Страница 39 из 100
— Как же вы не видели?! — повеселел Павел Дмитриевич, вспомнив свою любимую поговорку.
Это была шутливая поговорка. Она возникла давно от слов Дробота Артема Филипповича, бывшего директора школы, и прижилась в их семье, как ненавязчивая и приятная данность. Напряжение сошло, и Павел Дмитриевич пошел в гостиную.
Супруги Диляковы были людьми просвещенными, начитанными, интеллигентными. Они отдавали предпочтение духовному перед материальным, много времени уделяли интеллектуальным видам отдыха, случавшегося между будничной работой и рутиной быта. Детей и внуков — выучили, правнуков — подняли, праправнуков — дождались. И каждому поколению своих потомков были — современниками. Это не так легко, как может показаться на первый взгляд. Дети не растут сами по себе, как побеги от старого корня. Для того чтобы их воспитать, надо поддерживать не только уровень знаний, а еще и проникаться изменениями в человеческих вкусах, во всем отвечать текущей моде.
Ничего, — успокаивал себя Павел Дмитриевич, — завтра будет новый день, будет светить солнце, снова придут дети. Жизнь еще продолжается, это главное, вопреки усталости и унынию.
14
Марина и Василий пришли около десяти часов утра.
— Надо было дома помочь, — объяснила девушка. — На меня родители положились в хлопотах о племяннице и свиньях. Интересное сочетание, не так ли?
— Значит, ваша старшая уже замужем? — удивился Павел Дмитриевич. — Как летит время! А я ее еще маленькой помню, вот такой, — показал он, подняв ладонь где-то на метр от земли. — Кажется, Наталкой звать?
— Да. Теперь она уважаемый человек — держит свою аптеку, очень занята работой.
— Отец твой Петр Макарович, ей-богу, такой интересный человек, — хозяин что-то припомнил и засмеялся, как и вчера слегка наклонив голову и отведя ее в сторону. — Берите стулья, пойдем в сад. Ты смотри, как печет. В полдень снова градусов тридцать восемь будет. Тропики.
— Хорошо, что ветерок повевает, — с видом настоящего знатока сказал Василий.
— С чего ты взял, что это хорошо? — отбросила назад кургузые косички девушка.
— Я ж занимаюсь в кружке по изучению методов выживания в экстремальных условиях. Забыла? Или ты думаешь, что на свете существует лишь твое тхеквондо?
Они вышли к западному торцу дома и поставили стулья под развесистой грушей. Дальше за деревом лежал небольшой огород с уже убранным картофелем. Однако около межи, за которой открывалась вольная степь, еще зеленело несколько рядов свеклы, петрушка и несколько случайных подсолнухов со здоровенными головками, наклонившимися под весом семян. За огородом взгляду открывалась центральная дорога поселка, вырвавшаяся из сетей улиц и переулков, домов и перекрестков и резво бежавшая по ровной местности параллельно речке Осокоревке к трассе Москва-Симферополь. Ближе к горизонту дорога поднималась на косогор, отклонялась налево и пробегала по его верхушке метров двести-триста, преодолевая созданное увалом впечатление несколько суженного горизонта, а еще дальше терялась в степи, недосягаемой глазу.
— Как у вас просторно! — выдохнул Василий. — Равнина почти до горизонта. А у нас за домами горизонта не видно.
— Замечательный вид, — согласился Павел Дмитриевич. — Я, как духота наступает, прячусь сюда и смотрю вдаль. Тогда будто легче становится. Дышится свободнее.
Расселись полукругом.
— Вы что-то о моем отце начали говорить, — намекнула Марина.
— Ага, — рассказчик пару раз кашлянул для солидности. — Было время, когда мы с ним работали на одном заводском участке и, конечно, поддерживали приятельские отношения. Он оказался тонким и неутомимым юмористом, умел мистифицировать публику. Кое-кто его даже не понимал. Кроме того, он же — рьяный охотник.
— Я знаю.
— И до сих пор?
— Бывает.
И тут начался новый рассказ.
Собирали мы у кого что есть и отправлялись прогуляться. Компания была такая: твой отец Петр, его старший брат Иван, я и мой приятель Григорий Телепень, теперь уже покойный.
