Страница 28 из 74
— А, коллега! — приветствовал его господин Каскабель, когда «тихи» представил шамана.
Распив на троих определенное количество местной настойки, они раскурили трубку мира[113].
В результате этих переговоров, во время которых вождь настойчиво просил господина Каскабеля устроить спектакль, представление назначили на третье августа. Условились также, что индейцы, желавшие показать, что они не уступают европейцам в силе, ловкости и проворстве, также продемонстрируют свое умение.
Это не должно удивлять; на Дальнем Западе, как и на Аляске, индейцы очень любят развлекаться гимнастикой и акробатикой, перемежая их фарсами и маскарадами, в которых они большие мастера.
Итак, в назначенный день явилось полдюжины индейцев с лицами в жутких уродливых масках из дерева. Рот и глаза этих масок приводились в движение с помощью веревочек; таким образом эти безобразные рожи, в большинстве своем с огромными птичьими клювами, как бы оживали. Нетрудно вообразить, какого совершенства они достигли в искусстве гримас, и даже Джону Буллю стоило у них поучиться.
По такому случаю господин и госпожа Каскабель, Жан, Сандр, Наполеона и Клу-де-Жирофль также надели свои театральные костюмы.
У края просторной лужайки, окруженной деревьями, как бы служа декорацией, стояла «Прекрасная Колесница». В первых рядах расположились служащие Форт-Юкона с женами и детьми. Позади них несколько сотен индейцев и индианок образовали полукруг и курили в ожидании начала действа.
Индейцы в масках, которые должны участвовать в упражнениях, держались немного в стороне.
Час настал, и на крыше фургона Клу начал свои зазывания:
— Господа индейцы и индейские дамы, вы увидите сейчас то, что увидите… и т. д. и т. п.
Но, так как он не говорил на шинукском наречии, весьма вероятно, что зрители не оценили по достоинству его импровизированную тираду.
Зато весьма благосклонно публика отреагировала на традиционные оплеухи, отпущенные Клу в изобилии его патроном, а также на знатные пинки в соответствующее место, которые он получил в обычном количестве и воспринял с невозмутимостью, приличествующей его клоунскому амплуа.
Когда пролог закончился, господин Каскабель поприветствовал зрителей и объявил:
— А теперь очередь наших зверюшек!
На подмостки выскочили Ваграм и Маренго. Собаки совершенно очаровали зрителей, не привыкших к номерам, которые демонстрируют ум и сообразительность животных. Затем выступил Джон Булль. Он так ловко кувыркался на спинах спаниеля и пуделихи и принимал такие потешные позы, что индейцы лишились своей обычной степенности.
Выступления четвероногих артистов сопровождались оркестром в составе Сандра, дувшего в корнет изо всех сил своих маленьких легких, Клу, что было мочи колотившего в барабан, и Корнелии, игравшей на бубнах. Если после этого жители Аляски не получили представление о мощном эффекте, производимом европейским оркестром, значит, у них начисто отсутствовало чувство прекрасного.
До сих пор группа в масках оставалась недвижима, рассудив, видимо, что момент их выхода на сцену еще не настал. Они выжидали.
— Мадемуазель Наполеона, танцовщица на канате! — объявил Клу в рупор.
Девочку вывел к публике сам господин Каскабель.
Сначала Наполеона танцевала с изяществом, вызвавшим одобрение индейцев, выражаемое отнюдь не криками и аплодисментами, а простым наклоном головы, что, впрочем, не менее показательно. Еще более она преуспела на канате, натянутом между двумя штангами; она не ходила по нему, а порхала с легкостью, особенно восхитившей индейцев.
— А теперь — мой черед! — воскликнул Сандр.
И вот он уже кланяется публике, коснувшись затылком земли, извивается, шатается, кривляется, крутится колесом и притворно падает, встает на руки, изображает то ящерицу, то лягушку и заканчивает номер головокружительным двойным сальто-мортале[114].
Он выступил, как всегда, успешно. Но как только он поклонился, поблагодарив публику за внимание, на подмостках, приподняв маску, появился индеец его возраста.
И он повторил все, что проделывал Сандр, так уверенно и легко, будто у него отсутствовал позвоночник, и не оставил желать ничего лучшего в искусстве акробатики. Не столь изящный, как младший Каскабель, он тем не менее поразил аборигенов и заслужил самые горячие кивки.
