Страница 94 из 108
— Передал. Под расписку.
— В этой команде нет ни одного специалиста, который умел бы спрашивать с толком. Применяют устаревшие, чуть ли не средневековые методы дознания. Допрос необходимо совмещать с тщательным медицинским наблюдением. На существенном современном уровне! У нас, в гестапо, на допросах обязательно присутствует врач высокой квалификации. Из мешка костей вам снова сделает анатомический скелет. Поэтому мы умеем разговорить любого. Наши заключенные мечтают о смерти, как о манне небесной. Для них смерть — это спасение, счастливое бегство из наших рук. И мы не обманываем — мы твердо обещаем заключенному смертный приговор. Но только после существенного признания. У нас нет безмозглых костоломов.
Он неожиданно спросил:
— А вы не очень переживаете за своего шефа?
— Как на мой вкус, — осторожно ответил Майер, — господин Хейниш — не из худших. А что?
— Он сделал одну глупость. Существенную!
— Что вы говорите? Какую же?
— Накатал донос на меня, а фактически — на Мюллера.
— Не может быть! — Майер и в самом деле ничего не знал об этом.
— Было!
— Разве можно вас в чем–либо обвинить?
— На каждого можно бросить тень. Была бы цель и желание.
— Какие же цель и желание могли возникнуть у Хейниша?
— Желание — спасти собственную шкуру. Цель — свалить свою вину на другого. Разве не существенно?
— Ничегошеньки не понимаю! — искренне ответил Майер.
— А! Возможно, вам неизвестна суть дела. А дело в том, что, как оказалось, «пианистка» была уже запеленгована. Планировалась акция на выслеживание ее сети. Хотели взять всех причастных… Конечно, объявлений на улице об этом не вывешивают… А я узнал Астафьева! Я ничего не знал о «пианистке». Так что его надо было брать где–нибудь подальше, и все было бы в порядке… А что вышло? Хейниш хватает Астафьева чуть ли не под окнами, вламывается в дом, убивает «пианистку», а потом стряпает донос, будто бы я именем шефа гестапо Мюллера принудил его действовать. Ну что ж! Мюллер меня спас, как Кальтенбруннер вытащил из беды Хейниша. Но у Мюллера долгая память. Вы в этом еще убедитесь. Самая малая зацепка, и я не позавидую Хейнишу. Загремит. Существенно!
Майер внимательно поглядел на Гейлигена и спросил:
— Интересно, он бил вас?
— Вы о ком? — даже растерялся гестаповец.
— Об Астафьеве.
— А — а, — сообразил Гейлиген. — Где же он мог меня бить?
— В Астрахани, *когда вы попали под следствие. Помните, вы как–то рассказывали?
— Да что вы, в самом деле, не знаете или прикидываетесь? Их методы расследования отличаются от наших. Существенно! Особенно в мирное время… Иначе я не имел бы чести вести с вами такие приятные беседы. Чудесное совмещение — физический моцион с интеллектуальным!
Вчера утром Гейлиген вдруг спросил Майера:
— Какого вы мнения обо мне?
Застигнутый этим неожиданным вопросом, Вилли только и смог, что неопределенно пробормотал:
— Да как вам сказать…
— И не скажете. Ничего существенного! У меня — нюх.
В его бесцветных глазах таилось какое–то невысказанное подозрение.
«И действительно, возможно, что–нибудь почуял, — обеспокоился Майер. — Что же насторожило этого зверя? Пора кончать игру…»
— У меня, господин гауптштурмфюрер, сложилось впечатление, что у вас ко мне какой–то особый интерес. Я буквально кожей ощущаю это!
— И что же вынюхали? — прямо спросил Майер.
— Скажу, когда будет что ответить. Существенно!
Гейлиген прижал локти к бокам и побежал по кругу…
Для выполнения замысла, который вырисовывался постепенно и наконец оформился в точную схему действий, Майеру нужны были две машины. Он имел лишь одну.
В этот вечер Вилли свою эсэсовскую форму скрыл под гражданским плащом, широким и долгополым. 06мотал шею темным платком. Шляпа с широкими полями, очки и наклеенные усы изменили обычный облик Майера. Во всяком случае, в темноте его не узнать. Новые перчатки, которых у него никто не видел, в этот вечер тоже обязательны. На всякий случай опустил в карман плаща тяжелый гаечный ключ. Стрельба при любых обстоятельствах исключалась! Берлин — слишком чуткий на выстрелы.
