Ось

Эти чужие памяти — принадлежавшие Джейсону, Эшу — поселились в его сознании и зажили собственной жизнью настолько, что он боялся потерять в них самого себя. Он погружался в воспоминания, и воспоминаниям не было конца, но только малая их часть принадлежала ему самому. Даже само слово «я» заключало в себе то две, то три сущности. Я жил на Марсе. Я жил на Земле. Я живу в Экватории. Все эти утверждения были одинаково истинными.

К тому же ему не хотелось как-то подавлять эти борющиеся друг с другом памяти. Насколько это его пугало, настолько же и обнадеживало. С кем, как не с Джейсоном и Эшем, он сможет вступить в вихрь Арки Времен?

— Айзек, неужели тебе правда известно, что происходит?..

Да, известно. По крайней мере отчасти.

— Тогда объясни мне, пожалуйста… — Он узнал голос Сьюлин Муа. Она дружила с Эшем и дружила с Айзеком.

Объяснить мог только Джейсон Лоутон. Айзек повернулся к Сьюлин, нашел в темноте ее руку — как это сделали бы Эш или Айзек — и заговорил голосом Лоутона:

«Это своего рода подпрограмма… в сезонном цикле гипотетиков…» Он почувствовал точность этого слова: сезоны внутри эпох, приливы-отливы вселенского океана жизни. «В системах, которые… можно охарактеризовать как зрелые солнечные системы… структуры гипотетиков наращивают массу, аккумулируют информацию, размножаются, пока в какой-то критический момент самые старые из существующих экземпляров не запускают нечто вроде процесса образования спор… какая-то часть сети приносит себя в жертву памяти… внешне это выглядит, как превращение их в облака пыли и пепла… эти облака движутся по эллиптическим орбитам вокруг планет, на которые они осядут…»

— Они должны были сесть именно здесь? — спросила Сьюлин.

— Здесь, — то ли ответил вслух, то ли подумал Айзек. — На этой скалистой планете, которую они сделали сперва пригодной для существования потенциальной цивилизации, а затем и доступной для заселения.

— То есть они знают нас? — отрывисто спросила Сьюлин.

Айзека поставил в тупик ее вопрос. Но память Джейсона Лоутона подсказала ответ на него:

«Сеть накапливает информацию, объем которой исчисляется световыми годами и столетиями. Но некоторые биологические цивилизации живут так долго, что становятся восприимчивыми к ней. И, да, они заинтересованы в этих цивилизациях, поскольку те создают новые поколения машин, чтобы быть понятыми и принятыми…»

— Или сожранными! — докончила за него Сьюлин.

«Ну, в каком-то смысле, и так. И эти цивилизации порождают еще кое-что, что интересует сеть».

— Что?

«Руины, — ответил голос Лоутона. — Они порождают руины».

Снаружи, за бетонными стенами и их обломками, разыгрывался недоступный человеческим глазам и все ускоряющийся балет памяти.

«То, что сейчас происходит, — продолжал голос Лоутона, — я бы назвал вспоминанием. Десять тысяч лет эти машины методично накапливали и распределяли между собой знание. Физически это знание сконцентрировано сейчас в светящихся сферах, образующих покров леса гипотетиков снаружи них. Оно должно быть сверено и отправлено дальше, сквозь Арку Времен. Эта Арка — нечто вроде рта, который должен вдохнуть в себя память обо всем: орбитах, климатах, эволюции планет, миллионах пересекающихся траекторий ледяных комет, на которых растут, развиваются и накапливают свою массу очередные поколения машин гипотетиков, это также сигналы из всех уголков галактики, которые предстоит обработать и отправить в будущее…»

— Что за память? — продолжала допытываться Сьюлин Муа. — И чья это память? Айзек… чем является то, что помнит все?

Чем оно является, он и сам не мог видеть даже «гипотетическим» зрением. На этот вопрос марсианки не нашлось ответа и в памяти Лоутона. Просто здесь и сейчас происходило самое обычное для сети явление. Обычное для разума… кого?., кого?.. Диана, неужели это и правда растет где-то там, среди звезд? То, во что тебе раньше так хотелось верить!..

— Айзек! Ты меня слышишь?

Но он не слышал. Он вернулся уже в бездну собственных мыслей.

Из того, что Айзек помнит Джейсона, следовало и обратное: Джейсон помнит Айзека. Его взрослые представления о жизни накладывались на детское восприятие Айзека, и это двойное зрение причиняло мальчику огромное неудобство и страдания.

Его жизнь представала перед ним словно в кривом зеркале. Например, миссис Рэбка. Он считал ее самым близким человеком и доверял ей всегда. Но стоило взглянуть на нее глазами Джейсона, как она становилась холодной, отчужденной — и никакой не матерью ему. Для Айзека она не подлежала ничьему суду. Для Джейсона она была олицетворением аморальности и безрассудства.

То же происходило в отношении доктора Двали. Для Айзека это был холодный бог, в чьем мире он жил. Для Джейсона — чудовище и маньяк.

Айзек изо всех сил старался не проникнуться ненавистью к этим людям, и даже та часть его, что была Лоутоном, сохраняла какую-то симпатию к миссис Рэбка. Она, как ни старалась это скрывать, любила Айзека — и Айзек со стыдом сознавал, как трудно ей было любить его. Он возвращал ей ее вымученное безразличие и был не способен разглядеть ни ее боли, ни ее верности.

Теперь он это понял. Она уже больше часа не произносила ни слова. Айзек перебрался к ней и сел рядом. И разглядев ее своим «гипотетическим» зрением (он сам уже стал про себя это так называть), понял, что с ней происходит.

Обломки разрушенного землетрясением здания не пощадили ее. У нее была невидимая внутренняя рана, столь серьезная, что ее «четвертость» не могла с ней справиться. У нее открылось внутреннее кровотечение. Ее окружала аура багрово-медного цвета. Она непрестанно повторяла шепотом его имя, но стук и скрежет гипотетиков — за последние пару часов заметно усилившиеся — заглушали ее шепот.

— Мама, хочешь, я возьму тебя с собой? — сказал Айзек.

Сьюлин Муа, услышавшая его слова, спросила:

— Что ты имеешь в виду?..

Мать Айзека только кивнула в ответ.

И тут завеса тьмы разорвалась. В помещение ворвался прохладный свежий воздух, и в открывшемся проломе предстал светящийся лес гипотетиков.

ГЛАВА 32

— Надо бы нам сориентироваться получше, где мы находимся, — сказала Лиза, — пока не стемнело.

Турк поглядел на нее недоуменно. Он только что закончил сооружать вместе с доктором Двали некое подобие убежища под остатками бетонных опор, неподалеку от роющих землю деревьев. Он поймал неодобрительные взгляды, которые Лиза то и дело бросала в сторону доктора Двали, и сказал:

— Да, конечно, надо бы.

Он попросил Двали поискать в куче мусора, уже отсортированной деревьями, какие-нибудь консервы, пока они с Лизой сходят на разведку. Двали посмотрел на них подозрительно — ведь он был Четвертым и сходу распознавал любую полуправду, — но только кивнул и возражать не стал.

Турк и Лиза обходили по периметру разрушенное здание, огибая завалы. Как только они отошли на достаточное расстояние, Турк спросил:

— Ты действительно хотела сходить на разведку?

Лиза созналась, что ей просто хотелось побыть без доктора Двали, хотя бы немного.

— И вот бы посмотреть на эти деревья и все вокруг сверху.

— И как ты предлагаешь это сделать?

Лиза еще утром приметила в южной части здания уцелевшую часть стены с ведущей на крышу пожарной лестницей. Турк попробовал лестницу на прочность и счел, что она вполне выдержит их обоих. Пожалуй, при соблюдении осторожности это и правда было неплохой мыслью — оглядеть местность с высоты, пока не стемнело. Они поднялись по лестнице и стали на сетчатой стальной площадке, глядя в свете угасающего дня на полог из разноцветных шаров и не веря своим глазам.

Вид с крыши походил на то, что Лиза уже видела утром из окна барака, только к концу дня лес разросся во все стороны. Особенно в западном направлении, подумала Лиза в смятении, куда смотрит Айзек, — там из-под земли поднялось нечто воистину чудовищное.