Ответный удар

— Знаете, что я думаю? — сказала Лю Хань. — Я думаю, что у вас вместо мозгов содержимое ночного горшка. Как я могу входить в отряд бандитов? Я живу в лагере. Вы же сами меня сюда привезли. Вы привезли сюда всех. Если среди тех, кто живет в лагере, есть бандиты, чья это вина? Уж точно, не моя.

Ей удалось удивить Томалсса настолько, что он повернул в ее сторону оба глазных бугорка.

— Я готов признать, что в лагере есть бандиты. Когда мы его организовали, мы не знали, сколько у вас, Больших Уродов, имеется глупых и опасных группировок, поэтому не стали чистить ваши ряды. Но из этого не следует, что истинно послушное существо должно иметь дело с нарушителями порядка.

Фраза, которую он употребил, буквально означала следующее: истинно уважающий старших человек. Услышав, как маленький дьявол рассуждает о сыновнем послушании, Лю Хань перестала плакать и чуть не расхохоталась. Однако она поняла, что заставила Томалсса отступить. Сейчас он обращался к ней почти как к равной, а не в прежней снисходительной манере.

— Кроме того, как мне связаться с бандитами? — настаивала она на своем. — Вы же все время за мной следите. Я нигде не бываю, только на рынке. Что я могу там сделать?

— Бандиты приходили сюда, — сказал Томалсс. — Твой самец, — маленький дьявол показал на снимок Бобби Фьоре, — ушел с ними. Ты знала и ничего нам не сказала. Тебе нельзя доверять.

— Я не знала, куда Бобби Фьоре ушел, и почему, — возразила Лю Хань. — Я больше ни разу его не видела — до сих пор. — Она снова заплакала.

— Я ведь тебе приказал не лить воду, — с важным видом заявил Томалсс.

— Ничего не могу… с собой поделать, — пожаловалась Лю Хань. — Вы показали мне ужасную фотографию, на которой мой мужчина лежит мертвый в луже крови… вы утверждаете, будто я совершаю отвратительные поступки… — большинство из которых я и в самом деле совершила — …и хотите, чтобы я не плакала? Я не в силах сдержаться!

Томалсс вскинул руки, совсем как муж Лю Хань, когда понимал, что спорить с ней бесполезно. Она почти перестала горевать о нем и своем малыше; после их смерти жизнь нанесла ей еще несколько тяжелых ударов.

— Хватит! — крикнул чешуйчатый дьявол. — Возможно, ты говоришь правду. У нас есть препарат, позволяющий это узнать, но он действует не слишком надежно. Кроме того, мы не хотим навредить детенышу, растущему внутри тебя. Вы, Большие Уроды, отвратительны во многих своих проявлениях, но нам следует вас хорошенько изучить, чтобы управлять вами как полагается.

— Да, недосягаемый господин. — Хотя дерзкое поведение и приносило свои плоды, давалось оно Лю Хань нелегко.

Она всегда с облегчением вздыхала, снова становясь послушной — ведь так ее учили с самого детства.

— За тобой будут постоянно наблюдать, — заявил чешуйчатый дьявол. — Если у тебя есть здравый смысл, ты будешь вести себя соответствующим образом. — С этими словами он вышел из жилища Лю Хань.

Будь он человеком, Томалсс наверняка хлопнул бы на прощание дверью. Чешуйчатый дьявол оставил дверь открытой. Мерзкие твари считали, что, тем самым, дают прохожим знать, что их с нетерпением ждут в гости.

Лю Хань налила себе чашку чаю из кипевшего на жаровне побитого медного котелка. Обычно чай помогал ей успокоиться, но только не сейчас. Лю Хань подошла к двери и закрыла ее, но и этого оказалось недостаточно. Она оставалось такой же пленницей чешуйчатых дьяволов, как и в металлической клетке в самолете, который никогда не садился на землю.

Ей хотелось кричать и ругаться, хотелось высказать Томалссу все, что она о нем думает, но Лю Хань заставила себя сдержаться. Крики и ругань заставят соседей относиться к ней еще хуже, ведь все считали ее агентом чешуйчатых дьяволов. Кроме того, они могли снимать ее на движущиеся картинки, как уже делали в металлической клетке, чтобы опозорить. И если она будет их поносить, они сделают соответствующие выводы.

