Все к лучшему

— Дэвид, я хочу, чтобы ты знал… я хочу сказать… — Айрис пыталась найти слова, чтобы оправдаться, но он прижал палец к ее губам.

— Не говори того, о чем завтра утром пожалеешь, — наставительно произнес он, укрыл ее одеялом и вышел, оставив в полном отчаянии, о чем, конечно, догадывался. Она прислушивалась к его шагам и испытывала такой стыд, которого не ощущала ни разу в жизни.

Что на нее нашло? Разве можно забыть, что он все еще муж. Как же она посмела раскрыть ему свои чувства? Но то, что он женат, полбеды. Настоящая беда в том, что она ему ни капельки не нравится!

От этой мысли по щекам поползли слезы. Естественно, она не первая женщина на свете, которая ждет ребенка от того, кто ее не любит, от мужчины, принадлежащего другой, хоть данный случай и не совсем типичен. Но в тот памятный уик-энд Дэвид пробудил в ней не только дремлющую чувственность, но и что-то еще, куда более сильное и сложное, чем та наивная страсть, которую она испытывала в ранней юности. И именно поэтому сейчас ей было невыносимо больно. О боже, как больно!

Проснувшись на следующее утро, Айрис услышала голос Стронга, разговаривавшего по телефону.

— Нет, — говорил он невидимому собеседнику, — меня сегодня не будет. Если появится что-то важное, перезвоните.

Кто-то из его служащих, догадалась она, поморщилась и перевернулась на другой бок. Проснувшись окончательно, ощутила уже привычную тошноту, вспомнила, как плохо было ей вчера в клубе, и в тот же момент поняла: Дэвид не уехал!

От этой мысли потеплело на душе. Казалось, что теперь она, шутя, справится с недомоганием. Сойдя вниз, Айрис обнаружила Дэвида в гостиной: он устанавливал у розетки машинку «Оливетти».

— Доброе утро! — поздоровался он. — Как ты себя чувствуешь?

Засунув руки в задние карманы джинсов, Айрис состроила кислую гримасу.

— Спроси меня об этом, когда пройдут первые три месяца, — ответила она с вымученной улыбкой, только подчеркивавшей ее бледность.

— Ну что ж, ждать осталось недолго, — бодро сказал Дэвид, возвращаясь к работе, но в его потемневших глазах проглядывало беспокойство.

Он включил машинку, вставил лист бумаги и сделал несколько пробных ударов. Айрис наблюдала с сосредоточенным лицом за его ловкими, красивыми руками. Внезапно у нее возник комок в горле. Она чуть не заплакала и с запинкой произнесла:

— Совсем не обязательно было оставаться!

Дэвид метнул на нее быстрый взгляд и выключил машинку, довольный своей работой.

— Да, — бросил он и отвернулся.

Попробуй пойми его, вздохнула Айрис, раздумывая о причине явного безразличия к ней Дэвида. Неужели во всем виноват вчерашний вечер, когда она готова была отдаться ему? Видно, нежность к ней объяснялась простой жалостью, а она клюнула на эту приманку, как последняя дура! Он отнесся бы так к любому человеку, оказавшемуся в беде. И все же, вопреки здравому смыслу, Айрис продолжала надеяться, что за его состраданием скрывалось нечто большее.

Судя по холодному отношению Дэвида, он тоже осознал всю нелепость и двусмысленность ситуации. Потому что одно дело угрожать ей насилием в порыве гнева и совсем другое — раздевать совершенно беспомощную и потому соблазнительную и кажущуюся доступной женщину. Женщину, которая дала понять, что хочет его. Но Дэвид сумел удержаться от неверного шага. Насколько же он порядочнее ее, переживала Айрис. Она без устали напоминала себе, что он женат и продолжает любить Мейбл, как бы ни сложились их отношения. Что с ней, Айрис, у него нет и не может быть ничего общего. И — бог свидетель — она не станет делать ничего такого, что может толкнуть Стронгов к окончательному разрыву! Как бы ни влекло ее к Дэвиду, она не имеет права искушать его. И на эротические мечтания, преследующие ее с того дня, когда он овладел ею, она тоже не имеет права, потому что это прямой путь в ад.

