Страница 20 из 108
— Очень возможно, герр штурмбанфюрер! — предупредительно подхватил Функель.
— Похоже на то! — вел дальше Хейниш. — Разумеется, убийство Мюллера мы не оставим без самого тщательного расследования. Гауптштурмфюрер Кеслер, — обратился он к одному из эсэсовцев, которые толпились за его плечами, — поручаю вам это дело. Прежде всего с экспертами осмотрите труп, уточните, где именно был убит обер — лейтенант. И немедленно доложите!
— Слушаюсь!
— Кстати, господин комендант, куда вы дели арестованного полицая?
— Я взял его под стражу, — вклинился в разговор исполнительный Вилли Майер.
— Прекрасно! — сразу оживился Хеййщп. — Тогда не будем откладывать. Пусть его сейчас же приведут ко мне. И еще — пригласите для перевода фрейлейн Бергер. Ведь ваш полицай, гауптман, не понимает немецкого?
В пределах простейших выражений: «Стой!
Внимание! Свинья!» — точно очертил пределы языковых познаний полицая Функель.
Двое дебелых эсэсовцев небрежными, но ощутимыми толчками водворили Зазроева в кабинет. Кристина Бергер с отвращением взглянула на него, на человека, предавшего свой народ, сознательно ставшего чужой подошвой, которая первой ступает в грязь и хлюпает в ней на сапоге оккупанта, подминающего под себя родную землю.
— Зазрой? — спросил штурмбанфюрер.
— Зазроев, с вашего позволения, уважаемый господин, — полицай склонился в низком, угодливом поклоне.
— В какое время и где именно ты заметил машину обер — лейтенанта Мюллера? — задал вопрос Хейниш, — Фрейлейн Бергер, прошу переводить.
— Приблизительно в полночь, — задумчиво ответил пелицай. — Появилась она из переулка на Станична–штрассе и остановилась чуть дальше перекрестка с Владей — Кауказштрассе.
— Кто был за рулем?
— Герр обер — лейтенант Мюллер! Кто же еще? Я своими глазами видел, как они выходили из машины. — Зазроев искоса с отчаянием взглянул на Функеля.
— Рассказывайт, Зазрой, все рассказывайт, — покровительственно поощрил его комендант.
— Из–за того, что его качало из стороны в сторону, я решил, что господин обер — лейтенант, извините, перепили, и я из осторожности решил без надобности не попадаться им на глаза.
— Почему?
— В таком состоянии, извиняюсь, они всегда всем полицаям, как только те попадались на глаза, любили пересчитывать зубы. А кулачище у них был — не приведи господи!
— Куда он направлялся? — остановил лирические воспоминания полицая Хейниш.
— Прямехенько на заднее сиденье. Чтобы, значит, отдохнуть…
Хейниш поиграл карандашом и спросил чуть ли не любезно:
— Он свалился до или после того, как ты выстрелил?
Зазроев побледнел. Зто было удивительное зрелище — вспыхнувшая бледность, которая светилась сквозь паранджу щетины.
— Я не стрелял, господин штурмбанфюрер. Можно же проверить — я с вечера почистил винтовку и не сделал из нее ни одного выстрела.
— Тогда кто же стрелял?
— Вообще никто не стрелял, — пожал плечами полицай. — Ночь прошла спокойно…
— Ти опьять отшень любишь шютка шютиль, За–зрой, — не удержался Функель, — Ти не стреляйт, никто не стреляйт, а Мюллер застреляйт. На твой пост застреляйт, Зазрой!
Лихорадочные мысли метались в голове Кристины Бергер. Не возникало никакого сомнения в том, что вот сейчас Хейниш минута за минутой, шаг за шагом проверит маршрут и действия Мюллера и обязательно узнает, что обер — лейтенант проявил к ней, если так можно сказать, автогалантность. Сразу возникает вопрос: почему сама не рассказала? А если не рассказала, значит, скрыла. Почему скрыла? Не подозрительно ли, что она скрывает, казалось бы, безобидный факт? Ведь волокитство для бабника Мюллера — норма поведения, явление такое же естественное, как употребление ежевечерне нескольких рюмок шнапса… И Кристина решила упредить расследование штурм–банфюрера.
— Господин Хейниш, позвольте мне сказать. Возможно, зто будет важно для хода следствия.
— О, безусловно, фрейлейн! — начальник СД весь превратился во внимание.
