Страница 82 из 86
Венцом обучения стали гильзы от АГСа. Они были размером с водочный колпачок и меньше их в полку гильз было не найти. Из пистолетов не стрелял никто и никогда и только начкар, дежурный по полку и его помощник вешали на портупею кобуру с «Макаровым», заступая в наряд.
Пятьсот сорок выстрелов ежедневно…
Пятьсот сорок выстрелов лежа, стоя и с колена…
Пятьсот сорок выстрелов по банкам и гильзам на различных расстояниях…
Пятьсот сорок выстрелов каждый день после обеда из одного и того же автомата…
Помилуйте! Даже зайца можно научить курить!
Через короткое время мы стали вышибать и эти крохотные гильзы. На десять гильз от АГС на семидесяти метрах нам требовалось одиннадцать-двенадцать выстрелов.
В полку вообще трудно что-либо утаить, а тут третий месяц два придурка после обеда жгут патроны тысячами и автоматный треск стоит на всю округу. К нам стали подтягиваться болельщики и любители. Солдаты и офицеры раскладывали плащ палатки и оборудовали свои огневые рубежи рядом с нашим.
Стали делаться ставки.
Калиниченко предложил пари. На тех же семидесяти метрах расставили по десять автоматных гильз. В магазины снарядили по десять патронов. Условие: стрельба из положения стоя, так как бывшему комсомольскому вожаку жаль было мять и пачкать свою наглаженную «эксперементалку».
Двадцать одиночных выстрелов с соседних рубежей и результат: старший лейтенант Калиниченко — два, младший сержант Семин — шесть.
За минуту работы я стал богаче на две пачки печенья «Принц Альберт» и банку сгущенки. Капитан — начальник строевой части сделал меня богаче на три банки «Si-Si».
Мне понравилась такая жизнь.
Подошли взводники из пехоты. Они посмотрели как я «обстрелял» комсомольца и штабиста и предложили «зарубиться с ними. В запале пари мной было принято. Я «забился» с каждым из них на печенье и сгуху.
Отчертили три огневых рубежа. Расставили тридцать гильз на семидесяти метрах. Болельщиков собралось уже наверное полсотни. Условие то же: стрельба из положения стоя.
«Ну чистый биатлон!».
Результат: лейтенант — восемь гильз, старлей — пять, младший сержант — семь.
Пари я не проиграл и не выиграл, просто предложил старшему лейтенанту заплатить свой проигрыш летехе.
Больше я с пехотными взводниками на интерес не стрелялся. Так, на всякий случай. Да и денег жалко — их у меня и так мало.
Слушок о наших «перестрелках» дошел и до комбата. Однажды, когда мы с Рыжим стреляли, а болельщики делали свои ставки, к нам подошел комбат с АКСом в руках. Он не вмешиваясь посмотрел как мы стреляем, а когда мы отстегнули магазины для перезаряжания, предложил:
— А слабо вам майора за пояс заткнуть?
Готовая слететь с языка фраза: «на что стреляем, товарищ майор?», повисла соплями на моем подворотничке и не прозвучала вслух.
«Может, взрослею?».
Условия те же: десять гильз от 5,45, рубеж — семьдесят метров, стреляем из положения стоя.
Результат: я — шесть, Рыжий — семь, Баценков девять.
— Еще раз, — приказал комбат.
Десять патронов вошли в магазин.
Тридцать одиночных выстрелов один за другим.
Результат: я — семь, Рыжий — семь, Баценков — десять.
Комбат довольный посмотрел на нас, дескать, «учитесь, чижики, у дяди», закинул АКС за плечо и посвистывая пошел обратно в полк.
Стрелять мне больше не хотелось: пропал кураж и интерес.
На следующее утро после развода комбат зашел к нам в палатку, собрал всех наличных связистов и задал смешной вопрос:
— Вы за сколько сумеете разобрать автомат?
Вопрос детской глупости, потому что никого не волнует за сколько мы сумеем разобрать автомат. Если бы меня спросили: «младший сержант, за сколько вы разберете автомат?», то я не сморгнув ответил бы: «за два чека или за пачку печенья». Есть армейские нормативы: разборка — восемь секунд, сборка — девять. И всем наплевать за сколько ты его разберешь, лишь бы ты в норматив уложился. В учебках сборку-разборку автомата отрабатывают десятки раз, доводя движения до автоматизма и даже косорукие укладываются в отведенные восемь секунд… или идут в наряд вне очереди.
