Малыш (илюстр)

— Ты ее очень любишь, ведь так?…

— Да, бабушка.

— Ты ее никогда не оставишь?…

— Никогда… никогда!

— Господь позаботится, чтобы она была счастливее нас!… Это твоя крестница, не забывай!… Ты уже будешь почти взрослым, а она все еще останется маленькой девочкой!… Крестный отец — это как второй отец… И если она лишится родителей…

— Нет, бабушка, — отвечал Малыш, — и не думайте об этом!… Несчастье не может быть вечным. Вот пройдет несколько месяцев… Вы поправитесь, и мы снова увидим вас в вашем любимом кресле, как и прежде, а рядом будет играть Дженни…

Говоря это, Малыш чувствовал, как сжимается его сердце и слезы застилают глаза, так как он прекрасно понимал, что бабушка больна, очень больна. И тем не менее он сдерживался — в ее присутствии, по крайней мере. А если и давал волю слезам, то где-нибудь в укромном месте, где его никто не видел. И кроме того, он постоянно боялся, что вот-вот вдруг явится управляющий Харберт с полицейскими, чтобы лишить всю семью крыши над головой.

В первую неделю января состояние здоровья старушки резко ухудшилось. С ней случилось несколько обмороков подряд, причем один из них был весьма продолжительным. Можно было подумать, что конец близок.

Шестого января приехал врач, один из тех практикующих врачей из Трали, что отличаются сердоболием и не отказывают в услугах беднякам, зная, что те не могут оплатить визит. Он сделал объезд разоренной округи верхом, как в добрые старые времена. Когда врач проезжал по дороге, его увидел Малыш, который уже встречал его раньше в главном городке графства, и попросил зайти на ферму. Закончив осмотр, врач объявил, что лишения, вкупе с преклонным возрастом и огорчениями, выпавшими на долю умирающей, делали ее кончину неизбежной.

Скрыть печальную новость от семьи не представлялось возможным. Бабушке суждено было прожить не месяцы и даже не недели: речь шла о нескольких днях. Она не теряла памяти и должна была сохранить ее до конца. И такая жизненная сила таилась в этом хрупком создании с обликом крестьянки, такая невосприимчивость к жизненным лишениям, такое неприятие смерти, что борьба с ней должна была неминуемо сопровождаться долгой и ужасной агонией.

Прежде чем покинуть ферму, врач выписал рецепт на микстуру, дабы облегчить последние мгновения умирающей. Затем он уехал, посеяв отчаяние в доме, куда его привело сострадание.

Отправиться в Трали, заказать микстуру, привезти ее на ферму — на все это могло понадобиться целых двадцать четыре часа… Да, но чем заплатить за лекарство?… После уплаты налогов семья кое-как перебивалась на овощах, еще оставшихся на ферме, ничего не покупая на стороне. В доме не нашлось бы и шиллинга. И продать абсолютно нечего, ни из мебели, ни из одежды… Это было уже то, что называется крайней нуждой.

И тут Малыш вспомнил! У него же осталась еще та гинея, которую мисс Анна Вестон дала ему в театре Лимерика. Не более, чем прихоть взбалмошной актрисы; но он-то принимал всерьез роль Сиба и считал, что честно заработал эти деньги. Поэтому он так тщательно спрятал монету в своей кассе, то бишь в глиняном горшке, где лежали его бесценные камешки… И разве он мог даже помыслить, что в такое-то время они когда-нибудь будут обменены на пенсы и шиллинги?

На ферме никто и не подозревал, что у Малыша есть золотая монета, и тут ему пришла в голову мысль купить на нее микстуру для бабушки. Быть может, это облегчит ее страдания, а то и продлит жизнь и, как знать, вдруг старушка пойдет на поправку?… Малыш всегда надеялся на лучшее, даже когда надеяться уже было не на что.

Решив осуществить свой замысел, Малыш пришел к выводу, что лучше это сделать втайне ото всех. В конце концов, он мог ведь истратить свои деньги как заблагорассудится. Однако нельзя было терять ни минуты. Поэтому, чтобы остаться незамеченным, он решил пойти в город ночью. О том, что придется проделать добрых двенадцать миль до Трали да столько же обратно (а это совсем не легкий путь для ребенка), он даже не задумывался. Что касается его отсутствия, которое должно было бы продлиться целый день, то Малыш считал, что его вряд ли хватятся, поскольку все время, кроме того, что он проводил с бабушкой, он находился в основном вне фермы, наблюдая за окрестностями и дорогой в радиусе одной-двух миль, дабы предупредить о появлении управляющего с полицейскими, пришедших, чтобы выгнать всю семью под открытое небо, или констебля в окружении агентов, явившихся с целью арестовать Мердока.

На следующий день, седьмого января, в два часа ночи Малыш выскользнул из комнаты, не преминув перед уходом поцеловать спящую старушку и не разбудить ее. Затем он пересек зал, бесшумно открыл входную дверь, приласкал Бёка, кинувшегося ему навстречу и, казалось, говорившего: «Ты меня не возьмешь с собой?» Нет, Бёка Малыш хотел оставить на ферме. Во время его отсутствия пес мог предупредить о приближении любого незнакомого человека. Наконец он пересек двор, открыл калитку и очутился один на дороге в Трали. В первые январские дни, три недели спустя после солнцестояния, на этой широте, расположенной между пятьдесят второй и пятьдесят третьей параллелями, солнце достаточно поздно появляется на юго-западной части горизонта. В семь часов утра горы лишь слегка начинают розоветь под первыми лучами зари. Следовательно, часть пути Малышу предстояло проделать в кромешной тьме, но это его не пугало.

Ночь стояла ясная и морозная, хотя термометр и показывал всего лишь около двенадцати градусов ниже нуля. Тысячи звезд мерцали на ночном небосклоне. Дорога, как будто покрытая белым ковром, терялась где-то вдали, словно освещенная мерцанием снежинок. Шаги отдавались в тишине гулким эхом.

Выйдя с фермы в два часа ночи, Малыш рассчитывал вернуться домой засветло. Согласно произведенным им расчетам, занесенным в его гроссбух, он должен был бы прийти в Трали часам к восьми. Преодолеть двенадцать миль за шесть часов было вполне по силам ребенку, привычному к быстрой ходьбе. В Трали он предполагал недолго отдохнуть, перекусив куском хлеба с сыром и выпив пинту пива в какой-нибудь пивной, по цене два-три пенса за кружку. Затем, получив микстуру, он часиков в десять пустится в обратный путь, с тем чтобы вернуться домой после полудня.

Этот план, прекрасно рассчитанный, должен был соблюдаться неукоснительно, если, конечно, не возникнут непредвиденные обстоятельства. Дорога была прекрасная, и погода благоприятствовала быстрой ходьбе. К счастью, с наступлением холодов ветры утихли, снегопад тоже прекратился.

Действительно, при западном ветре, под резкими порывами метели Малыш не смог бы идти против ветра. Итак, обстоятельства ему благоприятствовали, и он благодарил за это Провидение.

Если Малыш чего и побаивался чуть-чуть, так только нежелательных встреч — скажем, с волчьей стаей. Да, в такой встрече таилась действительно серьезная опасность. Хотя зима и не была чрезмерно суровой, но тоскливый волчий вой постоянно оглашал лес и долины графства. Конечно, сердечко Малыша тревожно сжималось, когда он оказался один в чистом поле, посреди бесконечной пустынной дороги, по обеим сторонам которой темнели уродливые скелеты заиндевевших деревьев.

Довольно ходко, не позволив себе и минуты передышки, наш герой преодолел первые шесть миль за два часа.

Вдалеке, на колокольне в Силтоне пробило четыре часа утра. Ночная мгла, еще совершенно непроглядная на западе, начала на востоке постепенно окрашиваться в легкие розоватые оттенки, и поздние звезды бледнели, теряя свой блеск. До появления первых солнечных лучей оставалось еще часа три.

Малыш вдруг почувствовал, что пора сделать привал минут на десять. Он уселся на какой-то пенек и, достав из кармана большую картофелину, испеченную в золе, с жадностью набросился на еду. На этом запасе он должен был продержаться до Трали. В четыре с четвертью он вновь пустился в путь.

Следует добавить, что Малыш не боялся заблудиться. Дорогу, ведущую от фермы Кервен до главного городка графства, он знал прекрасно, поскольку частенько ездил по ней в двуколке, когда Мартин Маккарти брал его с собой на рынок. Хорошие были времена, действительно счастливые… но как далеки они теперь!