Телепень — это его родная фамилия, и подходила она ему, истинно, на все сто. Был Григорий высоким, неуклюжим и очень ограниченным, более того — не способным к обучению. О таких говорят: тупой, как дверь. Мы с ним довольно близко познакомились, когда после женитьбы я переехал жить на этот край села. Других ровесников здесь не было, но не жить же мне волком среди людей. А со временем я даже замечал за ним проявления сообразительности: неизвестно, почему он учиться не хотел, но свои недостатки знал хорошо и относился к ним иронически, подсмеивался над собой, то есть от природы он не был полным тупицей.
Нажил я хлопот с его фамилией! Мне, случалось, говорили, с кем ты водишься, он же настоящий оболтус. Не знали его люди так хорошо, как я, а может, оценить не умели или не хотели. Зачем мне уточнять? Надоело мне слушать про оболтуса, жаль стало друга. Я когда-то ради шутки и говорю, чего вы, дескать, прицепились к человеку, он только вырос высоким, а по сути своей еще дитя. Вот и стал он из тех пор Григорием Дитятей. А со временем его настоящую фамилию знали только в отделе кадров, а для дивгородцев Григорий навсегда остался Дитятей.
Так вот. У твоего отца и у дяди были ружья, у меня — машина, а у Дитяти ничего не было.
— Я, — хохотал Грицко, — буду дичь загонять. Буду доставать ее с деревьев или из воды. Буду вам вместо собаки.
Мне не всегда удавалось понять, когда он говорит серьезно, а когда шутит, — продолжал Павел Дмитриевич припоминать. А тут и совсем не до этого — я ж за рулем. Смотрю, твои родственники соглашаются.
Говорит Петр, твой, Маринка, отец:
— Тогда, давайте, поедем в сторону Свинотреста, в тамошних посадках есть куропатки, а на пшеничном поле зайцы водятся.
— Где там пшеница? Ее давно убрали, одна стерня щетинится, — старался быть полезным Григорий.
— Ну и что! — горячился твой отец. — Зато зайцев хорошо видно. Их там полно.
Я молча развернул машину и поехал в сторону той посадки, о которой они говорили. Возле меня сидел Гришка Дитя, твои родственники расположились на заднем сидении и, как всегда, ссорились. Теперь мне кажется, такие публичные ссоры зачастую были напускными, мастерски разыгранными для публики спектаклями, хобби такое у них было. Но перепалка только начиналась с невинных шуток, умных острот, дальше дело переходило на колкие насмешки, а потом — на ссоры всерьез. Причем, ни один из них голос не повышал, не сбивался на грубость, не распалялся — монотонно допекали друг друга обиняками и безобидными фразами. Часто бывало, что и завирались в доказательствах.
Вот и здесь я почувствовал, что процесс доходит до точки кипения:
— Большего, чем ты, дурака я не видел, — сказал Петр брату.
— А я видел, — спокойно ответил Иван.
— Где? — наивно спросил Петр.
— Вот он, — показал Иван на него.
Пришло время вмешаться и ним.
Здесь Павел Дмитриевич подобрал краснобокую грушу, неожиданно упавшую ему на колени, вытер ее и подал Марине.
— Это дерево еще до войны мой тесть посадил, царство ему небесное. А вы угощайтесь, оно у меня не брызганное, без химии, — и продолжил рассказ.
Я значит, чтобы отвлечь их от перепалки, спросил у Петра:
— Как ты отпуск проводишь? Чем занимаешься?
— Дом достраиваю, — твои родители жилы во времянке, а дом как раз заканчивали, чтобы к зиме в него вселиться. — У меня все по плану идет, я человек строгий, — ответил твой отец. — Каждый день планирую заранее.
— А что там планировать? Вставай и берись за работу, — встрял Григорий.
— Хорошо тебе говорить. А у меня ж дети! Надо у них тетради и дневник проверить, помочь им сделать уроки.
— Ха! — ударил Петра по колену Иван. — Как ты можешь проверять уроки у детей, когда сам даже начальную школу не одолел?
Это вам пример, как случалось им завираться, — объяснил по ходу рассказа Павел Дмитриевич. Так как твой отец, Марина, среднюю школу окончил, просто, дальше учиться не захотел. А дядька Иван считал себя человеком ученым — у него был диплом торгового техникума. Так вот я встрял в разговор и спросил у Петра: