Страница 14 из 68
— Сегодня я был на заседании Польского Филологического Общества, — тихо сказал отец. — И встретил там профессора Седлачека.
— А, Клавдия Слепого! — Рита стукнула себя по лбу. Вечно она забывала фамилию преподавателя латинского языка, получившего свое прозвище от манеры снимать очки и всматриваться выпуклыми глазами страдающего близорукостью в хихикающих девиц.
— У тебя будет двойка за семестр по латыни, у не сильно требовательного преподавателя! Как ты мне это объяснишь?
— Не волнуйся, папульчик! — Рита стиснула карандаш своими мелкими, красивыми зубками. — В следующем семестре все обязательно исправлю. Просто я терпеть не могу эти глупые упражнения, которые нужно переводить на латынь! Уж лучше Цицерон! Вот глянь сам, папуля! Например, совершенно идиотское письмо Станиславу от Бронислава.
Рита встала, взяла книжку в руку, вторую руку воздела вверх, словно римский ритор, и начала вещать:
— "Дорогой Станислав! — Тут она подняла глаза к потолку. — Мы были на экскурсии в Италии с нашим любимым преподавателем. Ох, какие же наслаждения мы там познали!" Папа, ведь это настолько глупо, что прямо зубы ноют!
Рита прекратила чтение и искристо рассмеялась. Попельский про себя соглашался, что относящиеся к современности упражнения в этом учебнике и вправду были претенциозными и чванными. Он поглядел на дочку, все еще стоящую в позе ритора. Этот актерский талант в ней, это от матери, подумал комиссар, ей следует играть в театре, а не переводить эти дурацкие упражнения про Бронислава и Станислава. Профессор Седлачек жаловался, что Рита его передразнивала, когда он писал на классной доске латинские выражения, и что ему пришлось ее примерно наказать, расспрашивая о consecutio temporum[36]. Позорное незнание по данному вопросу Рита проявила тут же, в результате чего ему пришлось поставить ей двойку, которая серьезно повлияла и на оценку за семестр. Попельский представил, как Седлачек стучит пожелтевшим от никотина пальцем в написанное на доске выражение "Errare humanum est"[37] и скрежещущим, запинающимся голосом анализирует эту максиму, прибавляя подходящие примеры. Неожиданно ему вспомнилось, сколько желания высказывала Рита, когда много лет назад он сам начал ее учить латыни в воскресные пополуденные часы. Он помнил, как подчеркивала она предложения в своей тетрадке. Кк была она счастлива, когда за правильное спряжение глаголов она получала от отца прянички! А сам он потом все это и забросил, предпочитая читать газеты, чем посвящать это время дочери. Бывало, что в это же самое время лечил похмелье пивом. Все это его вина! Только его!
Попельский стиснул зубы и подошел к Рите. Поцеловал ее в лоб. Он почувствовал тот же самый запах ее темных волос, как и много лет назад, когда вознаграждал ее — как сам считал — поцелуем за правильные склонения и когда с усмешкой передразнивала его за столом: "Primum philosophari, deinde edere"[38]. Он еще сильнее стиснул зубы и вышел из комнаты дочки, слыша ее: "Спокойной ночи, папочка!".
Львов, понедельник 11 января 1937 года, половина одиннадцатого вечера
Леокадия Тхоржницкая перестала раскладывать пасьянс, когда Эдвард закончил рассказывать о своей встрече с лычаковскими хойраками. Слушала она очень внимательно и все понимала, хотя и не любила немецкий язык, которому решительно предпочитала французский. Немецкий язык ее двоюродного брата был настолько богатым и изысканным, что она всегда выслушивала его с громадным удовольствием, которое, правда, в значительной мере заправило горечью содержание самого рассказа. Пасьянс "галерный раб" у Леокадии не вышел, впрочем — как и всегда. Она отложила карты и поглядела на кузена.