Или долго отжимаются.
Или много бегают.
Мастера разбирают автомат и за семь секунд, а суперпрофессионалы даже за шесть!
Разбирать автомат за восемь секунд я умел очень хорошо, поэтому следующие слова комбата вызвали во мне и у всех пацанов смех:
— А спорим, что я разберу автомат меньше, чем за четыре секунды?
Это было все равно, что сказать: «А спорим, я сейчас полечу?» или «А спорим я сейчас сюда приведу Горбачева?».
Хотя от нашего комбата можно было ожидать чего угодно: он и полететь мог и Горбачева бы привел, если это могло усилить боеспособность батальона, но мы слишком хорошо знали что такое автомат, разбирали-собирали его сотни раз и очень хорошо знали, что разобрать его за четыре и даже за пять секунд — не-воз-мож-но!
Человек восемь пацанов окружили комбата, понимающе улыбаясь, мол «товарищ майор шутить изволят». Между тем комбат, не обращая внимания на наши кривые усмешки взял принесенный кем-то автомат и положил его перед собой на стол. Только положил как-то необычно: разбирать автомат удобнее, если повернуть его прикладом к себе, а комбат положил его набок — прикладом вправо, стволом влево, затвором вниз. Посмотрев на автомат, будто пытаясь его загипнотизировать, Баценков встряхнул руками как пианист перед концертом и бросил через плечо Полтаве:
— Засекай.
Полтава снял с запястья электронные часы, отыскал в них секундомер, скинул цифры на ноль и спросил:
— Готов?
— Готов, — подтвердил комбат.
— Ап! — подал команду Полтава.
То, что произошло дальше — не в каждом цирке увидишь. Баценков сделал какие-то пассы над автоматом и он на глазах развалился на куски. Последним стукнул об стол затвор.
— Ап! — отсек время комбат.
— Три и шесть десятых, товарищ майор — восхищенно доложил Полтава, неверящими глазами глядя на секундомер.
Мы вытянули свои шеи к часам Полтавы, а он показывал их во все стороны. На секундомере стояли цифры:
00.00.03,6.
Если бы мы могли посмотреть на себя со стороны, то увидели бы, что стоим и смотрим с разинутыми ртами. Мы смотрели то на разобранный автомат, то друг на друга и чувствовали себя одураченными. Мы сейчас чувствовали себя облапошенными самым наглым образом и не понимали в чем подвох! Можно было бы предположить, что комбат коварно принес к нам в палатку полуразобранный или иным способом подготовленный автомат, но это объяснение не работало, потому, что автомат принесли из нашей оружейки и Баценков даже не дотрагивался до него до того, как «время пошло». Можно было предположить, что это заняло больше времени, но секундомер на часах Полтавы упрямо показывал 3,6 секунды и это требовало объяснений. Было ясно, что часы у Полтавы сломались.
— Разрешите по моим засечь, товарищ майор? — предложил Гена.
— Давай, — комбат собрал автомат, снова положил его боком на стол перед собой.
Гена снял с руки часы, обнулил секундомер. Комбат встряхнул руками. На этот раз мы смотрели за его руками во все глаза и каждый приготовился считать секунды про себя, не доверяя электронике.
— Ап! — крикнул Гена.
И снова — три неторопливых пасса и автомат распался на части. Снова последним на стол выпал затвор. Я считал про себя секунды и мне было ясно, что четырех секунд не прошло. Мы повернулись к Гене. Гена как-то растерянно посмотрел на часы и повернул их к нам. Табло показывало:
00.00.03,4.
Несколько секунд стояла тишина, которую разорвал громкий хохот десятка глоток. Мы ржали потому, что не верили своим глазам. Того, что показал нам комбат не могло быть, потому что не могло быть никогда! Нельзя разобрать автомат меньше, чем за четыре секунды и каждый из нас отлично понимал это.
— Засекайте все. Командуй, Полтава, — комбат снова собрал автомат и положил его в исходное.