Страница 23 из 113
— Видите, господин де Монтревель, — сказал Кадудаль, — мои ребята надеются, что вы окажете мне честь отобедать со мной.
— И они совершенно правы, — ответил Ролан, — я умираю с голоду, и если бы вы не пригласили меня, я бы попытался силой получить свою долю.
Молодой полковник с удовольствием уселся напротив генерала шуанов.
— Прошу меня извинить за обед, который я вам предлагаю, — сказал Кадудаль, — мне, в отличие от ваших генералов, не возмещают убытков, понесенных на войне, поэтому у меня некоторые перебои со снабжением с тех пор, как вы отправили на эшафот моих банкиров. Я бы мог предъявить вам претензии по этому поводу, но я знаю, что вы не прибегали ни ко лжи, ни к хитрости, и все было по-солдатски честно. Стало быть, мне не в чем вас упрекнуть. И к тому же я должен поблагодарить вас за ту сумму, которую вы мне передали.
— Среди условий мадемуазель де Фаргас, предавшей в наши руки убийц брата, было и такое: деньги, которые она потребовала от вашего имени, должны были быть переданы вам. Первый консул только сдержал данное слово.
Кадудаль поклонился. Ему, как человеку безупречной честности, это казалось вполне естественным.
— Что ты нам еще подашь, Бриз-Бле[22]? — обратился он к одному из бретонцев, ставивших стол.
— Фрикасе из цыпленка, генерал.
— Вот полное меню нашего обеда, господин де Монтревель.
— Это настоящий пир, но меня смущает одно обстоятельство…
— Что же?
— Когда настанет время поднять бокалы…
— А, вы не любите сидр! — сказал Кадудаль. — Черт побери! Я в затруднении. Признаюсь, сидр и вода — это все, что есть в моих погребах.
— Дело не в этом. За чье здоровье мы будем пить?
— Так вот что вас беспокоит, господин Монтревель, — с необыкновенным достоинством отвечал Кадудаль. — Мы поднимем стаканы за здоровье нашей общей матери — Франции! Мы служим ей по-разному, но, я полагаю, с равной любовью. За Францию, сударь! — сказал он, наполняя свой стакан.
— За Францию, генерал! — ответил Ролан, чокаясь с Жоржем.
И, весело усевшись за стол, оба с чистой совестью набросились на капустный суп с аппетитом, свойственным молодым людям, самому старшему из которых не было и тридцати лет.
V
МЫШЕЛОВКА
Разумеется, мы бы не распространялись так долго и с таким участием о Жорже Кадудале, если бы он не должен был стать одним из главных героев нашего повествования. И не отважились бы повториться, если бы не желали, рисуя его портрет (которому, возможно, не хватает некоторых деталей), пояснить, почему Бонапарт относился с огромным уважением к этому человеку. Увидев его в деле, узнав о средствах, которыми он располагал, мы поймем, как вышло, что тот, кто не привык идти навстречу даже своим друзьям, сделал исключение для своего противника.
Раздался звон часов, игравших Ave Maria, Кадудаль взглянул на них.
— Одиннадцать часов, — сказал он.
— Я в вашем распоряжении, — отозвался Ролан.
— У нас намечена одна операция в шести лье отсюда. Нужен ли вам отдых?
— Мне?
— Да, если нужен, у вас есть час, чтобы выспаться.
— Благодарю, это лишнее.
— Тогда, — сказал Кадудаль, — мы отправимся, когда пожелаете.
— А ваши люди?
— Мои люди! Мои люди готовы.
— Где же они? — спросил Ролан.
— Повсюду.
— Черт побери, я бы хотел их увидеть!
— Вы их увидите.
— Когда же?
— Когда вам будет угодно. Мои люди очень скромны, они показываются на глаза, только когда я подаю им знак.
— Стало быть, как только я захочу их увидеть…
— Вы скажете об этом мне, я подам знак, и они явятся.
Ролан рассмеялся.
— Вы мне не верите? — спросил Кадудаль.
— Что вы, но только… В путь, генерал.
Молодые люди закутались в плащи и вышли из дома.
— В седло! — скомандовал Кадудаль.
— Которая из двух лошадей для меня? — спросил Ролан.
— Думаю, ваша лошадь вам понадобится свежей и отдохнувшей, а для сегодняшней вылазки я приготовил других. Выбирайте любую, обе хороши, в седельных сумках — по паре английских пистолетов.
