Мария в заповеднике

Облегчались гости у всех на виду. В районе Усадьбы прозвучали выстрелы, и куда-то пробежал по коридорам Резиденции Стрекоблок.

— Они здесь тебе все пастбище вытопчут, — предположил Пер, столкнувшись один раз с Марией в холле.

— Вот увидишь, завтра они, как только осознают, что заключены в зону и что выхода нет, сами наведут порядок — у краймеров сильно развито чувство лагерного самоуправления.

— Жаль, у нас украли ящик с игрушками, — посетовал Пер, — тебе нечем будет поощрять их первое время,

— Ты обязательно должен запросить новые игрушки для Заповедника, — потребовала Мария. — Побольше барахла, погремушек, магнитофонов, зажигалок, игрушечной валюты… В общем, сам знаешь, что-то в расчете на среднего империона — и краймеры будут ходить у меня в подчинении, в этом смысле они ничем не отличаются от простых подданных.

— А что прислать для поэтов, культурной элиты? — поинтересовался Пер, как богатый американский дядюшка.

— Я для того и собрала их здесь, в Заповеднике, чтобы сохранить цвет нашей культуры, — сказала Мария, — а ты все равно не оставляешь своих варварских цивилизованных попыток загубить ее. Настоящая поэзия, истинная культура в Большой Империи исчезнет сразу, как только я стану раздавать поэтам предметы роскоши. Я буду вынуждена и впредь запрещать и держать в голоде своих поэтов, как это делалось в Большой Империи, иначе они не напишут и строчки. Здесь, Пер, тебе не Цивилизация, где поэты свой божественный дар тратят попусту для рынка, нет, здесь они у меня, как и прежде, станут преодолевать бюрократические преграды и биться головой о стенку гонений, иначе, повторяю, они не создадут ни единого шедевра.

— Это будет поистине уникальный Заповедник, — соглашался с ней Пер.

Пока главный техник вел беседы с будущей царицей, произошли новые любопытные события.

Йоцхак отправился на Станцию, чтобы захватить с собой портативный блок спутниковой связи с офисом по планированию. На пути «туда» с него сняли кроссовки и вельветовые штаны, а «обратно» — его преследовали какие-то краймеры особой внешности с криками: «Деньги! Деньги!». Это было настолько непонятно и страшно, что Йоцхака они не догнали.

Второе событие касалось Дермота. Вместе с краймерами, служителями культа, святыми и творческой элитой Заповедник наводнили какие-то выморочные девицы с волоокими глазами. Они истово готовились к великому Обряду и с визгом шарахались от краймеров. На них Персонал не обращал внимания совсем, как на стрекоз в лесу. Девицы, однако, сразу же забывали, зачем они здесь, при виде кого-нибудь из членов Персонала. Дело кончилось тем, что одна из них подкралась к Дермоту сзади и со словами: «Так не доставайся же никому!» — плеснула ему в лицо какой-то жидкостью.

Она, разумеется, промахнулась, но Пер из этого сделал вывод, что Персонал становится объектом нездорового любопытства со стороны гостей и будущих обитателей Заповедника и что при данной концентрации аборигенов отношение их к пришельцам становится слишком уж навязчивым и фамильярным, и Пер впервые задумался о том, что ждет в Заповеднике Персонал завтра, когда Мария закроет границы?

Но времени на размышления уже не оставалось. Солнце близилось к закату, и в Заповеднике возникло как бы само собой движение всей двуногой фауны в направлении Усадьбы. На лужайку перед Резиденцией высыпала свита Министра, и вскоре появился сам Шенк Стрекоблок. Он не походил на счастливого тестя, хотя при сложившейся расстановке политических сил в Империи он не мог пожаловаться на жениха своей дочери, которого выбирал сам Калиграфк!

Наконец, с крыльца свели Ольгу — она была почти без чувств, и на этот раз, кажется, не притворялась. Ольгу подсадили в обрядовую карету из фанеры, запряженную почему-то громадной ломовой лошадью, и вся процессия двинулась в направлении Усадьбы. Выморочные девицы, исполнявшие, по-видимому, роль подружек-плакальщиц, потянулись за каретой, громко взвыв на весь лес.

