Не будите Гаурдака

— Я?.. — озадаченно сфокусировал взгляд на огорченной физиономии незнакомого отрока и захлопал чернявыми ресницами мужичок. — Извини, парень… Что-то не признал… А мы разве знакомые с тобой?

Быстро обдумав этот вопрос и придя к выводу, что полгода с лишком замужества можно с некоторой натяжкой назвать знакомством, Сенька утвердительно кивнула.

— Знакомые. В последний раз мы два дня назад виделись. В Лукоморске. Ну?..

— Чего — ну? — недоуменно уточнил Иван.

— Ну — вспомнил?.. — чувствуя в своих руках тяжесть холодеющего трупа только что скончавшейся надежды, умоляюще уставилась ему в карие очи царевна.

— Не бывал я уже месяца три в столице, парубок. Обознался ты. Извини, хороший, — необъяснимо чувствуя себя виноватым, пожал плечами Хромой Иван, но тут же спохватился (Сантименты — сантиментами, а коробейника ноги да язык кормят) и продолжил: — Но если тебе иголки нужны, или пуговицы, или вот книжка интересная — про то, как розы зимой выращивать — ты только подожди, пока я перекушу…

— Н-нет, спасибо, не надо иголки, и розы не надо…

Интересно, если сейчас пуститься в описание обстоятельств их знакомства, ее сочтут пьяной или сумасшедшей?

Проверять это, даже на ее отчаянный взгляд, вряд ли стоило.

И она, расстроенная и разочарованная, медленно выпрямилась, пожелала спокойным ровным голосом коробейнику приятного аппетита, и, не видя ничего перед собой, налетая на входящих и покидающих трактир путешественников, вышла во двор, сжимая в руках скомканную шапку с предательски-бесполезным прибором.

Первая, последняя и единственная ниточка, которая должна была привести ее к безвестно сгинувшему среди бела дня супругу, обратилась в ее пальцах в дым и развеялась без следа (Перед закрытой на десять замков, заколоченной и заложенной кирпичом дверью. При этом не без основания подозревая, что хозяин давно уже выбыл в неизвестном направлении).

Что делать теперь?

Естественно, вне конкуренции по простоте и действенности был бы вариант лететь опрометью назад, и сразу — к Ярославне, за помощью — магической ли, или в виде нового приборчика. Но как раз за несколько дней до ее болезни та прилетала в Лукоморск погостить, и как-то мимоходом упомянула, что в конце второй декады апреля собирается навестить Высшую Школу Магии Шантони — забрать нового практиканта перед весенней сессией.

Они тогда обрадовались… передали с ней кучу гостинцев и приветов Агафону…

Вылететь в Шантонь она должна была как раз пару дней назад.

К-кабуча, как любит говаривать в таких случаях один специалист по волшебным наукам.

Что такое «не везет» и как с этим бороться…

Присев у теплой от солнечных лучей стены конюшни на ярко-зеленый островок молодой травки, царевна обняла одной рукой коленки, и стала с видом исследователя на пороге великого открытия вертеть в другой забастовавший иваноискатель.

Ну вот что могло в этой треклятой деревяшке испортиться?!

Не мочила, не роняла, не садилась на нее, гвозди ей не забивала…

Может, действительно стоит попробовать что-нибудь сломать, а потом заменить и проверить, как будет работать?

Самое простое — вилочка.

Сказано — сделано.

Через десять минут кандидатка в новые запчасти была найдена в куче обрезанных яблоневых веток у соседского забора, заботливо ошкурена, остругана в размер и тщательно прилажена на надлежащее место.

Настал волнительный момент первого испытания.

Затаив дыхание, Сенька дрожащей рукой вытянула новую вилку, освобождая стрелочку для новых дерзаний и свершений…

Из дверей трактира, рассеянно дожевывая на ходу рогалик с маком и запивая его чем-то из желтой керамической кружки, торопливо вышел знакомый старичок в зеленом кафтане.

Стрелка, не раздумывая ни мгновения, дернулась, ткнула в него острием и замерла, как прибитая.

Ну через пень же твою да в коромысло, а!!!..

Из трактира вслед за дедком выскочила растрепанная служанка, сердито отобрала у него кружку и, погрозив пальцем, также вприпрыжку скрылась в полутьме зала, расплескивая на затоптанный пол недопитый чай.

Старичок недоуменно поглядел на нее, на опустевшую руку, потом на остатки рогалика, запихнул его целиком в рот и, вытирая обсыпанные приставшим маком пальцы о бока кафтана, решительно направился со двора.

Даже обновленная, приспособа не сводила с него стрелки.

Не зная, что дальше думать и делать, Серафима уныло поплелась за ним.

Далеко за старичком ходить не пришлось: он отошел на два дома направо, постоял с полминуты, тупо глядя на кузню, потом вернулся к постоялому двору, встал к нему спиной, пошевелил губами, похмурил брови, повернул налево, миновал два дома и оказался перед продуктовой лавкой.

Кажется, на этот раз результат его устроил, потому что дед удовлетворенно хмыкнул, кивнул своим мыслям и, доставая из кармана пухлый, как и он сам, кошель, нетерпеливо шагнул в гостеприимно распахнутые двери.

Серафима, дивясь отстраненно всей очевидной нелепости своих действий, подкралась к открытому окошку и притаилась сбоку, смутно надеясь вот-вот услышать нечто потрясающее, что укажет на рассеянного дедка как на заколдованного Иванушку или, как минимум, на причину неисправности ярославниного приборчика.

Но и эта надежда отправилась по стопам всех предыдущих.

Старик банально и неинтересно купил козьей колбасы, козьего молока, козьего сыра, козьего творога, козий окорок, меда с козлобородника, квашеной капусты, несомненно, в свое время недоеденной козами, а также каравай в виде козьей головы, и, напоследок, пустой туес, на удивление с козами не связанный никак.

Расплатившись, он раскланялся с лавочником и поспешил назад, на постоялый двор, в сопровождении нагруженного туесами и свертками мальчишки лет десяти. У ворот конюшни его уже ждала готовая к продолжению пути повозка.

Через пять минут она уже влилась в бесконечный поток путников на большой дороге за околицей и растворилась в нем.

Смеркалось.

Запад играл и переливался всеми оттенками сиреневого и розового. Нерешительно зудели над болотом немногочисленные ранние комары. Заливались восторженным кваком при одной только мысли о грядущем создании семьи лягушки. Черными пиками пронзали прозрачный вечерний воздух раскачиваемые легкомысленными стрекозами листья прошлогоднего камыша.

С востока накатывалась ночь.

Время сделать привал, решил старик.

Конечно, мокрый голосистый островок суши посреди бескрайнего болота не сравнить было с веселой лесной опушкой, уютной полянкой или гостеприимным стогом сена в чистом поле, не говоря уже о пределе мечтаний усталого путника — постоялом дворе… Но, к смущению своему, задремав на пустынной дороге, он позволил лошади провезти себя мимо всех привлекательных мест для ночевки, услужливо возникавших на его пути после того, как он свернул с шоссе. И поэтому сейчас перед ним предстал незамысловатый выбор всего из двух вариантов: расположиться лагерем посреди топи, или спешно возвращаться по пропадающей в быстро сгущающихся сумерках гати на несколько километров назад.

Сердито буркнув что-то оскорбительное то ли в адрес лошади, то ли болота, то ли всего Белого Света в целом, дедок кряхтя выбрался из повозки и раздраженно огляделся.

О том, чтобы развести на ночь — или хотя бы на вечер — костер речи не было: из горючих материалов под рукой была только коляска.

Хмуро вспоминая, едят ли лошади камыш и осоку, дед распряг Рыжую и привязал к притулившемуся у самого края гати упитанному, но кривобокому дереву, по виду — гибриду плакучей ветлы и карликового баобаба — покрытому от корней до макушки, как пледом цвета хаки, пестрыми лохмотьями лишайника. Отпускать на ночь посреди трясины лошадь, даже — или тем более? — стреноженную, было бы верхом рассеянности даже для рассеянного пенсионера.

Исподтишка понаблюдав за осуждающе поджавшей губы и косящейся на него кобылой, старичок неохотно пришел к заключению, что лошади болотной флорой всё-таки не питаются («Не забыть пополнить запасы в ближайшей деревне. Записать бы надо… Гром и молния, куда опять задевался мой блокнот? И грифель?..»). Вздохнув, он высыпал в холщовую торбу остатки овса и привязал ее к морде Рыжей.