Страница 11 из 74
— Я спросил, где выйти может? — нахмурился Чернобой.
— Ну… — поспешно начал соображать насмерть перепуганный Лабута. Не дай бог, разозлиться вожак, такое сотворит что и не вымолвишь в страхе. — Ежели не заблудиться… На закат идти, аккурат во владенья Охлябы выйдет.
— Сколько ему идти?
— Дня три, не меньше. Лес-то непролазный.
— Значит три дня… — задумался Чернобой. — А мы за сколько туда поспеем?
— Мы за сколько? — задумчиво переспросил Лабута. — Через лес на конях и думать нечего. А в обход… Не меньше седьмицы. Коням тоже отдых нужен.
— Значит так, Лабута, — угрожающе сдвинул брови Чернобой. — Либо ты приводишь нас через пять дней к Охлябе, либо…
Не дожидаясь, пока Чернобой закончит свое обещание, Лабута развернул коня, и что было сил погнал по одному ему ведомым тропкам, ведущим в обход непроходимого леса.
Глава 6
Полянка появилась так внезапно, что Василий даже растерялся. Вроде только что шел по непроходимой чаще, и вдруг лес кончился, как обрубленный острым топором. Даже не обрубленный, а точно кусок выщипнули. На полянке, точно в центре, стояла неказистая избушка. Таких по Руси тысячи. Таких-то, таких, но что-то неправильное в ней было. Долго старался Василий понять, что не так. Наконец осенило — избушка-то стоит, но ни сарая рядом, ни баньки. Но если без сарая прожить можно — не держат, знать, хозяева никакой живности, то вот без баньки русскому человеку и жизнь не жизнь. Это только степняки годами не моются. А русский человек и гостей наперед угощения банькой попотчует, и сам хворь веничком добрым прогонит.
Василий задумчиво поскреб затылок. Пройти бы мимо — кто знает, что в этой избушке оказаться может. Но уж больно любопытство разыгралось. Так и тянуло постучать в хлипкую дверцу. Наконец, махнул рукой на свои страхи. Авось…
Громко топая, дабы не напугать хозяев, коли таковые имеются, Василий приблизился к избушке, прислушался. Рука поднятая для стука замерла на пол пути. Из-за закрытой двери до его слуха донеслось негромкое женское пение. Невольно заслушался Василий, взгрустнул. Именно эту песню пела и его мать, когда долгими зимними вечерами пряла пряжу. Услужливое воображение мигом нарисовало картину сидящей за прялкой немолодой женщины. Так ясно это представилось, что даже неловко стало за свою недавнюю опаску. Ободренный этой песней Василий громко постучал в дверь.
— Эй, хозяюшка, дозволь прохожему водицы испить.
— Заходи, коль не шутишь, — незамедлительно донесся ответ.
Согнувшись почти пополам, Василий с трудом протиснулся в низкую дверцу. Поморгал, привыкая к потемкам.
— Гой еси, хозяюшка! — жизнерадостно пробасил Василий. — Прости, если напугал. Дай только водицы испить, да пойду я своей дорогой.
— Гой еси, Василий Игнатьевич! Проходи, гостем будешь.
От удивления, Василий забывшись, резко выпрямился. Кудлатая голова с треском врезалась в низкий потолок. Хозяйка избушки рассмеялась:
— Удивлен, что знаю твое имя? Не удивляйся. Мне многое ведомо. Лучше садись к столу, поешь. А то ведь весь день ни крошки во рту…
Только сейчас его нос уловил соблазнительный запах жареного мяса. Сглотнув набежавшую слюну, Василий тем не менее решился спросить:
— А ты, хозяюшка, не Баба Яга будешь?
— Неужели похожа? — обиделась та. — Вроде и не стара еще…
Василий с сомнением оглядел женщину. И то правда — не стара. Молодкой правда не назовешь, но и не старше его пожалуй будет. Вот только, кто знает, как Баба Яга выглядеть должна. Сам-то Василий не разу ее не встречал, а вот рассказывали разное. Вроде даже может глаза отвести, в другом обличье предстать…
Но уж больно вкусно пахло мясом. Махнув рукой на все сомнения, он тяжело опустился на добротную лавку. Руки сразу потянулись к большому чугунку и быстро переложили добрую половину его содержимого во вместительную миску.