— Так раньше выглядели похороны в России, — прошептал ностальгически Пер Йоцхаку, который был одет теперь в новые штаны из гардероба… Магнуса — Магнус явно терял самообладание и готов был делиться с Персоналом последним…

— Примерно такими я и представлял себе похороны, когда читал родную историю. У нас в России похороны всегда грозили перерасти в массовые беспорядки, нигде больше так не возились с телом покойного и не доводили себя до крайних степеней истерики, как это было в России во времена ее собственной дикости и варварства. У одного нашего историка говорится, что неприличие похорон дошло до такой степени, что дальше они выродились уже в плохой карнавал. Рыдания, обнимание и целование трупа умершего, перед тем как опустить в могилу, — с одной стороны, и страсть периодически самим же заваливать страну трупами — с другой, — все это некоторым ученым дало основание подозревать даже у русской нации массовую хроническую некрофилию. Но, слава богу, как мы теперь знаем, все обошлось…

Процессия выбралась на поляну перед развалинами Усадьбы

— Вон куда я просил тебя слазать! — сказал Пер, обращаясь к Дермоту. — А ты где был?

Уэлш молча указал в направлении Сарая Калиграфка.

Поле вокруг дома Калиграфка было, как столбиками, утыкано автоматчиками с расставленными ногами; плакальщицы украдкой косились им на галифе, пока шли мимо к Усадьбе. Над вытоптанной чудесной поляной стоял стон, прорезываемый иногда белесыми воплями краймеров. Быстро опустились сумерки, загорелись свечи в руках тысяч аборигенов и засияли изнутри таинственным светом Развалины. Сделалось красиво.

— Как же там все поместятся? — удивился Дермот.

— Билетов с местами у нас нет. На месте посмотрим, — ответил Пер.

Они шествовали вместе с толпой, а толпа, будучи уже в слабом экстазе, теперь мало обращала внимания на пришельцев.

Голова процессии уткнулась в мшистую стену Усадьбы. Судя по начавшим исчезать впереди огням свечек, аборигены каким-то образом просачивались внутрь Развалин. Когда Персонал приблизился, оказалось, что в стенах, на самом деле, были десятки проломов и щелей, куда и стали пролезать и пробираться и Пер, и Йоцхак, и Дермот, и Магнус — который от них не отставал — вместе с другими дикарями, чертыхаясь и соскальзывая с невидимых выступов и камней под ногами.

Паутина и птицы носились по освещенному тысячами свеч воздуху. Здесь, внутри культового храма империонов, аборигены смешались: старцы, краймеры, проститутки, поэты, выморочные девицы — все они одной дружной семьей шли теперь к цели где-то в центре Развалин. Краймеры шарили по чужим карманам и порой несдержанно хвалились своей добычей, но никто не был пойман за руку. Высокая душевность империонов запрещала им осуждать вора: каждый может стать вором, говорили дикари, не судите да не судимы будете, от сумы и тюрьмы не зарекайся… И было не вполне ясно, что именно в этих древних словах им больше импонировало: что каждый может стать вором или что никто не окажется перед судом? Одно только упоминание о суде приводило всегда в большое расстройство дядю Марии…

Племянница неожиданно появилась рядом с Персоналом. Участники празднества стали размещаться по периметру и все выше взбирались на какие-то валуны, остатки деревьев, бревна и низкие скалы, образовывая нечто вроде амфитеатра вокруг сияющего изнутри огнями каменного сооружения в виде шатра с широкими проемами в стенах.

— Мария! — воскликнул Магнус несдержанно. — Я, кажется, узнаю сей грот!

— Замолчите, Магнус, не богохульствуйте! — прервала его Мария, потупившись, как истая скромница. — Мы теперь около святого места! Вот то ложе, на котором свершится Оплодотворение. В Каменном Шатре.

Вначале ничего нельзя было разобрать — ослепительно сиял огонь жертвенника, и только когда глаза немного привыкли к яркому свету, все увидели, что внутри и правда находится ничем не покрытое каменное же ложе. Мария подвела иностранцев к большому камню, с которого они и должны были наблюдать Обряд. Но Мария еще наклонилась к Перу и шепнула ему на ухо: