Похищенный трон

Сваи, поставленные выше по течению, клонились по направлению течения, а стоящие ниже были вбиты с наклоном против течения. Каждую пару наклонных свай саперы соединили поперечной балкой. Со временем, благодаря силе течения, сваи все глубже вдавливались в дно. Потом вдоль каждого ряда свай саперы протянули подмости с южного берега Дегирда на северный. Поперек подмостей настелили обшивные доски, а поверх досок положили жерди и палки. Не прошло и недели после выхода армии на берег Дегирда, как она уже перешла из Макурана на равнину Пардрайя.

Подготовка к переправе не осталась незамеченной. Абивард видел на дальнем берегу маленькие, как оводы, фигурки хаморов. Они наблюдали, как на них надвигается мост. Когда саперы подобрались достаточно близко, степняки начали в них стрелять. По строящемуся мосту выдвинулись лучники и открыли ответную стрельбу. Кочевники отступили, но вернулись вновь. Саперы стали носить для защиты большие плетеные щиты. Это помогало спастись, и все же несколько человек были поражены стрелами. Но мост достиг северного берега, и по нему начала переправляться наступающая армия.

Копыта Абивардова коня громко застучали по мосту, когда пришел его черед переправляться. Коню это не понравилось, как не понравилась и вибрация досок под ногами, возникшая из-за движения множества всадников и повозок. Конь прижал уши и попытался встать на дыбы. Абивард с трудом удержал его.

– Так это и есть Пардрайя? – спросил он, вновь ощутив под собой твердую почву. – Не очень-то она отличается от земель вокруг крепости.

– Ганатов нет, – сказал ехавший рядом Вараз. – Надо же, совсем никакой пахотной земли.

Младший брат был прав. Впереди, насколько хватал глаз, простирались трава и кусты, пожелтевшие и пожухлые от летнего солнца, – именно этот унылый цвет и напомнил Абиварду о доме. Но он всегда считал, что Пардрайянская равнина плоская, как тарелка. Это было не так: на ней имелись неровности, холмики и впадины, как и на любой другой земле.

Неровности почвы напоминали волны моря, а это, в свою очередь, пробудило в памяти пророчество Таншара. Но никто не назвал бы это море узким.

Пероз, Царь Царей, оставил позади большой отряд для охраны моста единственного для всей армии пути назад, в Макуран. Глядя, как назначенные для этого воины начали возводить укрепления, Абивард на мгновение проникся к ним жалостью. Бедняги, пройти такой путь только для того, чтобы лишиться счастливой возможности сокрушить хаморов!

Основные же силы армии двинулись по равнине на север. Когда Абивард обернулся, чтобы еще раз взглянуть на охраняющих мост, он увидел, что они исчезли в гигантском облаке пыли, поднятом тысячами коней и сотнями крытых повозок. От пыли у него заслезились глаза; она проникала повсюду и скрипела во всех складках кожи. Когда Абивард отплевывался, плевки его были коричневыми.

Он посмотрел на небо. Солнце еще можно было разглядеть. В воздухе стояла пыль, поднятая армией; облаков не было. И все же он сказал:

– Сейчас бы дождичка.

Годарс моментально выгнул руку – этот жест означал «не приведи Господь».

– Ты, парень, сам не знаешь, что говоришь? – воскликнул он. – Один хороший ливень – и все превратится в сплошную кашу, как это бывает у нас возле крепости. И для одного-то всадника месить грязь – небольшое удовольствие, а попробуй-ка протащить целую армию. Тогда путь, который занял бы несколько дней, растянется на месяц. Запомни простое правило: как ни плоха пыль, грязь еще хуже.

Пристыженный Абивард надолго замолчал и не проронил ни слова до самой ночевки. Он понял к тому же, что, если пойдет дождь, сорвутся планы Пероза поджечь степь. Поскольку он не мог заставить себя удовлетвориться той погодой, которая есть, зная при этом, что перемена может быть только к худшему, ночь он провел не в самом приятном расположении духа.

На завтрак были сухари, финики в меду, копченая баранья колбаса, настолько соленая и сухая, что у Абиварда челюсть свело, и дрянное вино. Вараз, давясь, покончил со своей порцией колбасы, скорчил ужасную гримасу и сказал Годарсу:

– Если бы нас так накормили дома, ты высек бы поваров.