— Вчера вечером, когда я, идя со службы, поравнялась с офицерской столовой, меня встретил обер–лейтенант Мюллер и предложил подвезти домой. Я согласилась с благодарностью. Так что, когда он возвращался…
— Когда вы ушли со службы?
— В начале одиннадцатого. Минут пятнадцать, не больше.
— А когда прибыли домой?
— Когда я вошла в комнату, был как раз одиннадцатый час.
— Мюллер зашел к вам?
— О нет! Он сильно выпил, а мне не желательно усложнять отношения с господами офицерами… Он проводил меня до калитки и уехал.
Хейниш задумчиво вставил карандаш в мраморную конусообразную подставку, которая щетинилась отточенными грифелями. «Если ей верить, то Мюллер убит между одиннадцатью и двенадцатью часами. Но полицай твердит, что видел его живым еще в полночь!..»
— Зазрой, ты уверен, что в машине за рулем был Мюллер? — настаивал штурмбанфюрер.
— Так точно! Мюллер лег спать, и вот, — полицай растерянно опустил голову, — не поднялся…
— Ты сделал попытку разбудить его?
— Нет… Я заглянул в машину. Они укрылись с головой, но на рукаве шинели я узнал металлический знак, какой изо всех офицеров носили только они. На рассвете я позвонил господину коменданту…
— В камеру! — махнул Хейниш рукой в сторону Зазроева, — Вы тоже, фрейлейн, можете идти, однако не покидайте своего служебного места, — Он проводил ее взглядом и только потом взял телефонную трубку. — Кеслер? Что успели?
— Кое–что прояснилось, господин штурмбанфюрер!
— Почему вы тянете с докладом?
— Как раз собрался… Докладываю: экспертиза подтверждает предварительные данные. Мюллер убит около полуночи. Убийство произошло не в машине. Вероятнее всего — в помещении, так как стреляли в спину, а пулевого отверстия на шинели нет.
— Интересно… Спасибо, Кеслер! — Хейниш положил трубку, — Майер!
— Слушаю, господин штурмбанфюрер.
— Значит, вечером он провожал ее домой…
— Вы считаете, что Кристина Бергер… — осторожно начал Вилли.
— Я ничего не считаю. Я лишь уточняю факты, которые, безусловно, имели место. Вот что, Вилли. Езжайте за «Эсмеральдой». Она живет рядом с Бергер. И значит, должна была кое–что заметить, если старательно выполняет свои обязанности…
В квартире «Эсмеральды», тайного агента СД, царил типично послекутежный беспорядок. Сама она, взлохмаченная, с размазанной по лицу помадой, лежала под одеялом и едва соображала. Смотрела на Майера опухшими от ночного кутежа глазами.
— Очень извиняюсь, господин Майер, — силилась она что–то пояснить на ломаном немецком языке, — здесь все так… в беспорядке… неуютно… Извините, я не ожидала такого раннего визита…
— А мне все равно, — снисходительно ответил Вилли. — Скажите–ка лучше, какое стихийное бедствие вас постигло? На мой взгляд, произошло, по меньшей мере, многобалльное землетрясение.
— Не совсем, господин Майер, просто житейский вихрь занес ко мне вечером сразу двух красавчиков, жадно истосковавшихся по женскому теплу… Ой, головушка моя!..
— Кто они, если не секрет?
— От вас, Вилли? Секрета нет, но черт их знает… Ехали на передовую и вот — отдохнули…
— Звания? Хоть знаки различия запомнили?
— Кажется, гауптман и лейтенант…
— Может, обер — лейтенант?
— Возможно, вы же знаете, я в этом не очень разбираюсь…
— Зато в другом…
— О, Вилли! Неужели?.. Обратите внимание, я до сих пор в постели…
— Не кажется ли вам, что вы слишком широко понимаете свои обязанности перед рейхом?
— Ну тогда хоть подайте даме рюмку… Головушка ведь раскалывается…
Майер подошел к столу. Стоя спиной к «Эсмераль–де», не снимая перчаток, стал проверять бутылки.
— И французский коньяк пили?
— Пили все, что на столе… Неужели вы думаете, что я успела выучить все языки? И немецкого достаточно на всю Европу…
— Резонно, — согласился Вилли. — Вы умная женщина. — Он незаметным движением выставил из кармана шинели порожнюю бутылку из–под коньяка. — Но иногда стоит знать, чем угощались… Например, знаете ли вы, какое наслаждение было заключено в этой посудине? — он поднял только что выставленную из кармана бутылку. — «Мартель» высшей марки!