Рейдовый батальон

— Насколько подальше? На дальность прямого выстрела из автомата или на пушечный выстрел?

— Ну, что-то близкое к пушечному выстрелу. Главное, чтоб он по ошибке вертушки не навел. Ха-ха, — засмеялся Голубев, — Длинному еще полгода служить, так что все это время ты в зоне повышенного риска.

— Это точно! Он в меня стреляет чаще, чем «духи»!

— Эй, солдат, — окликнул Эдуард проходившего мимо бойца. — Свекольникова — водички принеси. Бегом!

Довольно неприятный тип этот Эдик. Грубый и хамоватый с солдатами, наглый и надменный с офицерами. Ярко выраженный карьерист, по трупам пойдет. Здоровый, как буйвол, с широким торсом и мощными руками. «Супермен» хренов.

Солдатик очень быстро вернулся с полной фляжкой и протянул ее командиру взвода. Грымов сделал три больших глотка и сморщился. Передал фляжку Острогину. Серега взял ее и только собрался было глотнуть, но я его придержал.

— Витька! А ты откуда воду принес? Не из речки случайно? — заорал на него я.

— Из речки, — глупо улыбнулся солдат.

— Н-да, там ты видел, какая вода течет?

Острогин с фляжкой в руке, вытаращив глаза, молча и тупо смотрел на молодого бойца.

— Видел, — ответил чумазый Свекольников.

— Ну, какая она? — спросил Сергей угрожающе.

— Грязная…

— А какого же черта ты ее набрал и командирам пить даешь? Эдик, в речке той и ноги моют бойцы, и носки стирают, а местные скотину поят и белье стирают. Сплошной гепатит с холерой вперемешку.

Надменный Эдик мгновенно стал белый, как мел.

— Убью! Убью, гад такой! Задушу…

Солдата как ветром сдуло, от греха подальше, словно его и не было.

— Итак, Эдик, выбирай: малярия, гепатит или холера, — засмеялся техник предлагая варианты заболеваний.

Острогин, все еще державший фляжку в руках, зашвырнул ее в кусты.

— Серега, не разбрасывайся ротным имуществом, — крикнул весело Грошиков, — болеть ведь не тебе же, Эдику!

Болеть, действительно, пришлось не Острогину, а Эдику, выпившему ту мутную воду. Болеть долго и серьезно. Гепатит оказался очень «жестким», в тяжелой форме. Витькина ли фляга воды свалила его, или в горах зараза какая прилипла — неизвестно, но только на пару месяцев взводного мы лишились. И без того с офицерами в роте был постоянный некомплект, а тут опять потеря. Не офицерский коллектив, а настоящий проходной двор! Такая нелепость…

Больше всего страдал Свекольников: боялся возвращения лейтенанта. Он переживал и мучался от того, что выступил в роли «отравителя», и от страха расплаты, которая может наступить после выписки из госпиталя офицера.

Мы же отнеслись ко всему философски. А, может, Грымову повезло. А то вдруг завалили бы его «духи» за эти месяцы? Мишенью-то Эдик был уж очень большой и приметной.

Глава 8. Проклятые Черные горы

С каждой минутой я все больше и больше ненавидел идущего впереди меня сержанта. Парень был из тех, на ком «природа отдыхала». Маленького роста, рыжеватый, с веснушками, которых хватило бы на пятерых, с торчащими ушами, да еще и кривоногий. Вещмешок отвис и при ходьбе стучал ему по заду, а сапоги были явно на пару размеров велики, и поэтому он шлепал ими, запинался, спотыкался. Мы с этим олухом все больше отставали от уходящей роты. Рота спешила и почти бежала, все быстрее и быстрее вниз с хребта в район, где стоит наша техника. Автомат у бойца висел на одном плече, на другом он нес ствол от пулемета «Утес». Силуэты солдат начинали таять в раскаленном мареве воздуха. Разрыв между нами и ротой постепенно увеличивался. Два часа я его подгонял пинками и матами, но это помогало все меньше, скоро нас нагонят «духи», и тогда нам крышка, как только они выйдут на прицельную дальность, так здесь мы оба и ляжем. Умирать сегодня не хотелось. А когда хотелось? Да, никогда!

