Император Крисп

Утвердившись в этом решении, он торопливо зашагал по брусчатке к дому эпарха. Халогаи, недавно вставшие на охрану возле входа, подозрительно уставились на него, пока не узнали, потом взмахнули топорами, отдавая честь.

Когда он вошел в комнату Криспа, тот, как обычно, просматривал документы.

Он поднял голову и раздраженно нахмурился:

– Что ты здесь делаешь? Неужели успел вернуться? Я же посылал тебя…

– Я знаю, с каким поручением ты меня посылал, – бросил Фостий. – Все сделано. Вот. – Он достал из мешочка на поясе свиток пергамента и бросил его на стол. – Это подписи офицеров, которым я передал твой приказ.

Крисп откинулся на спинку кресла и просмотрел список. Когда он поднял взгляд на сына, вся его хмурость исчезла:

– Хорошая работа. Спасибо, сын. Можешь заняться чем хочешь; у меня больше нет для тебя поручений.

– Как скажешь, отец, – ответил Фостий и повернулся, собираясь уйти.

– Подожди, – остановил его Автократор. – Не уходи рассерженным. Скажи, как, по-твоему, я задел тебя на сей раз?

Формулировка вопроса лишь еще больше вывела Фостия из себя, и он, позабыв о намерении поддерживать с отцом хорошие отношения, рявкнул:

– Мог бы проявить и побольше радости от того, что я сделал нужное для тебя дело.

– С какой стати? – удивился Крисп. – Ты хорошо сделал порученное дело, я так и сказал. Но дело-то не требовало от тебя чего-то выдающегося. Неужели ты ждешь особой похвалы всякий раз, когда справишь нужду, не обмочив сапог?

Отец и сын уставились друг на друга, гневно сверкая глазами.

Фостий пожалел, что отдал отцу пергамент, – надо было только показать его издалека, а потом порвать на клочки и швырнуть ему в лицо. Пришлось удовольствоваться меньшим – уходя, хлопнуть дверью.

Когда он вновь вышел на площадь, было уже совсем темно.

Халогаи у входа взглянули на него с любопытством, но выражение лица Фостия не возбуждало желание задавать вопросы. Когда резиденция эпарха осталась далеко позади, до Фостия внезапно дошло, что ему некуда идти. Он остановился, потеребил бороду унаследованным от отца жестом и стал размышлять, что же делать дальше.

Одним из очевидных ответов было надраться до бесчувствия. Он видел несколько таверн с горящими перед входом факелами, и еще немало других таверн было на других улицах. Интересно, запаслись ли кабатчики вином у окрестных крестьян, не надеясь на привезенные армейскими интендантами запасы? Наверняка для этих приземленных материалистов прибытие такого количества страдающих от жажды солдат воистину оказалось подарком небес.

Немного поразмыслив, он решил в таверну не идти. Фостий не имел ничего против вина, как такового; его было пить безопаснее, чем воду, которая могла одарить и лихорадкой. Но пьянство отвращало душу от Фоса, превращало человека в грубое животное и легкую жертву искушений Скотоса. В тот момент состояние собственной души значило для Фостия многое. Чем бережнее он будет с ней обходиться, тем вероятнее окажется на небесах.

Он взглянул через площадь на храм. Вход в него тоже был освещен, люди заходили помолиться. Некоторые, судя по походке, уже успели напиться. Фостий презрительно оттопырил губу – у него не было желания молиться вместе с пьяными.

И вообще он не хотел молиться в храме, имитирующем Собор. Особенно теперь, когда понял, что симпатизирует фанасиотам.

После наступления темноты со стороны Видесского моря потянул легкий бриз, но не этот ветерок вызвал у него его в легкую дрожь. До тех пор, пока отец сидит на троне, Фостию грозит серьезная опасность. Он сам навлек ее на себя, как только осознал, что подразумевают проповеди Дигена. А Крисп никогда не отречется от материализма – скорее на ячменных колосьях вырастут апельсины.

Родившись ни с чем – и он не уставал это повторять, – Крисп верил в вещи не меньше, чем в Фоса.

Так что же ему остается? Напиваться Фостию не хотелось, молиться тоже.

Как, кстати, и трахаться, хотя шлюхи Наколеи сейчас наверняка трудятся упорнее кабатчиков – и, возможно, меньше дурят своих клиентов.

