книги немедленно переводятся в Москве на все основные языки мира и распространяются в 26 странах, ибо используются для опровержения империалистической пропаганды о штампованности мышления советских писателей и их писаний только по указке сверху.
Если редакция после этого моего письма проявит некоторый страх перед угрозой глобальной гибели в ядерной войне, будет более склонна к осуждению рационализма хотя бы в самых крайних его проявлениях в современной науке… перестанет совмещать понятие „дерьмо“ и понятие „сложность“, согласится с Энгельсом в том, что ошибки людей, которые дерзали мыслить по-своему, сделали больше пользы, чем великие истины, повторяемые бездарными устами (эта фраза в моей рукописи с тигриной яростью подчеркнута и отчеркнута), то тогда есть смысл продолжить работу над рукописью и выяснить истину по таким второстепенным вопросам, как: „Есть сегодня в Африке негры?“, „Сваливали во время блокады трупы в мусорные дворовые ямы или возили их в Московский крематорий?“, „Совсем уж безопасна писательская профессия или она иногда кое-чем грозит шуту-автору?“ и т. д. Если же по тем главным темам рукописи, которые в этом письме сформулированы мною со всей доступной мне ясностью, редакция думает иначе, то смысла в дальнейшей работе не будет…
08.04.75
После того как это письмо с замечаниями В. Конецкого было отдано в редакцию журнала, для передачи его главному редактору Холопову, раздался звонок зав. отделом прозы Смоляна: „Вы меня им губите, и детей моих тоже. Я вам гарантирую, если сделаете поправки, я все опубликую… Но публиковать ваше письмо, как вы требуете, мы не будем“.
Письмо Смолян Холопову не передал, его вернули Конецкому.
с автором журнала „Звезда“ В. В. Конецким
ХОЛОПОВ:…Итак, рукопись[31] читали четверо: я, Смолян, Николаев и Матвеенко. Мнение читателей едино. Сразу о сути. Ничего не надо дописывать — только сокращать: листов на 9-10, как нам кажется. Замечания не только личные как писателя, редактора, но и по линии Горлита. Мы должны это учитывать. По 1-й главе. Фактически путешествие начинается с Мурманска. Глава воспоминаний перегружена сценой военной гауптвахты. Следует разгрузить, тогда эпизод с поиском винтовки заиграет еще лучше. Поиск винтовки надо оставить. Сразу, заранее прошу вас убрать все места, где говорится про зэков, пограничников, военных на Севере, про оружие всех видов, про место испытания и т. п. В начальной главе важна запевка, поэтому прошу убрать гауптвахту. Вообще о военных. Посмотрите, как у вас не симпатично выглядят все военные в главе „ДОСААФ“. Цитирую: „Железобетонное лицо флотоводца превратилось в ласковый студень“…
КОНЕЦКИЙ: Я военных люблю. Это все великолепные ребята, очень крупные специалисты. Если надо, они покажут экстра-класс в работе!
ХОЛОПОВ: Тогда зачем рисовать их всех сатирическими красками? Все сцены с военными надо тщательно выверить, снять упоминание о ракетах, об учениях и т. п. Теперь о натурализме многих сцен. Тут явные пережимы: ребенок в туалете, Анна Саввишна высовывается в иллюминатор, блевотина в медпункте корабля, все эти разговоры про „переспать с буфетчицей“ и т. п.
31
«Сегодняшние заботы» — первоначальное название повести-странствия «Вчерашние заботы».