Страница 35 из 51
Танал Ятванар ощерился: – Провалившийся всегда ищет подпорки и оправдания. Он делает слабость добродетелью. Карос Инвиктад описал это жалкое явление в одном из своих трактатов…
Смех Джанат перешел в хриплый кашель. Отдышавшись, она сплюнула, бросив: – Карос Инвиктад. Знаешь, почему он так презирает академиков? Он сам – неудавшийся академик. – Она оскалила покрытые пятнами зубы. – Называет это трактатами. Неужели? Храни Странник, как претенциозно. Карос Инвиктад не может сочинить одного аргумента, куда там до трактатов…
– Тут ты не права, женщина, – возразил Танал. – Он даже объясняет, почему не преуспевал, будучи юным студентом… о да, он не отрицает ваших оценок его ученой карьеры. Тогда им играли эмоции. Он был неспособен выработать прочную позицию и часто впадал в гнев – на свои ошибки и неудачи. Но годы спустя он понял, что все эмоции следует изгнать, лишь тогда внутреннее видение станет чистым.
– Ага, ему нужна была травма! Интересно, какая? Подозреваю, какое-то предательство. Женщина? Протеже? Покровитель? Какая разница… Карос Инвиктад стал для меня яснее. Ясно, почему он таков, каким стал. – Она снова засмеялась, уже не кашляя, и сказала: – Тонкая ирония. Карос Инвиктад, ставший жертвой.
– Не надо…
– Жертва, Ятванар! И такая роль ему не нравилась, о нет, совсем нет! Ему было больно. Мир сделал ему больно, и он возвращает должок. И еще не сравнял счет. Видишь ли, никогда не сравняет, потому что внутри он всё еще жертва, его всё еще секут. Как ты сам недавно сказал, жертва и подпорки, добродетель из слабости – одно питает другое. Бесконечно. Неудивительно, что он переполнен самодовольством, при всех сказках о бесстрастном интеллекте…
Он ударил ее, сильно. Голова откинулась набок, брызнули слюна и кровь.
Задыхаясь, чувствуя непонятное напряжение, Танал прошипел: – Наскакивай на меня, академик, если хочешь. Но не на Кароса Инвиктада. Он подлинная и последняя надежда империи. Один Карос Инвиктад поведет нас к славе, к новой эре, эре без Эдур, без полукровок, без всех этих падших народов. Нет, только летерийцы – империя, распространяемая огнем и мечом до самих пределов прародины, до Первой Империи. Он видел наше будущее! Нашу судьбу!
Она смотрела на него, едва видимая в тусклом свете. – Разумеется. Но сначала он должен убить каждого летерийца, достойного так зваться. Карос Инвиктад, Великий Ученый, и империя негодяев…
Он ударил ее снова, еще сильнее. Отпрянул, поднимая кулак – рука тряслась, содранная кожа саднила, между пальцами застрял осколок выбитого зуба.
Женщина потеряла сознание.
«Ну, сама напросилась. Не умеет останавливаться. Это значит, что она желала… в глубине души хотела, чтобы я бил ее. Я о таком слышал – Карос рассказывал – они все начинают любить это… им хочется внимания…
Значит, я должен пренебрегать ею. Хватит. Принести воды, вымыть, накормить.
Но бить буду еще».
Но она все же была в сознании и что-то мямлила. Он не смог разобрать. Подвинулся ближе.
– … на той стороне… я буду ждать тебя… на другой стороне…
В животе Танала Ятванара зашевелился слизняк. Но тут же сдох. Никакой бог не судит умирающих. Никто не отмеряет дисбаланс деяний – сами боги не совершенны – их деяния судят все, кому не лень. Кто же придумал загробную жизнь? Это естественное наказание? Смехотворно. В природе нет равновесия. К тому же природа существует в этом мире и только в нем одном – ее правила ничего не значат там, где кончается мост…
Танал Ятванар обнаружил себя в коридоре. Отвратительная баба и ее клетка остались далеко позади. Он не помнил, как уходил.
Карос повторял снова и снова: правосудие есть ложь. Его не существует в природе. «Слишком рьяные и слишком благочестивые люди видят воздаяние в природных катастрофах; каждый уверен, будто мир кончится, но пощадит именно его. Но мы же знаем, что мир наследуют настырные, а не правые».
