Подкидыш

Нартов успел сделать удивительно много, несмотря на хроническое безденежье, преследовавшее его всю вторую половину жизни, то есть пришедшееся на самый пик творческого расцвета. И теперь, кроме чисто практической надобности в талантах Андрея Константиновича, Сергея просто по-человечески интересовал вопрос — а что сможет совершить этот неординарный инженер-механик, если вообще раз и навсегда оградить его от недостатка средств и непонимания властей предержащих? Пусть даже в проекты придется вбухивать средства, соизмеримые со всем бюджетом России. Правда, от этого она наверняка лишится каких-нибудь архитектурных красот типа фонтанов Петергофа или Зимнего дворца, построенного при Екатерине Второй. Но лично он, его величество Петр Второй, божией милостью император и самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, не видел в этом ничего хоть сколько-нибудь трагичного. Не баре, поживем и Лефортовском дворце, тем более что по сравнению с двухкомнатной хрущевкой, где прошло детство нынешнего императора, или комнатой в общежитии Центра он все равно кажется непредставимо огромным. Хотя, конечно, у него тоже есть свои недостатки…

Может, и тут обратиться за помощью к Андрею Константиновичу?

В начале обеда, на котором, кроме них с императором, больше никого не было, Нартов чувствовал себя скованно. Прислуживал им все тот же лакей с наглой мордой, но он появлялся ненадолго и всегда предварял свой приход осторожным стуком в дверь.

— Пока мы не начали говорить про станки, — повернулся к своему гостю царь, — позволь обратиться к тебе с просьбой. Не порекомендуешь ли какого-нибудь приличного слесаря-механика? Тебя на такую мелочь отвлекать неудобно, но ведь живу я тут просто как какой-то дикарь, прости господи. Вон, камердинер мой в дверь колотит, если хочет зайти — куда это годится? Мы, чай, не эфиопы. Повесить какой-нибудь звонок, да нескольких тонов, чтобы я заранее знал, кто и зачем сюда ломится. И ответный тоже, дабы мне не драть глотку, а только дернуть за нужную веревочку, сообщая, допускается ли сейчас аудиенция или мое величество занято чем-то неотложным.

Нартов ненадолго задумался — такой вывод можно было сделать хотя бы потому, что он не глядя ткнул вилкой в суповую тарелку и не обратил внимание на отсутствие результата. Но не более чем через пару минут спросил:

— Государь, а обязательно это должны быть все веревочки, если ты хочешь слышать несколько разных звонков — сколько именно, кстати?

— Восемь, — с интересом ответил император.

— Тогда можно будет сделать три крючка, некоторые из коих потребуется взвести, а потом дернуть за шнур, и получится нужный звонок. Ни одного крючка — первый, один самый левый — второй, следующий с краю — третий, первые два — четвертый, и так далее, всего восемь.

Сергей чуть не подавился крылом какой-то мелкой птички. Ну ни фига же себе, человек вот просто так, между первым и вторым, додумался до двоичного кода! Или он знаком с трудами Лейбница? Но все равно, тогда ему остается всего пара шагов до арифмометра. Но тут, пожалуй, придется на ходу менять план беседы. Потому как следующим пунктом в нем было — пожаловаться на отсутствие во дворце санузла, причем сразу раздельного, на совмещенный Сергей насмотрелся еще в двадцать первом веке и не собирался повторять этого здесь. Однако теперь молодому человеку стало просто неудобно отвлекать Нартова на какие-то краны и унитазы. Ничего, пока и с ночным горшком перебьемся, тем более что он торчит уже не под кроватью, а в специально отведенной под это дело комнатенке. Пожалуй, тут можно рискнуть и замахнуться сразу на паровой привод, не связываясь со всякими плотинами. Тем более что гость уже перестал смущаться, освоился — вон как соображалка заработала!

— Здорово ты придумал, — покачал головой Новицкий, — но делать это придется тому механику, про которого я тебя уже спрашивал. А вот про то, что я сейчас нарисую, надо размышлять уже нам с тобой.