— Заряженных? — спросил Ролан.
— Отлично заряженных, полковник, в этом деле я доверяю только себе.
— Тогда в седло! — сказал Ролан.
Кадудаль и его спутник сели на лошадей и отправились в сторону Ванна. Кадудаль ехал рядом с Роланом, Бранш-д'Ор, начальник штаба армии, как называл его Кадудаль, следовал за ними на расстоянии двадцати шагов.
Самой же армии по-прежнему не было видно. Дорога, прямая, будто прочерченная по линейке, казалась совершенно пустынной. Всадники проехали около пол-лье.
— Но где же, черт возьми, ваши люди? — не выдержал Ролан.
— Мои люди?.. Справа, слева, впереди и сзади, они везде.
— Неплохая шутка, — ответил Ролан.
— Я вовсе не шутил, полковник. Неужели вы думаете, что я настолько безрассуден, что отправлюсь в путь без дозорных, особенно если вокруг полно таких опытных и бдительных солдат, как ваши республиканцы?
Некоторое время Ролан ехал молча, но наконец с сомнением в голосе продолжил:
— Помнится мне, генерал, вы говорили, что если я захочу увидеть ваших людей, то достаточно будет сказать об этом вам. Так что же, я хочу их видеть.
— Всех или часть?
— Сколько, вы говорили, их всего?
— Триста.
— Отлично, я хочу видеть сто пятьдесят человек.
— Стой! — скомандовал Кадудаль.
Поднеся руки ко рту, он заухал сначала неясытью, потом совой. Ухая как неясыть, он повернулся вправо, подражая крику совы — влево. Лишь только стихли последние звуки жалобного крика, как в ту же секунду у дорога появились тени, которые, перепрыгнув канаву, отделявшую заросли кустов от дороги, выстроились по обе стороны от всадников.
— Кто командует справа? — спросил Кадудаль.
— Я, генерал, — ответил один крестьянин, выступив вперед.
— Кто — ты?
— Мусташ[23].
— Кто командует слева? — снова спросил генерал.
— Я, Шант-ан-Ивер[24], — ответил, подходя, другой крестьянин.
— Сколько с тобой человек, Мусташ?
— Сто, мой генерал!
— А сколько с тобой, Шант-ан-Ивер?
— Пятьдесят.
— Итого сто пятьдесят? — спросил Кадудаль.
— Да, — отвечали два бретонских командира.
— Все верно, полковник? — смеясь, спросил Кадудаль.
— Вы просто волшебник, генерал.
— О нет! Я — бедный шуан, обычный нищий бретонец. Я командую войском, где каждый отдает себе отчет в том, что он делает, где каждое сердце бьется во имя двух великих принципов, на которых держится мир, — во имя религии и монархии.
Повернувшись к своим людям, он продолжал:
— Кто командует авангардом?
— Фан-л'Эр[25], — ответили два шуана.
— А арьергардом?
— Ля Жиберн[26].
— Мы можем спокойно продолжать путь? — спросил у них Кадудаль.
— Так же спокойно, как если бы вы шли в деревенскую церковь к обедне, — отвечал Фан-л'Эр.
— Тогда в путь, — кивнул Кадудаль Ролану. Затем обратился к своим людям: — Живей, ребята!
В то же мгновение шуаны, перепрыгнув канаву, исчезли. Еще несколько секунд в кустах раздавался треск веток, шаги в зарослях, и все стихло.
— Ну, что, — спросил Кадудаль, — вы полагаете, что с такими солдатами мне следует бояться ваших Синих, какими бы ловкими и смелыми они ни были?
Ролан вздохнул. Он был совершенно согласен с Кадудалем. Всадники продолжили путь. В одном лье от Ля-Трините они увидели впереди приближавшуюся черную точку.
— Что это? — спросил Ролан.
— Человек, — отвечал Кадудаль.
— Это я вижу, — отозвался Ролан. — Но что это за человек?
— Судя по скорости, с которой он передвигается, вы должны были бы догадаться, что это гонец.
22
Бриз-Блё (Brise-Bleu) — Сокрушитель Синих.
23
Мусташ (Moustache) — Усач.
24
Шант-ан-Ивер (Chante-en-Hiver) — Поющий зимой.
25
Фан-л'Эр (Fend-1'Air) — Рассекающий воздух.
26
Ля Жиберн (La Giberne) — Патронная сумка.