Страница 3 из 74
Василий понимающе кивнул и пристально посмотрел на Феодосия.
— У русов есть непримиримые враги, что спят и видят как бы их раздавить… Почему бы нам не отправить к ним, человека с неким поручением? Это сможет отвлечь русов от других дел.
Феодосий заговорщицки подмигнул молодому, для него, магу. Определенно, далеко пойдет… Лишь бы не сгубили мелочи…
— Антоний, — обратился тем временем архимандрит Василий к Ургену, воспользовавшись нынешним именем мага. — Не возьмешь ли ты на себя это щекотливое задание?
Урген молча кивнул.
— Тогда, объявляю сегодняшний совет закрытым.
Глава 2
Пробуждение было неприятным. Холодный сырой подвал ничем не походил на уютную корчму. Паутина скопившаяся по углам красиво сочеталась с покрытыми плесенью, бревнами стен. Шебуршание в углу наводило на мысль о соседстве крыс… И судя по звукам, зверюки там копошились не маленькие — как минимум с кошку!
Первая попытка принять сидячее положение окончилась неудачей. Кое-как, опираясь о покрытые какой-то скользкой гадостью бревна стены, удалось сесть. Правда легче от этого не стало. Даже наоборот — шебуршание из угла переместилось ближе. Вроде даже что-то поблескивать в темноте начало. То ли глаза, то ли зубы. А может и то и другое. Кто с похмелья разобрать может? Но хуже всего была жажда. Внутри полыхал пожар вытягивающий из тела все соки. Хошь не хошь, а делать что-то надо.
С большим трудом, но удалось-таки встать на шатающиеся, неверные ноги. И три последующих шага к окованной железом двери, были воистину великим подвигом. Эх, мелькнула в голове мысль, отметить бы это дело…
— Эй, изверг, — с сипом выдало пересохшее горло, — дай водицы испить. А то помру здесь, а отвечать тебе…
На большее сил не хватило. Дрожащие ноги подогнулись, и Василий кулем бухнулся на утоптанный до твердости камня, земляной пол. От затраченных усилий дико разболелась голова. В ней что-то бухало, скрежетало… Не сразу до Василия дошло, что скрежетало вовсе и не в голове, а в заржавевших от сырости петлях тяжелой двери.
— Накось, испей, — раздался сверху густой голос стражника и аккурат возле головы похмельного бедняги опустилась глиняная посудина, до краев наполненная такой вожделенной, и от того наивкуснейшей, водой. Пусть даже она и отдавала затхлостью.
— Батюшка, благодетель! — дрожащими руками Василий схватил посудину и расплескивая воду принялся жадно хлебать. Седоусый стражник осудительно качал головой.
— Эх, Василий, Василий. Не надоело тебе к нам в поруб попадать? Бросал бы ты пить, а? Такой богатырь был! Посмотри во что превратился-то!
Василий опрокинул в себя остатки воды, тыльной стороной ладони отер губы и смачно рыгнул.
— Хе, Никитич! Кто вчера не пил зелена вина, тот сегодня не знает подлинного вкуса воды.
— Тьфу, пропасть! — плюнул в сердцах стражник. — Ну погоди, вот ужот-ко выпорют тебя при всем чесном народе, буде тебе наука!
С противным визгом и грохотом дверь закрылась, снова погружая Василия в неприятную темноту.
А ведь и правда, на этот раз публичной порки не избежать. Вот стыдоба. Как потом людям-то в глаза смотреть? Василий пригорюнился. Прав Никитич, был богатырь… Был да весь вышел. Тоскуют руки по мечу, да только как пройти мимо корчмы? Всем его боги миловали — и ростом и силушкой, а вот случилась беда, и нашел утешение в чарочке… Крепко зелен змий опутал.
С такими мыслями и задремал Василий. И приснилось ему, что сидит он вновь в Золотой Палате, богатыри ему здравницу кричат, а сам светлый князь его благодарит за службу Руси…
Проснулся Василий от противного скрипа несмазанных петель. Хмель к тому времени выветрился, только дрожь в руках осталась. Хотелось похмелиться, да снова сон сладкий досматривать.
— Ну чего бродите, окаянные? — в сердцах бросил Василий. — Дайте хоть здесь отдохнуть человеку…
— Вставай уж, — буркнул пришедший с Никитичем гридень. — Наотдыхался. По приказу самого Светлого Князя Владимира, за обиды причиненные тобой корчемщикам, за долги неуплаченные, выпороть тебя велено у ворот княжеских.
Забилось сердце Василия, как птица в силке. До сей поры теплилась надежда,
что образуется. Ан нет. Видимо постарался Саргон на славу. Кровопийца! Вот стыдоба… Но делать нечего — сам не пойдешь, гридни связанного отволокут. Позору еще больше будет. Пересилив себя, он кое-как поднялся:
— Ну коли по приказу самого Светлого Князя… Ведите!
Словно в тумане шел Василий за гриднем. Хоть цепей не надели, и то хорошо. Долга оказалась дорога до княжеских ворот. Как ни прятал Василий взгляд, а нет-нет, да видел обращенные на него жалобные взгляды челяди. Да и не только челяди. Углядел краем глаза и пару богатырей, из тех с кем когда-то плечом к плечу… И становилось от этого еще тоскливее. Жгли эти взгляды так, что хотелось волком взвыть да помереть тут же.
В гробовой тишине пороли Василия. Ни один из пришедших на порку не проронил ни слова. Стояли молчаливыми каменными истуканами. Только Саргон противно хихикал. Остальные лишь вздрагивали, когда особо звонкий удар хлыста по широкой спине разносился в округе.
— О, Великий и Всемогущий! — пал ниц перед грозными очами кагана раб. — Дозволь донести до твоего божественного слуха что прибыл из далекой Византии посол, с грамотой базилевсов. Утверждает что дело срочное. Просит тебя о, Могучий, принять его поскорее.
Бекмер недовольно поморщился. Он уже лелеял мечты о прекрасной Зулейке, как грубое вмешательство раба испортило все настроение. Как ни хотелось Бекмеру ответить византийскому послу отказом, а нельзя — сильна Византия, не раз посылала дорогие подарки кагану, а услуги взамен просили что и услугами не назвать. То на ненавистных русов сбегать, а то воинами помочь в странах чужедальних, из которых те возвращались с богатейшей добычей.
— Зови посла, — решив поскорее покончить с делами решил каган. Узнать поскорее что требуется этому послу и бегом к Зулейке, чьи поцелуи обжигают сильнее огня.
Раб, пятясь и не переставая кланяться выскользнул из шатра. В тот же миг, дожидавшийся знака, в шатер ступил византийский посол.
Много послов перевидал на своем веку каган. И никогда не вызывали они иного чувства кроме легкого презрения. Одни рассыпались в пустых, льстивых речах, другие в своем надмении забывали что их могучие повелители слишком далеко что бы защитить. Но иными были византийцы. Не падавшие никогда ниц, они, тем не менее, не позволяли себе усомниться в достоинстве кагана. Вот и этот, лишь ступив в шатер церемонно поклонился, и дожидаясь приглашения вопросительно посмотрел на кагана.
— Проходи, уважаемый, садись и поведай, что привело тебя в мой скромный шатер? — легко говоря на византийском наречии указал на место подле себя Бекмер.
Ничуть не удивляясь византийской речи в устах степняка, посол чинно опустился на указанное место.
— Меня зовут Антоний, о, Великий, — степенно поклонился посол. — Великие базилевсы, да пошлет им Господь долгие лета, шлют подарки богатые, своему царственному брату, кагану Бекмеру. Интересуются как здоровье уважаемого кагана?
— Передай базилевсам спасибо, — кивнул польщенный каган. Как же — сами правители могучей империи назвали братом! И снова вспомнил о прекрасной Зулейке. — Прости меня, достойный посол, но ждет меня… гм… важный совет с моими военачальниками. Рад бы поговорить с тобой о делах пустых, но сам понимаешь…
Словно прочитав истинные мысли кагана, в глазах посла мелькнула тень снисходительной улыбки.
— Прости, каган, не смею отрывать тебя от важных дел, поэтому коротко передам слова базилевсов. Скажи, каган, хочешь ли ты победителем въехать в стольный град русов — Киев?
Долго молчал Бекмер, пристально вглядываясь в невозмутимое лицо посла. Сколько темных ночей, мечтал каган разбить ненавистных русов. Пожечь их дома, самих взять в полон и продать щедрым рахдонитам. Дорого они ценили русов за силу и выносливость. Но еще больше прельщали кагана необъятные луга, на которых можно пасти немалые табуны. Мысли о нетерпеливо ждущей красавице мигом забылись. В колючих глазах кагана зажегся огонек алчности.