Сергей отодвинул тарелку, взял бумагу, толстый карандаш из тех, что специально закупались для царя и Совета в немецком городе Штайне, и начал рисовать, одновременно рассуждая:

— Для привода станков нужна энергия. Можно, конечно, поставить плотину.

Нартов кивнул.

— Но река — вещь такая, она человека не очень слушается. Весной так и норовит выйти из берегов и снести запруду, а в засушливое лето та же Яуза пересыхает почти до дна. И что тогда — сидеть, не работать, ждать дождей? Да и зимой напор может оказаться слабоват, а у нас в России зимы длинные.

— Несколько запруд надо ставить со шлюзами, — пояснил Нартов.

— Я хочу сделать по-другому. Вот, смотри.

Новицкий развернул бумагу, на которой уже был изображен эскиз паровой машины наподобие классической уаттовской, но немного попроще. Золотник у нее работал только на впуск, а выпуск происходил через отверстия, просверленные точно посередине цилиндра, и коммутировался рабочим поршнем.

На то, чтобы понять, как должно действовать изображенное на бумаге устройство, Нартову потребовалось минут десять.

— А ведь может и получиться, ваше величество, — с некоторым сомнением сказал он. — Но кто же это придумал — неужто ты сам?

— Не то чтобы совсем, но как-то так, — скромно потупил глаза Сергей. — Государь Петр Алексеевич, когда уже совсем больной был, на последнем свидании завещал мне найти ученого, который сможет придумать, как использовать во благо силу пара. А я про это почти забыл, но когда сам заболел, то вспомнил. И так мне стыдно стало, что устройство этой машины у меня в голове само возникло, осталось только сделать да посмотреть, как она работать будет.

Глава 8

Афоризм "кто владеет информацией, тот владеет миром" придумал кто-то из Ротшильдов, и Сергей считал, что правильно. Правда, владение миром ему было совершенно ни к чему, для начала стать бы хозяином в своем дворце, но это означало только то, что ее, этой самой информации, требуется существенно меньше, чем для мирового господства. Однако все равно ведь ее надо где-то брать! Так где же?

Кое-что перепадало от Ушакова, который недавно был озадачен сбором сведений о Верховном Тайном Совете. Про него он уже сейчас мог рассказать немало, но ведь в той же Москве есть еще много интересного, в этом Новицкий был убежден твердо. Кроме того, он знал, что все яйца нельзя складывать в одну корзину. Значит, необходима еще какая-то служба, для начала чисто информационная, а там видно будет.

Всякий поиск чего-нибудь нужного следует начинать с внимательного взгляда — а не валяется ли оно прямо у тебя под носом? Ведь часто бывает именно так. Поэтому сразу после визита промышленника Баташева царь спросил у Афанасия, откуда тот узнал про этого человека. Главный камердинер помялся, но потом честно рассказал про сестру свекрови свояченицы.

— А чем она вообще занимается? — поинтересовался Сергей.

Ершов совсем стушевался и пробормотал, что бабка Настасья помогает людям в сердечных делах.

— Ворожея или сводница?

— Всего помаленьку, государь, — чуть воспрянул Афанасий, видя, что молодого царя занятия его родственницы нисколько не смутили.

— Тогда ты ее как-нибудь на днях приведи сюда, но только незаметно. Сможешь сделать так, чтоб, кроме вас с Федором, об этом вообще никто не знал?

— Трудновато это будет, больно уж много тут всякого народа обитает. А вот если еще истопника Силантия в дело посвятить, тогда да, больше никто не прознает.

Бабка Настасья явилась во дворец следующим утром. Поначалу она не произвела впечатления на Сергея — физиономия глупая, да еще накрашенная, одежонка весьма подержанная, но потом он присмотрелся. И тут же заподозрил, что макияж наложен не для повышения женской привлекательности — какая она к чертям может быть в шестьдесят с лишним лет и при фигуре, более всего напоминающей бочонок. А именно для придания лицу небольшой придурковатости. Да и глаза были подведены так, чтобы скрыть хитрый прищур. Ну, посмотрим, что это за бабка-ворожея, подумал Сергей и начал: