Страница 21 из 99
Фотограф долго прицеливался биноклем, потом положил его и показывает мне знаком: вот, дескать, мы его сейчас снимем. Начал готовить фотоаппарат.
Я лечу к стратостату и думаю: почему это он не снижается? Неужели опять поднимется в стратосферу и будет там ночевать? Он будто идет не вниз, а выше.
Вот уже под нами Рязань, солнце скоро сядет, а ночью лететь в Москву опасно. Мой самолет не оборудован для ночных полетов. Снова я махнул рукой и повернул на аэродром.
Минут за двадцать до прилета в Москву солнце село.
Вдруг фотограф толкнул меня и показал назад:
– Вон, смотри, наш стратостат все еще высоту набирает. Вероятно, у него гондола оборвалась.
Посмотрел я назад. Мать честная! Да это же не стратостат, а луна…
Без пропеллера
Иной раз случались в полетах такие неожиданности, что, пожалуй, расскажи мне про них кто-нибудь другой – не поверил бы. Кажется, все проверено, предусмотрено, машина в порядке – и все же всегда надо быть начеку. Кто, например, мог бы предусмотреть такой случай?
Лечу я как-то спокойно на высоте трехсот метров. Пассажирская машина, уже испытанная и пролетавшая не один рейс, идет ровно, моторы работают дружно. Вдруг [9 раздается сильнейший удар по пилотской кабине. Как будто тяжеленной кувалдой стукнуло. Что это такое? Кто совершил нападение на наш самолет?
Машина накренилась вправо, задымил один мотор. Чтобы не загореться, я выключил все моторы. С трехсот метров падать недолго. Вот уже подо мной деревня, овраг, пахотное поле… С большим трудом увернувшись от домов и оврага, я опустился на поле.
Выскакиваю из кабины, бегу к моторам, смотрю – нет пропеллера.
Детально осмотрев пилотскую кабину, мы с бортмехаником установили такую картину.
Пропеллер оторвался в воздухе вместе с носком вала. Продолжая вращаться, он прилетел к нам в пилотскую кабину «попрощаться», разбил стекло, оторвал часть обшивки и упал вниз.
Скоро деревенские ребятишки принесли нам виновника всех этих бедствий – они нашли пропеллер в километре от места посадки.
Долго мы ломали голову над тем, отчего это могло получиться. Но ничего понять не могли. Решили, что вал просто не выдержал нагрузки.
Комиссия, приехавшая на место аварии, подтвердила наш вывод.
Меня премировали за то, что я не растерялся и спас самолет.
Предусмотреть все, что может с тобой случиться в воздухе, очень трудно. Поэтому, как бы хорошо ни вела себя машина, лётчик не имеет права ни на секунду ослаблять внимание. Меня в этом убедил не один случай.
Однажды я летел из Казани в Свердловск с пассажирами и заметил, что манометр правого мотора перестал показывать давление масла.
– Что случилось? – спрашиваю бортмеханика.
Он и сам почувствовал неладное и осмотрел мотор, хотя в полете это сделать нелегко. Оказалось – лопнула масляная трубка и в баке не осталось ни капли масла.
Вижу, дело плохо. Без масла того и жди что мотор сгорит. Надо садиться, и немедля. А где сесть? Внизу поле, как будто ровное. По тому, как идет дым из трубы какой-то избенки, определил направление ветра. Пошел на посадку. Земли коснулся хорошо. Самолет катится ровно. Только я подумал, что все в порядке, как чувствую – кренит [9 направо: спустила правая покрышка. Обод колеса зарылся в землю. Под левое крыло поддуло – самолет стал на нос и загорелся.
Я приказал механику позаботиться о пассажирах, а сам бросился к огнетушителям.
Не прошло и минуты, как в пассажирской кабине никого не осталось. Огонь уже охватил крылья. Стало жарко.
Я отступил в пассажирскую кабину. Огонь догнал меня и там. Загорелись передние кресла. Смотрю, на креслах валяются брошенные пассажирами портфели, на полу – чемоданы, мешки с почтой. Надо спасать.
Ногой я разбил окно и начал выбрасывать вещи. Огонь наступает, а я отступаю, но стараюсь ему ничего не оставить.