В конце концов он вернулся на борт «Торжествующего» и съежился на койке в своей крохотной каютке. После нескольких часов на берегу даже легкое покачивание стоящего у причала корабля показалось странным, но вскоре оно его убаюкало. Фостий заснул.

Взревели горны, взвизгнули флейты, глухо зарокотали барабаны.

Видесское знамя – лучистое солнце на синем фоне – высоко и гордо развевалось во главе армии, выходящей из главных ворот Наколеи. Многие всадники привязали к гривам лошадей желтые и голубые ленточки, которые теперь весело развевались на дующем с моря ветерке.

Забравшись на городские стены, жители Наколеи радостными возгласами провожали уходящую в поход армию. Некоторые из этих возгласов, подумалось Криспу, были искренними, а некоторые – сожалеющими: благодаря солдатам купцы и трактирщики неплохо набили свои кошельки. А некоторые – Крисп надеялся, что таких окажется совсем немного, – вылетали из глоток фанасиотских шпионов.

Крисп повернулся к Фостию, который сидел на лошади рядом с ним, наблюдая за проходящими мимо войсками.

– Отыщи Ноэтия, который командует арьергардом. Передай, чтобы его люди особенно внимательно выслеживали всех, кто тайком покидает Наколею. Нам не нужно, чтобы еретики имели точные сведения о наших силах.

– Не все, покидающие город, делают это тайком, – ответил Фостий.

– Знаю, – хмуро промолвил Крисп. Как и за всякой армией, следом за солдатами шли и ехали обозники, женщины и даже мужчины легкого поведения, а также гораздо больше маркитантов и торговцев, чем устроило бы Криспа. – Но что я могу поделать?

Наши базы в Харасе и Рогморе сгорели, и теперь мне нужен всякий, кто поможет прокормить войско.

– Харас и Рогмор? – переспросил Фостий, удивленно приподняв бровь. – Я об этом не знал.

– Тогда ты, должно быть, последним во всей армии узнал эту новость. Крисп метнул в сына осуждающий взгляд. – Ты вообще замечаешь, что вокруг тебя происходит? Оба склада были уничтожены, еще когда мы находились в море. Клянусь благим богом, они словно раньше нас знали, куда мы направимся.

– И как, по-твоему, им удалось узнать, где мы храним армейские запасы? спросил Фостий странно равнодушным тоном.

– Я ведь сколько раз повторял, – ответил Крисп, вновь намекая на невнимательность Фостия, – что среди нас есть предатели.

Эх, если бы я знал их имена, то заставил бы пожалеть об измене.

Но в этом-то и заключается проклятие гражданской войны: враг ничем не отличается от друга и способен затаиться рядом с тобой. Понимаешь?

– Гм-м? О да. Конечно, отец.

Крисп фыркнул. Судя по отвлеченному и задумчивому выражению лица, Фостий опять слушал его вполуха. Если он не обращает внимания даже на то, что может его погубить, то что вообще способно привлечь его внимание?

– Мне очень хочется узнать, как еретики пронюхали о моих планах. Им ведь потребовалось время на подготовку нападений, поэтому они, скорее всего, узнали о будущем маршруте армии сразу, как только я его утвердил… может, даже быстрее, чем я принял решение.

Он надеялся, что сын хоть как-то откликнется на шутку, но Фостий лишь кивнул, потом развернул лошадь:

– Поеду передам твой приказ Ноэтию.

– Но сперва повтори его, – велел Крисп, желая убедиться, что Фостий прислушивался к его словам.

Услышав это, старший сын скривился, но все же монотонно и точно пересказал приказ и отъехал. Крисп смотрел ему вслед – ему не понравилось, что Фостий как-то понуро сидел в седле. В конце концов он решил, что это ему лишь кажется.

Он и так оскорбил сына, заставив его повторить приказ, словно тот был новобранцем из крестьян, у которого на сапогах еще навоз не обсох.

Но, конечно же, у крестьянина-новобранца больше стимулов в точности запомнить порученное, чем у человека, который не может претендовать на более высокое общественное положение, чем то, которое он уже занимает. Фактически ниже крестьянина-новобранца по общественному положению может быть только крестьянин. Крисп это прекрасно знал. Иногда ему хотелось, чтобы это знали и его сыновья.