И все-таки, несмотря ни на что, день выдался спокойным и приятным. Около полудня, когда Айрис почувствовала себя лучше, Дэвид предложил ей прогуляться по окрестностям, показал некоторые места, памятные ему с детства: старый узловатый дуб, на который он любил забираться мальчишкой, пересохший ныне ручей, где ловил пескарей… А когда они подошли к ферме на холме, он сказал:

— А вот здесь я сломал свои первые ходули, поскользнувшись на куче свежего навоза!

— Пустяки! Ты сумел подняться, и теперь от тебя исходит только благоухание роз! — рассмеялась Айрис, которой было трудно представить Стронга оскандалившимся мальчишкой. — Тебя выгнали из дома или просто вымыли с головы до ног, прежде чем впустить?

Они свернули на проселочную дорогу и пошли обратно. Легкий ветерок трепал волосы Дэвида, детские воспоминания смягчили суровое выражение его лица.

— Насколько я помню, меня лишили чая, — улыбнулся он. — Велели раздеться в саду и прогнали в постель, а мою одежду тетка приказала сжечь.

— Так тебе и надо! — снова рассмеялась Айрис. Ее лицо оживилось и порозовело. Но когда Дэвид взял ее за руку, в глазах молодой женщины засверкали искорки. Вторая рука тут же взяла ее за подбородок и приподняла его.

— То-то же… — Дэвид с удовлетворением смотрел на ее разрумянившиеся щеки и блестящие глаза, из которых, казалось, давно исчезло оживление. — Свежий воздух идет тебе на пользу. Утром ты выглядела отвратительно.

Неужели это была единственная причина для прогулки? Айрис выругала себя за то, что не может устоять перед чарами этого мужчины: все в ней трепетало от его прикосновения.

Вечером Дэвид уехал. Айрис и не представляла, что не увидит его около трех недель. На следующий день после отъезда он позвонил и холодным, официальным тоном осведомился о ее здоровье, однако не приехал ни в ближайший уик-энд, ни в следующий. И Айрис, опротивевшая самой себе, догадывалась почему. Во время последней встречи между ними возникла какая-то напряженность. Оба не могли скрывать, что их непреодолимо влечет друг к другу. А ее поведение вечером после возвращения из загородного клуба отнюдь не способствовало смягчению напряженности. Так что Стронг поступал совершенно правильно, не появляясь в Гринвуде. Умом Айрис понимала его настороженное поведение, однако никакой радости от этой мысли не испытывала.

Решив, что Дэвид не явится и на следующий уик-энд, она быстро собралась и уехала в Куинси, где мать, закончив курс лечения, гостила у овдовевшей подруги.

Элспет Милфорд выглядела гораздо лучше и бодрее, чем в последний раз; Айрис с радостью наблюдала за тем, как мать уверенно справляется с несложной домашней работой, которая еще несколько месяцев назад была ей совершенно не под силу.

— Только не перетрудись! — обеспокоилась Айрис, отбирая у матери чайник: в отсутствие подруги, ушедшей в магазин, Элспет решила сама напоить дочь чаем. — Выглядишь ты гораздо лучше, но теперь самое главное не допустить осложнений, — увещевала она мать, пока та накрывала на стол.

Айрис смотрела на склоненную седую голову, боясь подумать, что если бы не операция, единственный близкий ей человек был бы прикован к постели. И все же пройдет еще какое-то время, прежде чем пожилая женщина оправится и сможет вести нормальный образ жизни. Понимая это, Айрис решила пока не говорить ей о своей беременности — сделает это позже, ближе к тому сроку, когда скрывать будет уже невозможно.

Она стала чаще задумываться о своем ребенке. Раньше думала только об ответственности, которая придет вместе с его рождением, и иногда о родах, до которых было еще далеко. Как ни странно, мысль о простых радостях материнства пришла ей в голову лишь недавно. Теперь она с нетерпением ждала дня, когда увидит первую улыбку своего дитя и его первые неуверенные шаги.

Кроме того, проклятая тошнота наконец отступила, и Айрис почувствовала, что находится в прекрасной форме и что каждый день добавляет ей сил и бодрости. Даже миссис Аллард сделала комплимент, хотя Айрис появилась перед ней без макияжа и в свободном топе поверх старых застиранных джинсов! Такого цвета лица, как сейчас, у нее не было никогда, и никогда так не блестели волосы. Все эти счастливые перемены произошли с ней благодаря ребенку.