Свою машину он остановил в заранее избранном месте на Кинкелыптрассе. Закрыл на ключ и для надежности дернул дверь. Потом пешком направился к Бис–маркплац. Здесь в фешенебельном ресторане обслуживают без продовольственных талонов. Цены — легендарные, зато и выбор — как до войны. «Существенно!» — как сказал бы Гейлиген. Это и привлекало денежных воротил, особенно владельцев «народных предприятий», как была «демократически» названа вся промышленность «третьего рейха». Вблизи этого злачного «оазиса» всегда припарковывалась уйма машин. Одна из них и нужна была Майеру. Он похаживал в затененном скверике неподалеку, выжидая подходящего случая. Светомаскировка способствовала выполнению его замысла. Вот, кажется, и случай!..
Из роскошного «мерседеса» не вышел, а словно выкатился подвижный толстячок, небрежно хлопнул дверцей и быстренько открыл заднюю. Из машины, манерно изгибаясь, каждым движением подчеркивая какие–то свои прелести, выскользнули две разнаряженные дамы. Дорогостоящие дамы — мех, драгоценности, кокетливые шляпки… Лениво, словно кошки, покачиваясь, подались в ресторан. Толстячок поспешно захлопнул задние дверцы и трусцой поспешил за очаровательными соблазнительницами. Закрыть машину на ключ забыл… Двери ресторана раскрылись, на мгновение упал на улицу неяркий свет, и снова — темень. Вошли. Теперь — не терять времени. Вилли сел в чужую машину. Глянул на показатель бензобака. Майер включил мотор и неспешно отъехал, не привлекая внимания.
Машину остановил в темном проулке, который давно присмотрел. На фоне серых, почти черных в темноте домов, стоявшх вплотную друг к другу, темный «мерседес» трудно было заметить.
Из него было удобно наблюдать за школьной площадкой, по которой бегал Хорст Гейлиген.
— Допустим, что каждый круг прибавляет минуту жизни. Каждый раз я делаю не менее шести десятков кругов. И значит, я добавляю час на спидометре своей жизни. Нужна система, ежедневные упражнения, чтобы часы сложились в годы.
«Годы у тебя, мерзавца, длинные, как у зайца хвост…»
Наконец–то!
Вот он покинул площадку, вышел на улицу, направляясь домой.
Тихо заурчал мотор. Машина почти неслышно выехала на улицу. Но Гейлиген оглянулся и отступил ближе к стене соседнего дома.
«У негодяя действительно звериный нюх… Не медлить!»
Майер нажал на газ. Машина рванулась вперед. Казалось, ничто не могло спасти гестаповца.
И тут произошло непредвиденное.
Гейлиген подскочил и упал на удлиненный капот машины. Со звоном посыпалось ветровое стекло. Майер едва успел прикрыть лицо рукой, а ногой нажать на тормоз. Тело Гейлигена соскользнуло с капота на землю. Вилли буквально выпрыгнул из машины, оказавшись около «спеца по сокращению населения».
На Майера уставились пронизанные ужасом и ненавистью глаза…
— Я чувствовал, — пробормотал гестаповец. — Сущест…
Удар гаечным ключом по голове заставил его замолчать.
Майер бросился к поврежденному «мерседесу». Мотор урчал. Вилли направил машину в узкий переулок, словно в черный туннель. Оттуда сразу же — на Мольт–кештрассе. Здесь остановился и выключил мотор. Через проходной двор метнулся на соседнюю Кинкелыптрассе. Здесь на прежнем месте темнел его служебный «опель». Сбросив гражданскую одежду, он надвинул на голову фуражку эсэсовца, снова превратившись в рыжего га–уптштурмфюрера Вилли Майера. Подъехав к канализационному колодцу, остановил на минутку «опель», отодвинул крышку, бросил в темноту люка ненужные теперь одежду и гаечный ключ. Последними туда же полетели новые перчатки. Теперь — все!
Что дальше?
Обеспечить алиби!
Как можно быстрей — на мужскую вечеринку, устроенную по какому–то поводу коллегами.
Его встретили с пьяным ликованием.
— Вилли, дружище, где тебя носит?
— Немного задержался у шарфюрера Бергер.