Здесь был Шва

— А что? — спросил он. — Вы что-то слышали?

— Да ничего такого особенного, — успокоила Лекси, стараясь невзначай не намекнуть управляющему на истинную причину нашего визита. Если бы он понял, что мы на самом деле проводим расследование, то отправил бы нас беседовать с его адвокатами, и на том нашим изысканиям пришёл бы конец.

— Например, грабежей здесь не случалось? — допытывалась Лекси.

Он засмеялся.

— Да каждую вторую неделю по вторникам. Тоже мне новость!

— А как насчёт убийств? — спросил я.

— На моём веку не случалось.

— А похищения бывали? — допытывалась Лекси.

— Или необъяснимые исчезновения? — ввернул я.

— Нет, — сказал он, но, подумав минутку, добавил: — Хотя как-то здесь бросили одного пацанчика, это было, да.

Бинго!

— Бросили? — проговорил я, стараясь не выдать своего возбуждения. — Что случилось?

— Я работал тогда в отделе овощей-фруктов. Насколько мне помнится, мать просто оставила мальца в тележке. Господи, я не вспоминал об этом столько лет!

— А мать не нашли, не знаете? — спросила Лекси.

Управляющий покачал головой.

— Не знаю. В конце концов малыша забрал отец.

— А камеры наблюдения? — спросил я. — Они разве не записали, как мать выходила из магазина?

— Половина камер была неисправна, в том числе и та, что на выходе.

По словам управляющего, камера при мясном отделе работала, но, к сожалению, была неправильно сориентирована: вместо прилавка и покупателей она показывала табличку с детальной схемой разделки свиной туши. Таким образом, единственное, что удалось установить полиции — это что табличку никто не спёр.

— Постойте-постойте, это же именно тогда руководство дало под зад прежнему управляющему за сломанные камеры! Меня продвинули сначала в помощники управляющего, а потом, через пару лет, сделали управляющим. — Он разулыбался при этом приятном воспоминании.

— Значит, чисто теоретически, — подытожил я, — мать, возможно, вообще не покидала магазина?

Он рассмеялся:

— А кто его знает! Может, из неё гамбургер сделали! — И тут его глаза снова насторожились и забегали. — Ребята, вы, того, никому не передавайте, что я сейчас сболтнул!

Несмотря на то, что удерживать в голове мысли о Шва не так-то легко, в ходе нашего расследования я много думал о его родителях. Что побудило мать Шва раствориться между строчками списка покупок? И почему отец стёр малейшие следы её пребывания в доме? Иногда я смотрел на своего папу и гадал: а случалось ли так, чтобы он, подобно отцу Шва, забывал о моём существовании? Я вглядывался в маму и размышлял о её походах в магазин за продуктами…

По крайней мере теперь мы получили подтверждение тому, что с матерью Шва действительно что-то стряслось, хотя никто по-прежнему не знал что. Когда я пришёл домой тем вечером, там были только мама и Кристина. Мама готовила нечто под названием coq au vin в глубокой сковороде. Пахло ошизенно, одно слово — Франция. Мама заявила, что ингредиенты в этом блюде такие, что мы ни за что на свете не стали бы их есть по отдельности, и дала мне соус на пробу. М-м, какая прелесть! Наблюдая за тем, как она стряпает, я думал о матери Шва — женщине настолько неприметной, что она смогла зайти в супермаркет и не выйти из него — и никто не обратил на это внимания. Вот мою маму никак нельзя назвать неприметной, хотя она об этом, скорей всего, не догадывается.

— Не сиди там, как именинник, займись делом! — Мама сунула мне в руки дуршлаг и наполнила его варёной стручковой фасолью.

— Мам, я только хочу, чтобы ты знала… я понимаю, как тяжело тебе приходится.

Она воззрилась на меня так, будто заподозрила, что я впал в горячечный бред.

— Спасибо, Энтони. Приятно слышать это от тебя.

— Только пообещай, что никогда не исчезнешь, хорошо?

Она усмехнулась.

— Окей, обещаю. Завязываю ходить на Дэвида Копперфильда.

Она вернулась к готовке, а я выложил стёкшую фасоль из дуршлага в миску.

— Так как — тебе нравятся кулинарные курсы?

— Очень.

— И ты больше не сердишься на папу?

Мама помешала в сковороде с кипящим соусом.

