Страница 117 из 127
Рене позволил своим людям отрезать голову Такконе, разграбить деревню, а потом и поджечь ее.
Его самого такие занятия не интересовали: он выгонял зверя из леса, убивал его. А добычу отдавал другим.
На следующее утро Рене прибыл в Катанзаро. Ренье, вернувшийся туда после взятия Котрона, обнаружил над воротами Катанзаро железную клетку с заключенной в ней головой Такконе. Едва прибыв, он приказал позвать Рене.
— Мой дорогой граф, — сказал генерал, — я получил известия от вас на въезде в город. Я видел над воротами голову, сказавшую все за вас. Я же, в свою очередь, получил письмо от короля, который уверяет, что не покинет нас. Он собирается направить к нам две или три тысячи человек во главе с маршалом Массена; более того, адмирал Альман и контр-адмирал Космао уже, кажется, в пути из Тулона. Они встретятся в Калабрии и разместят гарнизон в Корфу.
Генерал Ренье ошибался в своих ожиданиях.
В то самое время, когда Альман и Космао отплыли из Тулона, новый английский флот покинул Мессину с намерением захватить Искью, так же, как когда-то раньше они взяли Капри. Маршала Массену король Жозеф оставил возле себя, ограничившись лишь тем, что направил своему калабрийскому генералу бригаду королевских гвардейцев и два вновь сформированных полка — Ля-Тур-д'Овернь и Гамбургский, — под началом генерала Салиньи. Таким образом, благодаря тому, что большая дорога от Лагонегро до лагеря Ла Корона была открыта, удалось установить сообщение между Неаполем и войсками генерала Ренье. По этой дороге были перевезены артиллерия и боеприпасы.
Теперь было необходимо захватить Сциллу и Реджо, где расположились английские гарнизоны, состоявшие наполовину из англичан, наполовину — из местных повстанцев.
Наполеон настаивал на взятии этих двух городов: пока они оставались в руках англичан, экспедиция на Сицилию была невозможна.
Началось наступление на Сциллу.
Рене попросил поставить его стрелков во главе колонны; его предложение было поддержано с тем большей готовностью, что они достигли в стрельбе такого совершенства, что никогда не промахивались.
Они расположились на высотах у Сциллы, которая к тому времени уже была окружена, и все, чем они могли похвастать, — это некоторые знакомства с местными разбойниками — одиночками и шайками, орудовавшими в окрестностях.
Благодаря одному из таких знакомств однажды с Рене произошла история, ставшая весьма знаменательным событием в его судьбе.
Двенадцать пленников, чья вина была доказана и участь решена, стояли в ожидании, пока пленивший их взвод заряжал ружья для исполнения приговора. Рене проходил в это время мимо со своими стрелками, как вдруг услышал, что кто-то окликнул его по имени: «Граф Лев!» Кричали с той стороны, где стояли разбойники.
Рене подошел, и пока искал в их толпе того, кто мог его звать, один из пленных шагнул вперед:
— Простите, господин граф, но прежде чем умереть, я хотел попрощаться с вами, — сказал он.
Рене, которому этот голос и это лицо показались знакомыми, присмотрелся и узнал того самого разбойника из Понтинских болот. Тогда он носил на глазу повязку, был одет как мельник и служил Рене проводником, до тех пор пока не увидел французское оружие в день битвы при Святой Евфимии.
— О Бог мой! — воскликнул Рене, оглядевшись и поняв, в какой ситуации оказался этот разбойник. — Думаю, ты правильно сделал, что окликнул меня.
Рене отвел в сторону лейтенанта, командовавшего взводом, и обратился к нему:
— Приятель, — сказал он, — не могли бы вы оказать мне любезность, передав в мое распоряжение того человека, с которым я только что разговаривал? Или мне лучше попросить генерала, чтобы он дал вам разрешение?
— Честно говоря, господин граф, — ответил тот беспечно, — одним больше, одним меньше — с точки зрения короля Жозефа никакой разницы. К тому же, если этого человека просите у меня вы, то, скорее всего, делаете это не из дурных побуждений. Возьмите его как свидетельство нашего восхищения вашей самоотверженностью и храбростью.
