Последний барьер

И все равно мой обшаривающий окрестности взор то и дело возвращался к мрачным провалам гостиничных окон. Виной тому были ходящие по небосводу низкие тучи и пробивающийся через купол Барьера мутный свет луны. Те тучи, какие загораживал от меня отель, не исчезали полностью из моего зрения, а продолжали мелькать в оконных проемах. Отсутствие в них стекол позволяло видеть небо сквозь обе половины высотки, словно сквозь крупное сито. И когда за ними проплывало очередное облако, оно, подсвеченное луной, создавало иллюзию, что на верхних этажах гостиницы творится какая-то суета. От окна к окну перебегали зловещие тени, как будто здание захватывали отряды неведомых мне сил. Которые, конечно же, знали о нашем близком присутствии и теперь, заняв стратегическую высоту, поспешно рассредоточивались по огневым позициям.

Не сказать, чтобы проказы туч меня сильно нервировали, ведь я знал, чем порождена эта иллюзия. И все-таки, когда однажды мне почудилось, как сразу несколько теней пронеслись против движения облачного фронта, я был почти готов поднять тревогу, швырнув камень на порог комнаты, где дрыхли мои спутники. Доктора и Жорика это могло и не разбудить, зато спящей вполглаза Динаре такой побудки будет вполне достаточно…

Но сигнальный булыжник так и остался у меня в руке, а сон товарищей — не потревоженным. Мало ли что вдруг мне померещилось в темноте! Игра воображения — штука коварная, и если из-за каждого своего подозрения я начну бить в набат, этак нам вообще ночи напролет спать не придется. Между вокзалом и отелем не меньше полутора сотен метров. Кто бы ни бегал по этажам последнего — люди, биомехи или мои галлюцинации, — в данный момент они нам не угрожают. В противном случае они вели бы себя более осторожно и скрытно. Вот когда выйдут на привокзальную площадь, тогда посмотрим, что почем. А пока пускай дальше мельтешат себе на здоровье, как им заблагорассудится.

Звуки и тени ночной Зоны — тема для отдельного разговора. Мир техноса — не животный мир, и его жизнь не разбита на суточные циклы. Поэтому от заката до рассвета здешняя стальная фауна ведет себя так же, как днем. То есть разъезжает, разгуливает и летает по локациям, громыхая, рокоча, свистя, лязгая, скрежеща и издавая прочий нервирующий сталкеров шум. Который в итоге сливался в общий шумовой фон, напоминающий гул машиностроительного завода. А вспышки пламени и столбы пара, что вырывались из вулканических разломов, лишь усиливали подобное ощущение. Лишь росчерки лазерных трассеров да разрывы плазменных гранат и снарядов не вписывались в эту «промышленную» атмосферу. И неустанно напоминали вам, что грохот сей являет собой отзвуки отнюдь не созидательной, а разрушительной деятельности.

Чем дольше я жил в Зоне, тем больше мне казалось, что мир, где есть чистые реки, бескрайние леса, голубые океаны, заснеженные горные пики, усеянное звездами небо и нет ни одного стального чудовища — это какой-то другой мир, который однажды мне попросту приснился. Сегодня даже не верилось, что он — не сказка и существует в реальности, стоит лишь пересечь Барьер и удалиться от Пятизонья на сотню-другую километров. Однако грезить об этом чудесном мире, неся ночной караул, было неразумным занятием. Поэтому я суровым волевым усилием изгнал из головы провокационные мысли и вновь сосредоточился на наблюдении за округой.

Динара не могла карабкаться по стенам столь же лихо, как я. Ей пришлось подниматься на верхотуру по сброшенному мной оттуда альпинистскому фалу. Можно было не смотреть на часы, дабы определить, что пунктуальная питерка явилась на смену минута в минуту — ровно в час тридцать пополуночи. Взобравшись на пост, она взяла у меня маскировочную накидку и, зевнув, поинтересовалась, на что ей следует обращать особо пристальное внимание. Я не стал рассказывать ей о своих галлюцинациях, тем более что последние пару часов они меня не беспокоили. Заметил лишь, что ветер усиливается, и, значит, Динаре нелишне бы обвязаться на всякий случай страховкой. А то не ровен час еще оступится и сорвется вниз — угроза, вполне реальная даже для многоопытной следопытки.