«Если только»,– услышал он голос Джанат, – «эти понятия не совпадают».
Он зарычал, побежав вверх по стертым ступеням. Она глубоко внизу. В цепях. Пленница одиночной камеры. Для нее нет спасения.
«Я оставил ее там, глубоко внизу. Далеко внизу. Она не убежит».
Но женский смех все звучал в уме.
Он уже не был уверен, что…
***
Два крыла Вечной Резиденции давно пустуют: длинные свободные коридоры, никогда не видевшие обитателей комнаты, склады, погреба, каморки слуг, кухни. Патрулирующие здание стражники дважды в день проходят с фонарями, оставляя за спинами непроглядную тьму. Необитаемые места все сильней отсыревают, пыль становится грязью, грязь гниет, распространяя кислую вонь, текущую между оштукатуренных стен и скапливающуюся на уровне пола.
Запустение и пренебрежение грозят вскоре свести на нет гениальные инновации «Конструкций Багга». Так погибает почти все, созданное в мире руками человека; Турадал Бризед, Странник, полагал себя единственным носителем этих горьких истин. Да, Старшие кое-где еще прозябают, но лишь он один еще сражается с атаками неизбежного разрушения. А ведь Страннику нельзя вмешиваться. Почти никогда.
Джагутам удалось понять природу тщеты, что вызывало в Страннике известную долю симпатии к этому крайне трагическому народу. Ему было интересно, где сейчас Готос. Если подумать, скорее всего мертв. Он написал предсмертную записку объемом во много томов – эту свою «Глупость» – и она, вероятно, чем-то заканчивается… хотя Страннику не удалось ни увидеть этого заключения, ни услышать о его существовании. Он вдруг заподозрил: в неоконченном завещании самоубийцы таится намек. Но если и так, смысл намека слишком неясен всем, кроме самого Джагута.
Он проследовал за Королем-Ведуном до мертвого Азата, оставаясь там достаточно долго, чтобы понять намерения Ханнана Мосага, и сейчас возвращался в Вечную Резиденцию, где мог спокойно прогуливаться по пустым коридорам. Он хотел обдумать, наряду с прочими сюжетами, возможность вступления в новую схватку. Еще одна битва против натиска разрушения.
Ему казалось, что откуда-то доносится смех Готоса. Несомненно, это лишь плод воображения, вечно желающего высмеять тщательно обдуманные поступки.
Странник заметил, что забрел в коридор, особенно щедро залитый липкой грязью, и остановился. – Что же, – тихо вздохнул бог, – чтобы завершить странствие, нужно сначала его начать. Лучше начать, пока воля остается собранной.
Следующий шаг привел его на поляну, густо поросшую зеленой травой; прекрасные цветы окружали основания чернокорых деревьев, со всех сторон обступивших прогалину. Клочок видимого над головой неба был окрашен киноварью, воздух казался сильно разреженным.
Сзади раздался голос: – Я не приветствую посторонних в этом месте.
Странник повернулся. Неторопливо наклонил голову к плечу. – Не так уж часто лицезрение женщины вселяет страх в мое сердце.
Женщина скривила губы: – Я так уродлива, Странник?
– Наоборот, Менандора. Скорее… необыкновенна.
– Ты вторгся в место моего убежища. – Она помедлила. – Ты очень удивлен, что такой, как я, нужно убежище?
– Не знаю, что и ответить.
– Ты осторожен, Странник.
– Полагаю, ты ищешь повод меня убить.
Она прошла мимо – длинный черный саронг взвился, показав обтрепанные края и разрезы прорех. – Клянусь Бездной, – пробормотала она, – я так предсказуема? Но разве ты можешь поверить, что мне нужен хоть какой-то повод для убийства?
– Итак, Менандора, твой сарказм пережил одиночество. Разве не меня постоянно обвиняли в… гм… произвольных действиях?
– О, я знала, что они не произвольны. Только внешне. Ты упиваешься трагическими неудачами; я начинаю гадать, чего ты хочешь от меня? Мы не особо подходим друг другу.
– Ты давно отсюда выходила? – спросил он.
– Почему бы мне рассказывать?
– Потому что я поделюсь сведениями, и они покажутся тебе… очень подходящими. Но я потребую взаимности.