Рене пожал лейтенанту руку и спросил:
— Могу ли я чем-то отплатить вашим людям?
— Нет, — ответил тот, — здесь нашелся человек, который захотел вам оказать эту маленькую услугу, но вы не найдете здесь ни одного, кто захотел бы вам ее продать.
— Ну что ж, друзья мои, вы достойные люди, — сказал Рене.
— Освободите этого человека, — приказал офицер своим солдатам.
Разбойник был крайне удивлен.
— Ну же, — сказал ему Рене, — пойдем со мной.
— Куда вы только пожелаете, мой офицер. Я весь в вашем распоряжении.
И разбойник, вне себя от радости, отправился вслед за Рене.
Отдалившись вместе со своим пленником от того места, где граф освободил разбойника, Рене сказал:
— Вот, смотри, по одну сторону — горы, по другую — лес. Выбирай, в какую сторону ты хочешь уйти. Ты свободен.
Разбойник задумался на несколько секунд и затем, опустив голову и постукивая ногой, произнес:
— О нет! Признаться честно, я предпочитаю оставаться вашим пленником. Столько раз я уже видел смерть: то под дулом пистолета, то на конце виселичной веревки, то под прицелом дюжины ружей. И нахожу ее, кумушку, такой безобразной, что не желаю больше иметь с ней дел. Оставьте меня ν себя — я послужу вам проводником, вам ведь известно, что я знаю здешние дороги. Вам нужен слуга, в конце концов. И я буду им: я буду следить за вашим оружием и ухаживать за вашей лошадью. А леса и гор — с меня хватит!
— Что же, так тому и быть! — сказал Рене. — Я возьму тебя с собой, и если ты будешь вести себя хорошо, как я надеюсь, тем самым ты расплатишься за преступление, за которое тебя должны были наказать.
— Я сделаю все, что смогу, — ответил разбойник. — И если вдруг я не верну вам всего, что должен, то не по своей вине.
Войско достигло места, где планировалось сделать стоянку. Это была вершина холма, с которой открывалась живописная панорама: одновременно взору представали Сцилла, берега Сицилии, мост в Реджо, Липарские острова и, подобно облачку на самом горизонте, — остров Капри.
Здесь хорошая дорога прерывалась, двигаться дальше для артиллерии не представлялось возможным из-за множества ручейков, спускавшихся с вершины Аспромонте и то там, то тут преграждавших дорогу.
Генерал Ренье созвал совет, чтобы придумать, как преодолеть это препятствие. Все высказались, но ни одно предложение нельзя было принять. Решение требовалось быстрое еще и потому, что место стоянки оказалось под огнем множества сицилийских канонерских лодок, часть из которых плавала вдоль побережья, а часть бросила свои двойные якоря почти у самой кромки берега напротив Пампинелло.
Они палили так оживленно и так метко, что генералу пришлось выдвинуть на огневую позицию свои 12-фунтовые пушки.
Примерно через полчаса огонь французских орудий заставил замолчать пушки на вражеских лодках, повредив их мостки. Но поскольку противник не предпринял никаких действий, чтобы удалиться, с берега им прокричали, чтобы убирались. Ко всеобщему удивлению и на трехкратное предупреждение не последовало никакой реакции.
Генерал уже отдал приказ потопить лодки, когда Рене приблизился к генералу и что-то сказал ему на ухо.
— Да, — ответил генерал, — возможно. Посмотрим.
В то же мгновение Рене, прервавший беседу со своим разбойником, бросил на берег свой мундир и рубашку и прыгнул в воду, намереваясь предупредить командира шлюпок о необходимости развернуть шлюпки и уходить.
Командующий шлюпками ничего не ответил на предупреждение генерала Ренье, потому что оно звучало по-французски, а командующий был англичанином и попросту ничего не понял.
Рене, догадавшийся о причине непонимания, приблизившись к шлюпкам на половину ружейного выстрела, прокричал им по-английски, чтобы разворачивались и уходили назад, — англичане тут же спустили флаг. На борту каждой шлюпки было по двадцать человек и и 24-фунтовая пушка.
Генерал Ренье направился к вышедшему из воды молодому человеку, промокшему до нитки, и сказал: