Великий перелом

— Мужики… — И она добавила еще одно слово, чтобы закончить предложение. Добившись расположения Татьяны, он продолжал домогаться и ее. Она проворчала шепотом: — Ух, как надоело!

Она летела над Псковом на запад. Солдаты на улицах, некоторые в русской форме цвета хаки, другие в немецкой серо-зеленой полевой, а кое-кто — еще в белой зимней, которая не позволяла определить национальную принадлежность, приветственно махали, когда она пролетала над ними. Случалось, впрочем, по ней могли и пальнуть — полагая, что все летающее принадлежит только ящерам.

От железнодорожной стации на северо-запад полз поезд. Дым от паровоза тянулся за ним широким черным хвостом, и если бы не низкая облачность, которая маскировала его от самолетов, он на фоне снега был бы виден за многие километры. А ящеры с удовольствием расстреливали поезда, едва предоставлялся шанс.

Она помахала поезду, когда сблизилась с ним. Она не думала, что кто-нибудь из пассажиров видел ее, но это не важно. Поезда из Пскова были добрым знаком. В течение зимы Красная Армия — и немцы, с неудовольствием подумала Людмила, — оттеснила ящеров от города и от железной дороги. В последние дни при определенном везении можно было добраться поездом даже до Риги.

Но для этого требовались и удача, и время. Вот почему генерал-лейтенант Шилл отправил свое послание с нею, и не только потому, что так оно попадет к его нацистскому напарнику в латвийской столице гораздо быстрее, чем по железной дороге.

Людмила сардонически улыбнулась.

— Могучему нацистскому генералу очень хотелось послать с этим письмом могучего нацистского летчика, — проговорила она, — но у него нет ни одного могучего нацистского летчика, а потому пришлось выбрать меня.

У Шилла лицо при этом было такое, словно он ел кислое яблоко.

Она похлопала себя по карману кожаного, на меху летного костюма, содержавшему бесценный пакет. Она не знала, что написано в письме. Шилл, вручая ей письмо, всем своим видом показывал, что она не заслуживает этой привилегии. Она тихо рассмеялась. Словно он мог удержать ее от того, чтобы она вскрыла конверт! Может быть, он решил, что ей это не придет в голову? Если так, он глуп даже для немца.

Ее, однако, удержала извращенная гордость. Генерал Шилл — формально — был союзником СССР и доверил ей послание, пусть даже и с неохотой. В свою очередь она тоже будет соблюдать приличия.

«Кукурузник» с гудением летел к Риге. Местность была совершенно не похожа на степи вокруг Киева, родного города Людмилы. Она летела вовсе не над бесконечной ровной поверхностью: внизу простирались покрытые снегом сосновые леса — часть огромного лесного массива, тянувшегося на восток к Пскову и еще дальше и дальше. То там, то сям в гуще леса виднелись фермы и деревни. Вначале признаки человеческого присутствия удивили Людмилу, но по мере продвижения в глубь прибалтийской территории они стали встречаться все чаще.

Примерно на середине пути до Риги, когда она перелетела из России в Латвию, их вид изменился, причем изменились не только дома. Штукатурка и черепица разительно не похожи на дерево и солому, но главное — все было устроено более основательно и целесообразно: вся земля использована для какой-то ясно определенной цели — полей, огородов, рощиц, дорог. Все было при деле, ничто не лежало брошенным или неосвоенным.

— Это вполне могла быть и Германия, — громко проговорила Людмила.

Воспоминания заставили ее замолчать. Когда гитлеровцы предательски напали на ее родину, Латвия находилась в составе Советского Союза чуть больше года. Реакционные элементы приветствовали нацистов как освободителей и сотрудничали с ними в борьбе против советских войск. Реакционные элементы на Украине делали то же самое, но Людмила гнала эту мысль прочь.

Она задумалась над тем, как ее примут в Риге. Вокруг Пскова в лесах скрывались партизаны, город стал фактически общим владением немецких и советских войск. Она не думала, что у границ Латвии могли бы находиться значительные советские силы — возможно, где-то южнее, но не в Прибалтике.

— Пожалуй, — продолжила она, — в Латвии вскоре появятся значительные советские силы: это буду я.

Воздушный поток унес ее шутку и веселое настроение.