Ребенок зашевелился у нее в животе, движение показалось ей плавным, точно океанский прибой. И снова она прикрыла руками округлый живот. Какая судьба ждет ее малыша, если она будет продолжать повиноваться чешуйчатым дьяволам?

А что его ждет, если Лю Хань не станет их слушаться? Она не думала, что коммунисты исчезнут, даже если чешуйчатые дьяволы покорят весь Китай (весь мир, добавила она — мысль, которая никогда не пришла бы ей в голову до того, как она познакомилась с Бобби Фьоре). Коммунисты продолжали сражаться с японцами; они рассчитывали, что люди будут их прятать от чешуйчатых дьяволов. И очень хорошо умели мстить.

Однако вовсе не страх заставил ее, в конце концов, выйти из дома и, не спеша, направиться в сторону лагерного рынка. То была ненависть к изуродовавшим ее жизнь чешуйчатым дьяволам, обращавшимся с ней, как с животным, а не как с человеческим существом. Они плевали на чувства, которые испытает женщина, глядя на фотографию погибшего мужчины, которого она успела полюбить — их интересовало только одно: опознает Лю Хань труп Бобби Фьоре или нет.

— Побеги фасоли!

— Свечи!

— Отличный чай!

— Резной нефрит!

— Горох в стручках!

— Сандалии и соломенные шляпы!

— Самые вкусные утки!

— Чудесные шелковые зонтики сохранят белизну вашей кожи!

— Сладкая свинина, которая так и просится в рот!

Рокот рыночной площади окружал Лю Хань. Вместе с торговцами, расхваливавшими свой товар, во всю глотку кричали покупатели, пытаясь сбить цену. Из-за ужасающего шума Лю Хань с трудом слышала собственные мысли.

Томалсс предупредил, что за ней будут постоянно наблюдать. Она ему поверила. Чешуйчатые дьяволы недостаточно хорошо знали людей, чтобы убедительно лгать. Но даже если они и сейчас за ней следят, сумеют ли они расслышать в таком шуме, что она скажет? Лю Хань не понимала, что кричат люди, находившиеся совсем рядом, а чешуйчатые дьяволы далеко не всегда разбирали даже медленную китайскую речь. Почти наверняка им ничего не удастся узнать.

Она медленно брела по рынку, останавливаясь ненадолго, чтобы поторговаться и посплетничать. Коммунисты успели объяснить ей основные принципы конспирации. Лю Хань довольно долго громко жаловалась на свою жизнь страшному, как мертвецу, продавцу лечебных трав, работавшему на гоминьдан. Если чешуйчатые дьяволы его схватят, они окажут коммунистам услугу.

В конце концов, она подошла к продавцу домашней птицы, стоявшему рядом с толстобрюхим мясником, торговавшим свининой. Глядя на аккуратно нарезанных цыплят и уток, она равнодушно проговорила, как если бы это не имело к ней ни малейшего отношения:

— Маленькие дьяволы показали мне сегодня фотографию Бобби Фьоре. Они ничего не сказали, но я уверена, что его убили дьяволы.

— Сожалею, но мы знали, что призрак Божественной Жизни искал его. — Продавец домашней птицы нарочно говорил двусмысленно.

— Он был в городе, — сказала Лю Хань.

— Может быть, он помогал рабочему движению, — ответил продавец домашней птицы, немного помолчал, а потом добавил: — А город случайно не Шанхай?

— А если и так, — равнодушно проговорила Лю Хань.

Для нее один город ничем не отличался от другого. Ей не приходилось жить в таком месте, где было бы больше людей, чем в этом лагере.

— Если да, — продолжал торговец, — то должен тебе сообщить, что в Шанхае угнетателям рабочих и крестьян не так давно нанесен тяжелый удар. Умирая, чужеземный дьявол повел себя, как герой китайского народа.

Лю Хань кивнула. Поскольку чешуйчатые дьяволы показали ей фотографию мертвого Бобби Фьоре, она сообразила, что именно они застрелили Бобби — значит, он входил в состав отряда красных, напавшего на гнусных тварей. Лю Хань не сомневалась, что Бобби Фьоре не стал бы считать себя героем китайского народа. Жизнь с ней помогла ему немного измениться, но Бобби продолжал оставаться чужеземцем.

Для нее не имело значения, что он умер как герой. Уж лучше бы он вернулся к ней в хижину, чужеземный и странный, но живой.

— Тебе удалось услышать еще что-нибудь интересное? — спросил торговец домашней птицей.