– Может быть, и так, – сказал Годарс, – очень даже может быть. – Он доел колбасу и надолго приложился к чаше с вином, смывая отвратительный вкус. – Но если бы мы отправлялись в долгий путь, я высек бы поваров, не дай они нам в дорогу такую пищу. Дело в том, что она не портится.

– Ага, даже червей от нее тошнит. – Абивард хотел пошутить, и его братья улыбнулись, но Годарс испортил все удовольствие, кивнув самым серьезным образом.

Дихган и его сыновья повалили и увязали в тюк шатер, в котором ночевали, привязали шесты и кошмы на спину вьючной лошади, затем облачились в доспехи, помогая друг другу справиться с неуклюжими застежками и крючками, и отправились дальше на север. Медленно тянулись долгие фарсанги. Лишь раз Абивард оживился, углядев пару лучников, одетых только в кожу, на конях без доспехов. Однако они оказались царскими разведчиками, возвращающимися доложить обстановку.

– Не всем же нам разъезжать, громыхая кольчугами. Не то хаморы могли бы спокойно кружить вокруг нас, а мы бы их даже не заметили, – сказал Годарс.

Абивард призадумался и решил, что в этом есть резон. С каждым шагом воинское ремесло становилось все более сложным.

Чуть заметный ветерок дул с запада. Вскоре после полудня над степью поднялись столбы дыма и пламени, примерно в половине фарсанга к востоку от линии движения армии. Этого расстояния хватало, чтобы угольки и дым не пугали боевых коней, которые спокойно продолжали движение. Рысь, легкий галоп, шаг, рысь, галоп, шаг… Тело Абиварда приспособилось к нечастым сменам аллюра.

По мере того как дружина Пероза, Царя Царей, продвигалась на север по Пардрайянской равнине, его люди устраивали все новые и новые степные пожары, точнее сказать, протягивали первый на все большее расстояние. Каждая неожиданная вспышка вселяла в Абиварда радость, поскольку означала, что пламя пожирает все больше пастбищ кочевников.

Он показал на восток:

– Они недолго позволят нам продолжать это, иначе их ждет большой голод.

– В том-то и суть. – Красивое лицо Яхиза – мать его славилась красотой расплылось в злорадной ухмылке. Он дотронулся до своего направленного в небо копья. – Сами к нам прискачут, никуда не денутся.

Однако ни в этот день, ни на следующий наступающим войскам не встретилось ни малейших признаков присутствия хаморов, по земле которых они двигались. Лишь огонь, бушевавший вдоль пути их следования, напоминал, что они не одни в степи.

Но ближе к вечеру разведчики пригнали овец и коров, захваченных к северу от расположения главного отряда армии Царя Царей. Увидев животных, Абивард, как и все прочие, издал громкий, торжествующий клич.

– Сегодня нам не придется есть эту мерзкую колбасу, – сказал он.

– Не придется, не придется, – согласился Годарс. – Но эти трофеи говорят еще кое о чем. Они говорят, что мы подошли близко, очень близко к кочевникам.

Стада – это их жизнь, и раз нам повстречались животные, то недалеко и люди.

Абивард посмотрел по сторонам. Он увидел своих родичей, боевых товарищей, степь, зарево пожара, зажженного макуранцами. Кочевников же и духу не было. И все же они где-то там – скорее всего, недалеко. Разумеется, отец прав. От этой мысли Абиварду сделалось немного не по себе, будто кто-то, как в родной крепости, подглядывал за ним в дверную щелочку.

Он вновь осмотрелся, на этот раз сосредоточив мысль на тысячах облаченных в доспехи воинов, которые вместе с ним пришли на север из Макурана, на их столь же надежно защищенных конях, на толковых саперах, перекинувших мост через Дегирд, и на всем прочем, приличествующем армии великого цивилизованного государства. Какие степняки могут противостоять такой мощи?

Когда он произнес это вслух, Годарс сухо усмехнулся.

– Затем мы и пришли сюда, сынок, чтобы выяснить это. – Должно быть, у Абиварда был донельзя изумленный вид, потому что дихган продолжил: