Страница 51 из 109
Рюрик сел и крепко обнял брата. Вместе они выглядели как отец и сын. И Рюрик только теперь со щемящим чувством увидел, как постарел брат. От Харальда пахло вином, немытыми волосами и, почему-то, — кожей. И тогда Рюрик заметил, что на брате — новые сапоги. И сразу понял: брат — собрался в дорогу.
— Я никогда не смогу поднять на тебя меч, Харальд. Никогда.
— Даже если я буду молить тебя, как меня молила наша мать?
— Ты сам говорил мне, что тот ужас шел за тобой много лет. Ты и мне желаешь этого попутчика?
Брат указал вдруг на почерневшую палубу драккара:
— Вон там… Там, где дыра от мачты, я стоял и держал тебя за пазухой, когда Один решил вдохнуть в тебя жизнь и ты зашевелился.
Рюрик обнял плечи брата еще крепче.
— А помнишь крещение в реке Ворм? — спросил Харальд. — Я смеялся тогда, я думал, что ради новых франкских мечей для нашей рустрингенской дружины это — сущая безделица. А вот теперь думаю, что не следовало бы этого делать и связываться с христианским Богом. Потому что сейчас это все запутало, и я даже не знаю, какой бог или какой ноккен или дьявол теперь примет меня… Таких слов никогда не говорил мой язык, Рюрик, а сейчас я скажу их: мне — страшно. Если меня возьмет христианский Бог, я никогда не увижу наших родичей, моих павших сотоварищей, не увижу Радмилу. Что буду тогда делать я у христианского Бога?
Над ними высилось ясное ночное небо, и звезды чисто посверкивали, словно отмытые осенними дождями.
— И всё теперь так непонятно… Один монах из Аахена сказал мне, что убивший себя сам сразу же падает в вечные кипящие котлы. В это верят христиане. Он сказал, что человек не может отнять у себя жизнь, так как она дана свыше. Три дня я думал об этом. Наверное, монах прав. Но умереть в своей постели, а не от меча — значит отдать себя ноккенам тумана… Как мне быть?
Рюрик ничего не мог на это ответить. Он об этом не думал. Даже в Одина и Валхаллу он верил не слишком, как-то больше по привычке, а гораздо больше верил в вещи конкретные — твердость своей руки, остроту своего меча, в новый парус своего небольшого потрепанного драккара.
— Брат, ты еще можешь держать меч, значит, рано пока думать о смерти, — сказал он. — Радмилу не вернешь… Оставь свое горе на этом старом корабле. Под моим кровом у тебя всегда будут чистая постель и добрый обед с чаркой вина. Я буду тебя ждать.
— Дружина теперь — твоя, Рюрик. И мой новый драк-кар. И кровный враг Рагнар с его сыновьями, у которого осталось пепелище нашего дома в Хедеби. Всё теперь твое. Иди домой, Рюрик. Я приду к тебе завтра…
Брат пришел к нему ночью, во сне. Он был молодым, таким молодым, каким его никак не мог помнить Рюрик. И он стоял в новых сапогах из рыжей кожи у мачты большого незнакомого драккара. Брат поднял руку, прощаясь. И тут же вдалеке закрутилась огромная воронка и стала затягивать драккар, а брат все махал с палубы и спокойно ждал, когда воронка окончательно его затянет. Рюрик хотел крикнуть и не мог, словно у него больше не было горла.
Он проснулся резко, как от удара. Начал лихорадочно одеваться. Эфанд заполошно, большой белой птицей заметалась по комнате в одной льняной рубашке. Рюрик выскочил из дома и бросился к гавани, не сказав ей ни единого слова. Хлопнула, как пощечина, дверь, и она внезапно остановилась, села на край их остывающей постели, упала на подушку, которая еше хранила его запах, и навзрыд заплакала.
В гавань уже бежал народ.
Старый драккар пылал. На палубе в кольце огня сидел мертвый Харальд. Перед самым рассветом он поджег корабль, а потом сел и наискось рассек себе шею мечом…
Только что встало солнце. Погожим обещал быть этот день.
…Рюрик подошел и перерубил канат, связывавший старый корабль с берегом. Спорым было течение в реке.
Скьольдунги и вся дружина «рус», стоя у воды, ритмично забили мечами о щиты, вновь и вновь хрипло повторяя древнюю песню норе, какую поют, провожая своих конунгов. Провожая в дорогу, не хороня в земле…
Северный ветер драккар направит!
Один готовит скамьи для пира!
Он наливает в рога крутые!
Место готово, скамья для пира!
Место готово, скамья для пира!
Место готово!..
И стенали над ними в небе чайки-плакальщицы. Так ведь и зовут их люди норе.
Все дальше уходил от берега пылающий драккар. И тогда Рюрик громко крикнул дружине: «Слушай!»
Воины и хаконы тотчас умолкли. И Рюрик сказал, чтобы «рус» собрались на тризну в медхусе Дорестада, а после тризны — покинули свои теплые дорестадские дома и вернулись на всю зиму в рустрингенский лагерь — готовиться к походу на Миклегард.
Он закончил, и дружина опять ритмично и мощно забила мечами о щиты — теперь уже приветствуя нового конунга. И громче всех бил о щит хакон Аскольд.
К Миклегарду
Рюрик снарядил на Миклегард сто пятьдесят драккаров, еще сто — оставил со Свенельдом, самым опытным хаконом «рус», для защиты Рустрингена.
На драккаре Рюрика шли Аскольд и Ингвар. И также — Олаф, ростом и статью уже почти догнавший конунга. Дир шел на другом корабле.
Путь лежал через земли племен, населявших страну Гардар, или Гардарику. Аскольд уже бывал там и со знанием дела рассказывал, что тамошние народы называют себя суоми, чудь, весь, летты, словены, а все вместе называются они «руотси», или «россы». Они очень похожи на людей норе, но говорят на языке мягком, словно льющийся мед, и понятном, если понимаешь ободритов и вендов. Рюрик с детства хорошо знал эти наречия. И еще говорил Аскольд, что у россов — полноводные реки, но на них много порогов и перекатов. Россы строят очень хорошие речные боты — ладьи, но не любят моря. Они вообще не любят покидать надолго свои дома и поступают так, только когда отправляются торговать. Еще они делают самый лучший мед, самый сладкий и самый пьяный. И они верят в своих богов, и их много, а не один, как у греков и франков. Потому нет у них высоких каменных церквей, наполненных золотом и серебром, как у тех, но много резных столбов с изображениями их богов. В городах у них — красивые дома, очень необычные, с крышами, похожими на чешуйчатых огромных рыб. Есть у них богатые склады с добром из разных земель. А особенно, добавлял Аскольд, хороши у них женщины. Они не такие высокие, как у норе, но крутобедрые, белокожие и большеглазые. За них арабы из страны Вандалуз дают много серебряных дирхемов. Леса россов полны зверем с блестящим шелковистым мехом, который не редеет и не выцветает, сколько его ни носи. И еще россы делают крепкие канаты, на которых тащат свои ладьи через перекаты рек и из одной реки в другую, чтобы попасть в Миклегард. Летом многие ходят торговать через земли россов. Тем же путем придется идти и дружине Рюрика.
Старая Ладога
Аскольд говорил, а Рюрик слушал его, стоя рядом на палубе. И вдруг пристально, сбоку, посмотрел на Аскольда. Тот заметил его взгляд, улыбнулся приветливо и открыто. Да, Аскольд действительно много знал о земле россов.
Они прошли большим, похожим на море озером со множеством островов и фиордов, россы называли это озеро — Нево[105]. Так сказал Аскольд.
Потом они вошли в реку, почти такую же широкую, как Элбе[106], но не такую быструю. Река впадала в озеро Нево, и потому идти теперь пришлось против течения.
И все было поначалу привычно, но вдруг стало твориться что-то странное: вода завертелась множеством водоворотов и… река стала поворачивать вспять[107]. «Рус» не видели раньше ничего подобного, и многим стало не по себе. Но драккары теперь легко заскользили уже по течению, и все увидели в этом добрый знак. Аскольд ничего об этом сказать не мог.
На высоких берегах стеной стоял сосновый лес, и серые скалы выступали из песчаных обрывов, словно обломки гигантских зубов. Когда солнце начало клониться к закату, стала меняться и погода: подул сильный ветер, небо затянули облака. Они быстро набухли дождем, словно ушибы — кровью. Вода в реке стала свинцово-серой.