Не знаю, сколько времени я так «поработал», только слышу – кричат:
– Спасайся! Сейчас начнут рваться бензиновые баки!
Этого я как раз не боялся. Баки были алюминиевые – они быстро прогорали, вернее – плавились, но не рвались.
Я продолжал работать, выбросил даже кожаные подушки с четырех кресел.
На земле народ не успокаивался. Мне кричали:
– Прыгай скорее! Сейчас самолет рухнет!
Минуты через две после того как я очутился на земле, самолет рухнул. Он сгорел весь, хотя и был металлический.
Много я пережил, перечувствовал после этой аварии.
Ночью я бродил вокруг места, где сгорел мой самолет, и все думал: что же случилось? Почему лопнула покрышка? Ведь машина шла на посадку и села хорошо.
Я пошел проверить след посадки и вдруг чуть не напоролся на зубья бороны. Вот что погубило самолет!
Поучительного в таких авариях мало – ведь подобные неожиданности наперед не учтешь. Я бы, возможно, и забыл о них, но однажды мне пришлось все это припомнить при очень серьезных обстоятельствах.
Было дано ответственное правительственное задание. Для его выполнения отбирали лучших летчиков. Всем, конечно, хотелось принять участие в этой работе. И мне также. Я подал свои бумаги и заявление.
Вдруг вызывает меня Валериан Владимирович Куйбышев. [9
Принял меня ласково, расспрашивал о том, где и как я летал, какой у меня опыт. А потом спросил:
– Сколько у вас было аварий?
– Четыре.
– А тут в ваших документах сказано, что семь.
Я просто подскочил: неужели товарищ Куйбышев думает, что я ему солгал? Что греха таить, я покраснел, страшно смутился и начал сбивчиво объяснять, какие и от чего бывают аварии, что называется у нас аварией, а что – просто поломкой.
Валериан Владимирович слушал меня спокойно, потом улыбнулся и сказал:
– Да вы не волнуйтесь, а расскажите мне какой-нибудь случай, и сразу будет все ясно.
Тогда я и рассказал историю с потерей в воздухе пропеллера.
Товарищ Куйбышев внимательно выслушал меня и разрешил мне принять участие в спасении челюскинцев.
Валяный сапог
Неожиданно меня вызвали в Управление Гражданского воздушного флота.
– Товарищ Водопьянов, – сказал заместитель начальника, – мы хотим вас командировать в Хабаровск для того, чтобы открыть и освоить новую пассажирскую линию на Сахалин.
– Я еще очень молодой летчик, – удивленно ответил я, – а вы меня посылаете на такую ответственную и трудную работу.
– Вот и хорошо, что молодой. Там как раз нужны молодые и крепкие люди.
Тогда Крайний Север и Дальний Восток слыли прямо пугалом. О полетах в Сибири и Арктике рассказывали ужасы. Как раз в то время в полете на Северный полюс потерпел крушение дирижабль «Италия». Пригашавшим участие в спасении потерпевших аварию на «Италии» первым полярным летчикам Чухновскому и Бабушкину пришлось преодолевать огромные трудности. Куда уж мне летать в этих неизведанных краях! Понятно, я колебался, прежде чем принять лестное предложение.
Видя мое смущение, начальник подошел, положил свою руку мне на плечо и ласково сказал: [9
– Поезжай, Михаил, не пожалеешь… Я старше тебя и знаю, что не пожалеешь…
Я согласился, и это решение определило мою дальнейшую судьбу.
…В Хабаровск мы прибыли поездом. Мороз стоял тридцать шесть градусов. Дул сильный ветер. Пока кучер довез меня до гостиницы, я так замерз, что зуб на зуб не попадал. «Разве можно летать в такой мороз!» – думал я.
На другой день мне дали пассажирский самолет, чтобы опробовать его в воздухе и подготовить к полету на Сахалин. Но прежде чем лететь, надо запустить мотор. А ему «не нравится» мороз, и он никак не хочет запускаться. Десять дней мы мучились, и все без толку. На одиннадцатый день бортмеханик заявил мне, что нашел средство, как запустить мотор на ветру и в мороз.
Посмотрел я на его изобретение и не мог удержаться от смеха. Оно состояло из трех предметов: валяного сапога с отрезанным голенищем, веревки и резинового шнура (амортизатора).