Угощение оказалось небогатым — мясо жареное, да репа пареная. Но с голоду, для богатырского желудка — а после белоянова зелья Василий потихоньку начинал ощущать себя богатырем — лучше всяких разносолов, пожалуй, будет. Но все же прежде чем кусок мяса влетел в рот, снова спросил:
— А откуда знаешь, что весь день ни крошки во рту?
Вместо ответа загадочная женщина только рассмеялась.
Мясо, оказавшееся на пробу медвежатиной, таяло во рту, как лед на жаре, наполняя уставшие мышцы новой кипящей силой. Пареная репа только подчеркивала всю нежность и аромат молодого мяса.
Пока Василий жадно насыщался, женщина молча сидела подперев подбородок рукой время от времени подкладывая в стремительно пустевшую миску куски повкуснее.
Не переставая двигать челюстями, Василий обвел взглядом убранство избушки. Не оставляло ощущение чего-то неправильного. Все вещи в этой избе выглядели так, словно ими никогда не пользовались. И при этом они не были новыми. Василий не мог объяснить себе это, но даже прялка выглядела так, будто ее поставили для красоты, а кудель положили для правдивости.
— А где твой хозяин, хозяюшка? — в перерыве между двумя кусками поинтересовался он.
Она беспечно пожала плечами.
— Нет у меня хозяина. Я сама — Хозяйка.
— А не тяжело в хозяйстве, одной-то?
— Никак сватаешься, Василий Игнатьевич? — озорно рассмеялась женщина. — Смотри, вдруг всерьез восприму?
Василий аж куском подавился. Насилу откашлялся. Такой, палец в рот не клади. И он внимательно уставившись в миску начал жевать с удвоенным усердием.
Наконец Василий сыто откинувшись от стола с наслаждением потянулся.
— Спасибо, хозяюшка. Спасла от голодной смерти. Как и благодарить не знаю…
— Ну, Василий, коли отблагодарить хочешь, расскажи, куда путь дорогу держишь…
— А то сама не знаешь, хозяюшка… Прости не ведаю как тебя звать величать.
— Зови — Хозяюшкой. Не время пока тебе знать кто я. А что до твоего пути… Куда идешь — ведаю. А вот что на душе лежит, какие думы в голове таятся, с чем путь держишь — не знаю. Хватит моей силы чужие мысли читать, но вот сам-то ты, стал бы в чужие думки лезть?
Василий аж покраснел от такого вопроса. Это ж как интересно было бы — все мысли знать. Кто бы тогда посмел ему пакость учинить?
Женщина грустно улыбнулась угадав его мысли. Да и как не угадать, коль расплылась рожа в мечтательной улыбке.
— А представь, что у друга иль достойного человека возникла слабость минутная, а ты услышал это? Как после этого доверять такому будешь?
— Не может достойный человек смалодушничать… — обиделся Василий.
— Ой ли? — хитро прищурилась женщина. — Ужель, положа руку на сердце, поклясться сможешь, что ни в жизнь слабости не было?
Только открыл Василий рот, желая ответить гневно, да так и подавился словами. Верно говорит хозяйка — сам сколько раз сомневался, да не прав в мыслях был.
— Извини, Хозяюшка. Твоя правда. Тяжело потом было бы по-прежнему к такому человеку относиться.
Она снова улыбнулась. Только теперь улыбка была другой. Точно так улыбалась и мать, когда он, будучи совсем еще сопливым, споря с ней вдруг понимал то, что она объяснить ему пытается. И так уютно стало от этой улыбки, что и правда ощутил себя мальцом несмышленым. Даже носом шмыганул.
— Расскажу, все как на духу матушка. Может и правда — поможешь советом…
Закончив рассказ, Василий затая дыхание ждал что скажет Хозяйка. Высмеет, как князь, или поверит? Отчего-то очень хотелось что бы поверила. Может оттого, что сильно напоминала мать? Хозяйка не глядя на него задумчиво шевелила губами. Наконец она встрепенулась и отложила бездумно перебираемую кудель.
— И что теперь делать думаешь? — не глядя на него тихо спросила женщина. — По глазам вижу, готов у тебя ответ…
— А что делать? — тоскливо протянул Василий. — Пойду к заставам богатырским, упрежу. Может кто поверит…
— Ох, Васильюшка, — горестливо покачала головой женщина. — Не спрашивай как, но вижу — не поверят тебе. Опять посмеются…
— А посмеются… — брови Василия сшиблись на переносице, — Что ж… Пойду сам навстречу поганым!