Арабеска не стала передо мной бравировать. Вдвое укоротив привязанный к стенной арматуре фал, она послушно прикрепила другой его конец к своему поясному ремню. После чего подергала за трос, убедилась, что карабин на нем крепок, и неожиданно рассмеялась. Правда, сделала это негромко и как-то не слишком весело. На меня она при этом не глядела, а стало быть, объяснять мне причину своей загадочной усмешки ей явно не хотелось.

— В чем дело? — все же полюбопытствовал я, удивившись странной реакции Динары на вполне обычную страховочную процедуру.

— Да так, ничего особенного, — отмахнувшись, бросила питерка с неохотой. Чем подтвердила, что у нее и впрямь нет желания озвучивать свои мысли.

Я пожал плечами, не стал настаивать — не хочет, не надо — и собрался было отправиться спать. Но Арабеска опять-таки неожиданно передумала и спустя несколько секунд заявила:

— Просто забавно, как это ты и твой напарник решили не сговариваясь усадить меня сегодня каждый на свой поводок. У тебя, как видишь, это сразу получилось. А вот Джорджику повезло меньше, хотя он, конечно, очень старался…

И она снова грустно усмехнулась. Так, словно сочувствовала кавалеру и одновременно извинялась перед ним из-за постигшей его неудачи. Вот только в чем эта неудача заключалась?

— Боюсь, я все равно не понимаю, — признался я. — Жорику-то с какой стати тебя на веревку сажать? Это у вас что, такая новая любовная забава? Или у парня от буйства гормонов уже психические заскоки начались?

— Про поводок — это я, разумеется, сказала в переносном смысле, — пояснила Динара, усаживаясь за обломок стены и устремляя взор вдаль. Однако мысли ее, похоже, витали совсем в другой области. — Вчера после ужина, когда Тиберий завалился спать, Джорджик отвел меня в сторону и сделал мне предложение… Ну, ты догадываешься, какое. То самое, которое свободолюбивые женщины вроде меня и воспринимают как наброшенный на шею поводок. Давно подозревала, что у Джорджика язык чешется ляпнуть мне что-то подобное. Но я полагала, что пока мы не разберемся с «Альтитудой», у него хватит ума воздержаться от своих признаний… Не хватило — не воздержался. Хотя это в его стиле: еще больше усложнить дела там, где и без него проблем выше крыши.

— Проклятие! Только этого нам сейчас не хватало! — выругался я. И, передумав спускаться со стены, присел рядом со следопыткой. Но вместо того чтобы порадоваться благородству напарника, лишь озадаченно нахмурился. — Только не говори, что ты ответила ему отказом. Черный Джордж, конечно, парень крепкий, но, боюсь, такой удар он не переживет. Особенно после того, как ты почти полгода отвечала ему взаимностью.

— Вот еще! И почему вдруг сразу отказом?! Почему я должна была так поступить с Джорджиком? Разве он это заслужил? — встрепенулась питерка и впервые с начала нашего разговора посмотрела на меня. Помимо удивления в ее голосе также звучала обида.

Я сделал неприятный для себя вывод: отношения Динары и Жорика зашли гораздо дальше, чем мне казалось. Настолько далеко, что в них успел увязнуть не только простак Дюймовый, но и тертая шельма Арабеска. И теперь при их разрыве грозило разбиться уже не одно сердце, а сразу два. Что, сами понимаете, плохо. Везде, где есть разбитые сердца, всегда полным полно лишних проблем. Причем таких, какие возникают буквально на ровном месте и могут на корню разрушить даже сплоченную коалицию вроде нашей.

Любопытно, что же такого уникального было в недотепе Жорике и не было в грозном рыцаре Ипате — прежнем ухажере Динары, что о гибели последнего она практически не сожалела, а о чувствах первого так искренне пеклась?..

— Я сказала Джорджику, что очень тронута и что мне нужен срок для обдумывания его предложения, — продолжала следопытка, видимо, ощущая нестерпимую потребность перед кем-нибудь выговориться. — И это вовсе не отговорка, а чистейшая правда. Мне действительно необходимо время, чтобы все это обмозговать, ведь решать такие серьезные вопросы здесь и сейчас — не самое лучшая идея, верно?