Конечно, экипаж «Прекрасной Колесницы» тактично присоединил свои аплодисменты к аплодисментам публики. Но, не желая уступать, господин Каскабель подал знак Жану начинать свои жонглерские штучки, в которых, как он думал, его старшему сыну нет равных.
Жан понял, что отстаивает честь семьи. Ободренный жестом господина Сержа и улыбкой Кайетты, он принялся последовательно подкидывать бутылки, тарелочки, шары, диски, палочки, и на этот раз превзошел, можно сказать, самого себя.
Господин Каскабель не удержался от торжествующего и в какой-то мере вызывающего взгляда. Казалось, он спрашивал: «Ну, каково? Слабо сделать такое?»
Индейцы прекрасно поняли вызов, и по жесту вождя один из них, сняв маску, отделился от группы.
Шаман Фи-Фу стремился поддержать репутацию и не уронить честь индейской расы. Ощупав один за другим атрибуты Жана, он, представьте себе, повторил одно за другим упражнения своего соперника, перемежая ножи и бутылки, диски и кольца, шары и палочки. Причем самым элегантным образом и не менее ловко, чем Жан Каскабель.
Клу, привыкший восхищаться только своим хозяином и его семьей, остолбенел от изумления; его глаза стали круглыми как пятаки, а уши оттопырились, как поля у шляпы.
На сей раз господин Каскабель только из вежливости похлопал самыми кончиками пальцев.
— Вот так штука! — пробормотал он. — Неплохо для краснокожих! Казалось бы, люди без образования… Ну да ладно! Сейчас мы им покажем!
В глубине души господин Каскабель крайне огорчился, обнаружив конкурентов там, где рассчитывал найти только обожателей. И каких конкурентов? Простых американских аборигенов, можно сказать — дикарей! Самолюбие его было уязвлено до предела. Какого черта! Артисты мы или нет?
— Ко мне, ребята! — скомандовал он громовым голосом. — Пирамида!
Все бросились к нему, как на приступ. Господин Каскабель словно врос расставленными ногами в землю, выпрямил спину и расправил плечи. Жан ловко забрался на его правое плечо и протянул руку Клу, вставшему на левое. Сандр вскочил прямо на голову отца, а Наполеона завершила постройку, посылая воздушные поцелуи зрителям.
Едва выросла французская пирамида, как перед ней возникла другая — индейская. Ее составили, не снимая масок, не пять, а семь участников, и потому она превосходила на целый этаж пирамиду Каскабелей. Пирамида против пирамиды!
На этот раз индейцы не удержались от криков восторга в честь своих соплеменников. Старушку-Европу победила юная Америка, и какая Америка! Америка ко-юконов, танана и татанчуков!
От смущения и стыда господин Каскабель пошатнулся, и его семейное сооружение полетело на землю.
— Ну и дела! — выдохнул он, освободившись от ноши.
— Успокойтесь, друг мой! — сказал ему господин Серж. — Не стоит расстраиваться…
— Не стоит? Сразу видно, что вы не артист, господин Серж!
Затем Цезарь обернулся к жене:
— Ну что ж, Корнелия, твоя очередь! Посмотрим, кто из этих дикарей осмелится померяться с тобой силой!
Госпожа Каскабель не двинулась с места.
— Ну, Корнелия?
— Нет, Цезарь!
— Ты не хочешь сразиться с этими обезьянами за честь нашей семьи?
— Наша честь никуда не денется! — только и ответила Корнелия. — Предоставь это мне. У меня есть идея…
Когда у этой удивительной женщины появлялась идея, не стоило ей противоречить, надо просто предоставить свободу действий. Успех индейцев раздосадовал ее не меньше, чем Цезаря, и, по-видимому, она припасла для них какой-нибудь особый трюк.
[113] Раскурить трубку мира — индейская церемония, символизирующая дружбу или скрепляющая союз; заключается в раскуривании специальной церемониальной трубки («калюме»), к которой поочередно прикладываются, по одной затяжке, все участники встречи или соглашения.
[114] Сальто-мортале (ит.) — смертельный прыжок; так цирковые артисты называли сложный акробатический прыжок, при исполнении которого прыгун совершал в воздухе полный оборот через голову.