Страница 86 из 109
*
Альфонсо и Изабелла заканчивали ужин в огромной пустой трапезной крепости Аревало. Изабелла сидела спиной к окнам, Альфонсо — напротив. Обычно они ужинали с Беатрисой, но ей сегодня нездоровилось. Слуг брат и сестра отпустили и продолжали сидеть в огромном каменном зале, под нависшим, как своды пещеры, потолком.
Все так же, как и много лет назад, шумела река. Узкие проемы незастекленных окон наполнились темнотой, но факелов на стенах не зажигали. На краю массивного дубового стола, за которым во времена отца, короля Хуана, могло усесться больше ста человек, горело только две свечи. Изабелле подумалось, что только две эти слабые свечи отделяют их от темноты и защищают от нее. И их огромные тени на стенах — это неправда, а правда в том, что они с братом слабы, малы и совершенно одни. И неизвестно, чем все это кончится, эта война…
Изабелла смотрела на брата и думала, что он становится все красивее и все больше походит на мать. Перед сном им предстояла обычная молитва в маленькой крепостной часовне. Но было душно, и спать совсем не хотелось.
За окнами вдруг обрушился ливень и заглушил даже шум реки под крепостью.
— Каррильо сказал мне, что жители Толедо поддержат меня как своего короля, если я благословлю их во время Святой недели на погромы евреев-соnvегsо. Он убеждал меня это сделать.
Она промолчала.
— Я отказался. Это — кровь.
Она знала о его отказе.
— Мой милый Альфонсо, ты намерен стать королем без крови? — Она грустно улыбнулась, — Посмотри, что творится вокруг.
— Кровь может литься на поле битвы. Это я понимаю. Но то, что собирались делать жители Толедо… Вытаскивать за волосы людей из их домов, чтобы толпа разрывала их на части… — Он опять погрузился в свои мысли. Потом усмехнулся: — Тебе хорошо! Тебе никогда не нужно будет брать на совесть такие решения.
Она словно не услышала его.
— А в результате Толедо отказался поддержать тебя и стал на сторону Энрике, — сказала она безнадежно. — А евреев все равно убивали целых три дня, и кое-кто из тех, что уцелели, появился потом здесь, в Аревало. Я слышала, как их выгоняли из города крестьяне.
— Да. Вилами. Я слышал об этом. На следующее утро какого-то старого иудея нашли утром на месете[170], полусъеденного волками. Почему это на Пасху всегда погромы?
— Но ты же знаешь, почему, Альфонсо! Христиане мстят на Пасху иудеям за убийство Христа.
— Но распятие Спасителя было предопределено, Он ведь был послан на крест для искупления людских грехов, Его не могла миновать чаша сия. Иудеи тогда лишь исполнили то, что уже было предопределено Творцом. Разве не так? Да и можно ли казнить за это иудеев, родившихся тысячу лет спустя здесь, в Кастилье?
— Многие кастильцы неграмотны и не думают о столь сложных вещах.
— Христиане не могут вести себя варварски, словно мавры. Когда я стану королем Кастильи, я запрещу погромы иудеев. Пасха — праздник Воскресения, а убийства…
— Как ты думаешь, мать когда-нибудь все-таки нас узнает? — неожиданно спросила Изабелла.
Альфонсо пожал плечами:
— Я не помню ее другой. Какой она была… раньше, до безумия?
— Она была очень красивой.
— Сейчас мне страшно от ее взгляда. В нем — пустота. Ты была у нее вчера?
— Я прихожу к ней каждый день, читаю Библию. Иногда она гонит меня, принимает за служанку и говорит, что я мешаю ее очень важному разговору. Она не узнает меня, но привыкла ко мне. Я приношу ей ее любимые апельсины.
— Обычно матерей теряют с их смертью, а мы — потеряли живую…
— Ты чувствуешь, как жарко сегодня было целый день? — спросила Изабелла. — Даже сейчас, когда пошел дождь, душно все равно. Но, если и завтра утром будет дождь, давай все равно поскачем в монастырь Святой Анны, как условились? Я закончила вышивать покров для алтаря, хочу сама отвезти его сестрам.
Альфонсо не успел ответить: порыв ветра задул свечи. И тут же дождь за окном полил еще сильнее и зарокотал гром.
Брат и сестра оказались в полной темноте. И прежде, чем они успели что-то понять, в окне вспыхнула молния, и зал осветился ослепительным белым светом. И Изабелла вскрикнула от неожиданности: позади Альфонсо стояла их мать. Она была бледна, волосы растрепаны. Но в глазах не было безумия — только тревога.
И из вновь упавшей на них темноты мать сказала — мягко, совершенно нормальным, спокойным голосом:
— Мальчик мой, на тебе тоже его кровь… Скоро жатва… Милый мой мальчик!
На крик Изабеллы уже бежали слуги.
Брат и сестра оставались у монахинь три дня. Их с детства знала пожилая настоятельница мать Франциска. Эту женщину, давшую обет безбрачия, отличал особый дар любви к детям. Изабелла обожала мать Франциску, и с нее началась ее любовь к Богу.
На монастырском дворе Изабелла увидела трех играющих темноволосых девочек. Они убежали при виде чужих, но наблюдали издали за Изабеллой и Альфонсо лукавыми взглядами. Вот только у одной на глазу была повязка.
— Это иудейские дети, из Толедо, — пояснила мать Франциска. — Нам пришлось их лечить. У старшей нога срослась, только глаз Ребекки спасти не удалось. И вот уже месяц они не будят нас криками по ночам. Мы учим их Евангелию, готовим ко крещению. Очень способные…
А на обратном пути в Аревало их ждало неожиданное и страшное.
Сначала они увидели коня под седлом, но без седока. Потом — рыцаря, лежавшего в пыли на дороге. На рыцаре был плащ крестоносца и латы — старые, со многими вмятинами. Лицо — скрыто забралом.
Слуги выхватили мечи, а Альфонсо сразу же соскочил со своего «араба» — он хотел помочь крестоносцу, который, возможно, возвращался из самого Иерусалима. Изабелла только крикнула брату, чтобы был осторожен.
Тревожно заржал конь Альфонсо.
Забрало со скрипом откинулось, а уже мгновение спустя все они в ужасе пришпоривали коней, гоня их в Аревало так быстро, как только могли. Нужно было оповестить всех о смертельной опасности и немедленно закрыть ворота города. Лицо рыцаря было покрыто наполненными гноем нарывами. Чума…
Предосторожности не помогли. Чума начала свою жатву и в Аревало. Люди не могли найти объяснения кошмару происходящего, и это было так же страшно, как ежедневная потеря самых родных, любимых и близких.
И тут по обезумевшему от ужаса городу пронесся слух, что причиной всему — колдовство евреев. Это они хотят извести всех христиан! И кто-то сказал, что в монастыре святой Анны укрылись иудейские колдуньи. И в тот же день толпа подступила к монастырю.
Напрасно пытались монахини образумить разъяренную толпу, размахивавшую вилами, палками, притащившую мешки с камнями. Ворота обители высадили и ворвались во двор.
Мать Франциска стояла как неприступная крепость — высоко подняв голову, прижимая к себе девочек, а те только мелко дрожали, уткнувшись в ее одежды. Но не плакали.
— Вы знаете меня, жители Аревало! — возгласила мать Франциска. — Эти дети — христиане, как и вы. Они вчера приняли таинство крещения…
— Иудейские ведьмы, напустившие чуму, обратились в детей! — раздался женский визгливый крик.
— И мать Франциска, и она, и она — в плену колдовства иудейского! — подхватил другой, мужской голос.
Булыжник ударил настоятельницу в лицо, и она упала навзничь, как падает в лесу старое дерево, и вместе с нею упали ухватившиеся за нее девочки.
И долго еще летели тяжелые серые камни с полей кастильской месеты, и с мягким чавканьем падали в страшное кровавое месиво, возникшее на месте детей и неприметно прожившей свою жизнь матери-настоятельницы Франциски…
Чума, однако, не ослабевала. Алькалы, крепости и добровольные отряды горожан сбивались с ног. Они старались, как обычно в таких случаях, перекрыть все входы и выходы города.
И только раз было сделано исключение: в зараженный Аревало спешно прибыл епископ Каррильо с отрядом в триста копий. И в тот же день Альфонсо и Изабелла бешеным аллюром уже скакали в Авилу, куда еще не добралась чума. В возке везли и их мать. За шесть миль до Авилы они остановились в маленькой крепости Гарденоза, и здесь их с почестями приняли местные гранды.