Она добралась до берега Балтики и полетела вдоль него на юг к Риге. Море оказалось на несколько километров замерзшим. Увидев это ледяное поле, Людмила содрогнулась. Даже для русского человека льда было слишком много. Над рижской гаванью поднимался дым — после недавней бомбежки ящеров. Приблизившись к докам, она нарвалась на ружейный огонь. Сжав кулаки — какие идиоты, приняли ее биплан за самолет ящеров! — она ушла в сторону и стала озираться в поисках места для посадки «кукурузника».

Неподалеку от улицы, похожей на главный бульвар, она увидела парк с голыми деревьями. В нем было достаточно свободного места для посадки, покрытого заснеженной мертвой желто-коричневой травой, и для того, чтобы спрятать биплан. Как только тряский пробег закончился, к ней бросились немецкие солдаты в серой полевой и белой маскировочной форме.

Они увидели красные звезды на крыльях и фюзеляже «кукурузника».

— Кто вы, проклятый русский, и что вы здесь делаете? — закричал один из них.

Типичный наглый немец, он был уверен, что она знает его язык! Впрочем, на этот раз он оказался прав.

— Старший лейтенант Людмила Горбунова, советские ВВС, — ответила Людмила по-немецки. — У меня с собой депеша генералу Брокдорф-Алефельдту от генерала Шилла из Пскова. Не будете ли вы так добры доставить меня к нему? И не замаскируете ли вы этот самолет, чтобы его не обнаружили ящеры?

Гитлеровские солдаты попятились в изумлении, услышав ее голос. Она продолжала сидеть в кабине, ее кожаный летный шлем и зимнее обмундирование скрывали ее пол. Немец, который окликнул ее, злобно сказал:

— Мы слышали о летчиках, которые называют себя сталинскими соколами. Может быть, ты один из сталинских воробьев?

Теперь он использовал «du» — «ты» вместо «sie» — «вы». Интересно, он хотел этим выразить дружелюбие или оскорбить ее? Так или иначе, ей все равно.

— Возможно, — ответила она тоном более холодным, чем здешняя погода, — но только в том случае, если вы — один из гитлеровских ослов.

Она сделала паузу. Развлечет ее выходка немца или рассердит? Ей повезло: он не только расхохотался, но даже, откинув голову, заревел по-ослиному.

— Надо быть ослом, чтобы закончить дни в богом забытом месте наподобие этого, — сказал он. — Все в порядке, Kamerad — нет, Kameradin старший лейтенант, я проведу вас в штаб. Почему бы вам не пойти вместе со мной?

Несколько немцев присоединились к ним, то ли в качестве охранников, то ли потому, что не хотели оставлять ее наедине с первым, а может быть, из-за того, что им было в новинку, находясь на службе, идти с женщиной. Она изо всех сил старалась не обращать на них внимания — Рига интересовала ее больше.

Даже пострадавший за годы войны город не показался ей «забытым богом». На главной улице — Бривибас-стрит, так она называлась (глаза и мозг не сразу приспособились к латинскому алфавиту) — было больше магазинов, причем более богатых, чем во всем Киеве. Одежда горожан на улицах была поношенной и не особенно чистой, но из лучших тканей и лучшего пошива, чем обычно встречалась в России или в Украинской Советской Социалистической Республике. Некоторые люди узнавали ее обмундирование. Несмотря на немецкий эскорт, они кричали ей на искаженном русском и по-латышски. Она поняла, что по-русски ее оскорбляли, слова по-латышски, должно быть, звучали не лучше. Вдобавок один из немцев сказал:

— Вас здесь любят, в Риге.

— Есть много мест, где немцев любят еще больше, — сказала она, и возмущенный нацист заткнулся. Если бы они играли в шахматы, то она выиграла бы размен.

Ратуша, где помещался штаб немецкого командования, находилась неподалеку от перекрестка Бривибас и Калейю. Людмиле здание в готическом стиле показалось старым, как само время. Часовых у входа не было (Кром в Пскове тоже снаружи не охранялся), чтобы не выдать место штаба ящерам. Но, открыв резную дверь, Людмила обнаружила, что на нее смотрят двое враждебного вида немцев в более чистых и свежих мундирах, чем она привыкла видеть.