— Да я на самом деле и не сердилась на него. — Она добавила на сковороду куски цыплёнка в достаточном количестве, чтобы до отвала накормить всё семейство. — Я всегда знала, что ваш папа готовит лучше меня. Но кухня — это моя территория! Знаю, знаю, это старомодно, но я сама это выбрала. Вот ваша тётя Мона — думаю, она за всю жизнь ни разу к печке не подошла, — она избрала карьеру. Ну и отлично, это её решение, мне какое дело. Но иногда бывает так, что карьера удалась, всё хорошо, и вдруг ты понимаешь, что жизни-то у тебя и нет. Или наоборот: если сидишь дома и заботишься о семье, то вдруг обнаруживаешь, что твоя жизнь — это вовсе не твоя жизнь, что она… хм, всехняя прочая, но не твоя. Словом, если положить все яйца в одну корзину, корзина становится слишком тяжёлой. И яйца начинают лопаться.

— Тогда купи ещё несколько корзин, — сказал я. — Разложи яйца.

И тут до меня дошло — именно этим мама и занимается! Вот почему она пошла на учёбу. Вот почему она ищет работу. Она раскладывает яйца по разным корзинам. Мама, должно быть, ощутила, что ей нужно найти собственное место в жизни, иначе она, возможно, тоже исчезнет. Может, не так, как мать Шва — в одно мгновение и навсегда, а постепенно, каждый день понемногу…

Всё-таки, надо сказать, перемены меня немного пугали. Наверно, я боялся, что мама познакомится с новыми людьми, и кто знает — а вдруг эти новые знакомые окажутся интереснее, чем некий вице-вице-президент Отдела разработок в компании «Пистут Пластикс»?

— А как же тогда первая корзина? — спросил я. — Та, в которой яйца лежали с самого начала? С нею же ничего не случится, правда? Я имею в виду — ты не собираешься выбросить её на помойку?

Мама снова усмехнулась.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я что-нибудь выбрасывала?

Я обнял её. В последний раз я обнимал маму так давно, что сейчас ощущение было довольно непривычное. Раньше я как бы растворялся в маминых объятиях, а теперь, можно сказать, всё наоборот — она почти исчезла в моих.

— Ты хороший мальчик, Энтони, — сказала мама. — Кто бы что о тебе ни говорил.

16. Убойное ночное путешествие, способное превратить нормального человека в вегетарианца

Шва понемногу блекнул, словно линяя и размываясь, и я стал осознавать, что он, возможно, прав. Если он и дальше будет просеиваться сквозь мозги всех знающих его, как сквозь дуршлаг, то когда-нибудь просочится полностью и растворится в небытии. Я всё реже и реже замечал его в классе; а когда вдруг спрашивал себя «где Шва?» и принимался оглядываться по сторонам, то впадал в панику, потому что обнаружить его сразу удавалось далеко не всегда. Становилось всё труднее напоминать себе не забывать о нём. Мои мозги словно бы превратились в сито; да не в обычное, а избирательное, потому что я очень хорошо помнил некоторые вещи, как, например, лица, имена, спортивные результаты. Но Шва — с ним дело обстояло как с датами или другими историческими фактами. Всё равно что пытаться вспомнить Льюиса и Кларка[32] или «Манифест предназначения»[33] — по обоим этим темам я делал торжественные доклады. Та ещё морока, скажу я вам; ведь когда делаешь такой доклад, нужно одеться в костюм, соответствующий теме. Интересно, и как бы я мог одеться этим самым «Манифестом»?[34] Мне снизили оценку, потому что я явился в джинсах и футболке; и как я ни доказывал, что Леви Штраусс начал шить джинсы именно во время экспансии на Запад и потому они и называются Levi’s… Подождите, о чём это я? Ах да. Ну и вот, теперь я начал подозревать, что над Шва тоже нависло какое-то не вполне ясное предназначение.

После нашей с Лекси не очень удачной попытки установить, чтó в действительности случилось с мамой Шва, прошла неделя. Шва пока не дал мне ни малейшего намёка на то, какие боевые средства он собирается применить в своей одинокой борьбе за всеобщее внимание. Я беспокоился за него. По-настоящему беспокоился.

32

Мериуэзар Льюис и Уильям Кларк возглавили первую сухопутную экспедицию через территорию США от атлантического побережья к тихоокеанскому и обратно (1803–1806). В дороге к экспедиции присоединилась Сакагавея — женщина из племени шошонов, которая оказала большую помощь в качестве переводчика (см. примеч. 21).

33

«Манифест предназначения», или иначе «Установление Судьбы» (англ. Manifest Destiny) — крылатое выражение, которое используется для оправдания американского экспансионизма. Первоначально имелась в виду экспансия на Дикий Запад и политической программой которого стало положение о том, что США призваны нести свет цивилизации дикарям. С начала XIX века термин не применяется в политике, но остался в публицистической литературе и продолжает широко использоваться для обозначения американской «миссии» по продвижению демократии во всём мире.

34

На картине Джона Гаста «Американский прогресс» изображена аллегория этого «Манифеста»