— Послушай, Эдвард, — сказала она, — тщательно подбирая немецкие слова. — Девушек ты не знаешь, сам семнадцатилетней девушкой тоже никогда не был. А вот я — была. И точно так же испытывала любопытство к миру, как Рита сейчас. И давай-как что-то тебе расскажу. Было это в Станиславове. Тогда я была на год моложе Риты. И вот помню, как тайком выбралась из дому ночью, чтобы через окно в ресторации Микулика на Армянской поглядеть на пивших там вино гусар. Они так замечательно выглядели, когда днем вышагивали по Сапежинской[39]! Один из них вышел во двор, чтобы отлить воду. — Вообще-то Леокадия воспользовалась определением, которое было неприличным в устах дамы. — И вот он увидал меня возле окна. И пригласил к столу, предложив пирожные и танцы. А я согласилась, хотя уже близился второй час ночи, а гусары были сильно выпившими и возбужденными. А знаешь, почему я согласилась? — Леокадия неспешно стала складывать карты. — Потому что думала, будто и вправду буду всего лишь, подчеркиваю — всего лишь кушать пирожные и танцевать. Я поверила в это, забывая, что в это время у Микулика просто не могло быть пирожных! Но этот гусар настолько мне понравился, что я поверила в эти его пирожные!
— И что было дальше? — с определенным беспокойством спросил Эдвард.
— Понятное дело, никаких пирожных я не попробовала, — усмехнулась Леокадия. — И не потанцевала. Если бы не Микулик и его сын, ушла оттуда бы обесчещенной. А после того мне уже не хотелось верить никакому мужчине, и, возможно, потому… сегодня я сама. Впрочем, прости, с вами, с Ритой, с тобой, с Ганной… Не беспокойся, — немного подумав, продолжила она успокаивающим тоном. — Когда в четверг я возвратилась после бриджа у асессора Станьчака, Рита была уже дома. На ее лице были следы помады, но тогда я предположила, что она попросту баловалась. Я попросила ее все стереть, говоря, что ты будешь за это на нее сердиться. Она пошла умыться, а потом мы долго разговаривали. Ко мне она была очень мила, что, как сам знаешь, у нее бывает не часто. Девочка смеялась и пыталась доказать свое. Семнадцатилетняя девушка из хорошего дома, которая, прошу прощения за крепкое словцо, выбралась из норы вонючего уличного бандита, так себя не ведет.
— Так Рита тоже поверила в пирожные? — задумчиво спросил Попельский и уже спокойнее погладил свою испанскую бородку, которую Лёдя называла "татарской". — И кому же? Бандитам?
— Ой, Эдвард… — Леокадия поднялась с места и начала расхаживать по комнате. В своем темно-синем платье с белым воротничком она походила на учительницу-пенсионерку. И говорила она внушительно, словно опытный педагог. — Вместе с Ганной и со своей со ученицей Ядзей Вайхендлерувной они вышли из дому…
— Давно мне не нравится эта еврейка… — буркнул Попельский. — Эта ее подружка…
— Вовсе даже наоборот, — рассмеялась Леокадия. — Тебе всегда нравились женщины еврейского типа. Что, к старости в корпоранта[40] превращаешься? Но послушай, что я тебе хочу сказать, только не перебивай меня! Наша добрая Ганна отправилась в костёл, а девушки — в цирк. Именно так все оно и было! Какое же удовольствие они испытали, когда где-то тайком, в какой-то подворотне, накрасились! Во-первых, никто их не узнает, во-вторых, они будут чувствовать себя взрослыми! Вполне возможно, только не нервничай, Эдвард! они закурили папироску и раскашлялись, бедняжки. В цирке сели в партере. И сколько там времени нужно, чтобы к ним подсел какой-нибудь франт, какой-то донжуан из Мосциськ? А может, то как раз и был атлет, увидевший восхищение у них в глазах? И пригласил их на пирожные в кафе. Вот только кафе оказалось какой-то пивнушкой, в которую приходят батяры. И вот тебе и все! Тот батяр, который сегодня все это тебе рассказывал, покупал там выпивку и совершенно не знал, что происходило с девочками дальше! А с ними ничего и не происходило! Вышли, убежали — быть может, за них заступилась хозяйка этой пивнушки, как когда-то за меня заступился Микулик? Вот и все, Эдвард! Во время беседы со мной Рита была явно в веселом настроении. Поверь мне, никто обесчещен не был! Утратив честь, девушка ведет себя совершенно иначе!
36
Согласование времен (лат.)
37
Errare humanum est. Перевод: Человеку свойственно ошибаться. Источник: Цицерон (Викицитаты)
38
Сначала философствование, еда — потом (лат.)
39
Ул. Сапеги — ныне ул. С. Бандеры — Прим. перевод.
40
Член студенческого (в германских университетах) союза, часто националистического толка — Прим. перевод.