Богатырь - не звание!

Попов Михаил Сергеевич

Богатырь — не звание!

Глава 1

— Ишь, как уклюкался! — неодобрительно бросил купец, указав зажатой в руке кружкой в сторону лежащего лицом в миске здорового мужика. — На таком пахать можно, куда до него двужильному коню, а он чуть свет глаза залил…

Его сотрапезник бросив быстрый взгляд в ту сторону, сочувственно покачал головой.

— Э, брат, не кори по-пустому. Ты, не местный видать?

— Из Новгорода, с товарами иду…

— Оно и видно. Неужель в Новгороде про Василия Игнатьевича не слыхивали?

— Может и слыхали… — пожал могучими плечами купец. — Только меня последнее время больше по странам чужедальним носило… А он что, ромей? Имя вроде ихнее…

— Тю, на тебя! — глаза его собеседника увеличились вдвое. — И правда, ни сном ни духом… Наш он, киевский. Отца его в молодости хазары полонили, да ромеям продали. Там он и принял ихнюю веру. А они поди ж ты, мало им этого, еще и имена свои навязывают. Так и стал Игнатием. Потом случай помог — на ромея, которому продали, покушение удумали. Вот Игнатий и спас ему жизнь. Правда самого порубали здорово. Но ромей совестливый оказался. Выходил спасителя и отпустил, как они говорят — с богом. Поскитался он по свету, да и вернулся в Киев. Жену взял, ребенок родился. Он и его окрестил в своей вере. И имя ихнее дал — Василий. В честь человека что в веру его свою обратил. Но видно не угодил чем-то ихнему богу, вот и забрал он его. Васька тогда еще совсем мальцом был. А мать его не неволила чужой верой, сама, хоть и христьянкой была, но больше по желанию мужа. Но привыкли все его на ромейский манер называть, вот и остался — Василий, сын Игнатьевич, с малолетства. Так что вырос Васька в вере отцов и прадедов. Может за это, а может и еще за что, но видимо приметил его Перун. Вырос мальчонка, подался в края дальние. Долго не было, а как вернулся, поступил на службу княжию. Сам князь, ему благоволил, давал поручения разные. И не было ни разу, чтобы Василий их не выполнил. Так и перевели его в богатыри. В самой Золотой Палате сиживал. Вот и уехал раз по велению княжьему, с товарищами, долго не было, а как вернулся… Эх…

Рассказчик горько вздохнул.

— Ну, чего замолчал-то, — нетерпеливо поторопил купец.

— Так и осталось неизвестным, что там произошло. Только вернулся он один, без друзей, весь изрубленный, в чем только душа держалась. Никому ничего не сказывал, сколько не спрашивали. С того самого дня и зачал пить кажный день. Сначала его из Золотой Палаты попёрли, после того, как пьяный с самим Владимиром Красно Солнышко дюже повздорил. Потом и из дружины погнали. Уж лет пять как его никто трезвым не видел… Только вот что, — рассказчик таинственно понизил голос так, что его слушателю невольно пришлось наклониться чуть не нос к носу. — Поговаривают, на том пиру, он князя винил. За то задание последнее. Но все кто на том пиру были как воды в рот набрали. И не вытянешь ты, что там Васька говорил. Даже, когда пьяных богатырей о том спрашивать пытались — мигом трезвели. А после, в тоске жуткой, упивались пуще прежнего… Видно с чем-то таким пришлось столкнуться, что сломался богатырь…

С последними словами рассказчик залпом осушил кружку. Купец помолчал осмысливая услышанное. Потом медленно потянулся за кувшином.

— Да-а-а… — протянул он, жалостливо посматривая на посапывающего на столе Василия. — Потрепало парня. И почто судьба так несправедлива? Эй, хозяин!

Саргон возник тут как тут, словно под столом дожидался когда позовут.

— Что изволите?

— Ты вот что… — купец вытряс из объемистого мешочка несколько серебряных монет. — Покорми парня, когда проспится, да на опохмел налей… Да смотри у меня, жидовская харя! Коль проведаю, что забыл об этом, семь шкур спущу!

— Не извольте беспокоиться, — угодливо заюлил, захихикал Саргон. — Честнее меня, во всем Киеве не найдете…

— Угу, — купец пристально окинул его суровым взглядом. — По твоей роже, это как раз видно…

Маленькие глазки Саргона забегали по лицам сидящих рядом, в поисках поддержки. Но отовсюду на чужеземца смотрели прищуренные недоброжелательные взгляды.

— Не извольте беспокоиться, — кисло проговорил он и поспешил исчезнуть на кухне. Лишь напоследок, задержавшись в дверях, бросил недобрый взгляд на мирно спящего Василия. И было в его взгляде столько яда, что хватило бы на всех постояльцев. Но они, к сожалению, этого не увидели…

Пробуждение было трудным и болезненным. В голове трещало и бухало так, что казалось мозги вылезают через уши. Во рту так пакостно, будто навоз пережевывал. В желудке и вообще непонятно что — какое-то шевеление, брожение — судя по отрыжке брага была не ахти… А тут еще за плечо трясут неимоверно…

— Оставь, ирод, — икнул Василий. — Дай помереть спокойно… А лучше преподнеси чарочку…

— Чарочку тебе?! — сорвался на визг голос Саргона. Никто не ведал толком какого тот был роду племени. Поговаривали что из самого Царьграда забрел на Русь, да так и прижился — понравилось. Россказням этим верили мало. Оно и понятно, какой византиец по доброй воле покинет Царьград? Изгнали скорее или сам убег. Уж больно жаден был да подл. В долг наливал на медяк а назад требовал серебро. Не любили его в Киеве, сильно не любили. Вот только вина у него всегда самые лучшие, потому и шли. — Да ты вылакал все мои недельные запасы! Лучше подумай как расплачиваться будешь! Терпение мое лопнуло — или плати, или…

От удивления Василий аж один глаз приоткрыл. Во, чудак человек, какое "подумай", в таком-то состоянии. Я трезвый-то, и то редко думаю а уж сейчас… К сожалению сил на то чтобы это все сказать уже не хватило. Громко икнув на озлобленного корчмаря, Василий плавно смежил веки и голова медленно вернулась на прежнее место — в блюдо с недоеденной вчера кашей — досыпать…

— Ах, так?! — такой наглости Саргон стерпеть не мог. — Ну я тебе покажу. Вот посидишь в порубе, будет тебе урок…

Саргон и еще что-то кричал, но сладкие сети забытья уже уносили Василия далеко-далеко…

Неспокойно было на душе Феодосия. Уже несколько дней свербила в мозгу недавняя заноза. И еще неспокойнее было оттого, что не мог разгадать причину этого беспокойства. Вот и сейчас, стоя на открытой терассе императорского дворца, его могучий мозг метался в поисках ответа. Проходившие изредка сановники с интересом бросали взгляд на его щуплую, неказистую фигуру. Но украдкой, тайно. Давно всех мучил вопрос — кто этот старец, так спокойно проходящий в покои самих базилевсов. Монашеская ряса и тяжелый, неимоверных размеров золотой крест выдавали в нем служителя Христа. Вот только ни один священник в Царьграде, не мог сказать откуда взялся этот таинственный старец и каким саном облечен.

Да пожалуй и сам он затруднился бы с ответом. За несколько долгих тысячелетий жизни, разучился обращать внимания на такие мелочи как имя или сан. Их он сменил столько что записывать — хватило бы на целую библиотеку. Только одно было в его жизни неизменным — постижение тайн бытия. Еще в далекой-далекой молодости, тогда еще совсем молодым чародеем, замахнулся он, на ни много ни мало — превзойти в могуществе богов своего народа. Много воды утекло с тех пор. Уж и имен тех богов никто не помнит, а страсть по прежнему кипит в крови чародея. С жадностью иссушенного зноем путника припадает к малейшему источнику знания.

И вот разыскали недавно ученики его учеников, и открыли что знают, где храниться амулет, что вот уже много веков считался утерянным навсегда. Распорядилась судьба так, что оказался этот амулет у совсем еще молодого народа, появившегося где-то на севере. Ярый народ, злой. Не получилось у нынешних магов, (они еще смеют называть себя магами), завладеть амулетом. Вот и нашли сильнейшего, в ноги кинулись. Привезли в этот город, дали имя, сделали жрецом нового бога…

Когда узнал об этом Феодосий — теперь его звали так — долго не мог отсмеяться — что же это за бог, жрецы которого сами чудес творить не могут, нанимают магов по всему миру и выдают за жрецов. Но тем не менее согласился помогать. По правде сказать, не так уж и нужен ему этот амулет. Это для них, молодых, амулет обладает великой силой. А для него — так, безделица занятная. Покрутить пару дней в руках, и позабыть о существовании. Согласился сначала из прихоти. Скучно было. Только потом уже увлекся всерьез. Странное что-то было в этом, казавшемся сперва простым, деле. Как ни старался Феодосий, но не смог проникнуть мыслью в земли загадочных русов. Какая-то неведомая ему доселе сила накинула покрывало на эти земли. Да и сами русы… Сколько раз встречая их на улицах Царьграда проникал маг в их разум. С виду обыкновенные дикари, каких перевидал за века бесчисленное множество, мысли — дикарские. О бабах, выпивке, драках… Мысли открытые, да и все на лице написаны. Но вот страна их… Клещом впился Феодосий в эту загадку. Но увы… Как ни корпел над старыми книгами, а разгадать загадочных русов не смог.