— Эй, сержант, отдай мне ствол, а то скоро умрешь совсем. И какой «козел» поставил тебя учиться в учебке на пулеметчика? — хрипло проговорил я.

— Я не виноват: куда послали, там и служил, — ответил сержантик.

В глазах его была затравленность, переходящая в ужас, он начинал понимать гибельность нашего положения. Связи у нас нет, рота быстро движется к технике, а я и этот «осколок» советской военной угрозы, ползем как черепахи.

Как всегда в мою задачу входит собирать, подгонять и выводить отстающих доходяг. Сейчас мне достался этот молодой сержант из гранато-метно-пулеметного взвода Юра Юревич. Это был его первый рейд, который мог стать последним.

— Товарищ лейтенант, я не виноват, это старшина дал мне таки велыки сапоги. Я ему гаварыл, что они хлябают, а он сказал: других няма.

— Ладно, «бульба» недоделанная, хватай автомат и бегом, быстро как только можешь.

Глаза его радостно загорелись. Мое решение облегчить его ношу, сержанта очень обрадовало, однако скорости ему не прибавило. Теперь мешал вещмешок, который почему-то все ниже отвисал, а автомат болтался и цеплял ноги. Юра все свои усилия сосредоточил на борьбе с ним.

— «Бульбаш», ты не надейся, что я и автомат за тебя понесу, у меня всего две руки, два плеча.

— Да я ничего и не думаю, — задыхаясь, ответил Юревич, но в серых глазах мелькнула наглая надежда (подлая мыслишка).

— Стоп! Быстро переобувайся и перебери шмотки в вещмеке.

Он вытряхнул содержимое из мешка: две минометные мины в самом низу, четыре гранаты, мешочек с патронами, сверху одежда и пара банок сухпая, пустые фляги.

— Меняем местами барахло. Клади мины — в самый верх. Быстрее перематывай портянки.

Я посмотрел в сторону вершины хребта, там были уже видны фигуры наших преследователей. Пора чуть охладить их пыл. Дав длинную очередь для острастки — пусть не спешат — догнал сержанта.

— Бегом, бегом, пехота зачуханная! Мать твою!

И в довершение тирады дал ему под зад «сочного» пинка. Сержант приободрился и поскакал гораздо резвее. Теперь со стволом пулемета уже не успевал за ним я сам. Тельняшка мокрая насквозь, рюкзак хоть и полупустой, а остатки боезапаса тянут плечи к земле. К земле давил и двенадцатикилограммовый ствол. Как он его нес предыдущие пятнадцать километров? Теперь мне предстоит бег по хребту со стволом!

Дышать становилось тяжелее. Черт меня дернул на эту войну. Где были мозги? Доброволец хренов. Так и пропаду ни за что. Хорошо, если легко, а если с мучениями?

Солнце медленно садилось и палило не так ужасно, как в полдень, но все равно палило. Хотелось пить, но воды не было. Кончилась еще утром. Мои семенящие шаги и легкая трусца Юревича совпадали по частоте, а его надрывное дыхание и мое, тоже сливались в один хрип. Загнанные боевые лошади. Когда же ротный заметит, что мы гибельно отстали? А, может, видит, материт, но надеется, что успеем уйти, и не хочет всех угробить?

Сзади послышались первые выстрелы, очереди пока не долетали, но так долго не может продолжаться. Проклятый ствол! Снова переходим на бег. Выстрелы придают ускорение. Хочется жить.

Впереди возникла гряда небольших камней, ствол с плеча на землю — очередь по горному склону повыше и еще одна — поближе. Меняю пустой магазин в лифчик-нагрудник, полный — в автомат. Теперь меняем ношу: ствол пулемета в руку, автомат на плечо, легче не становится, вновь возвращаю ствол на плечо. Чтоб треснул тот, кто придумал такой тяжелый пулемет, хорошо хоть он разборный. Быстро догоняю Юревича, руки для подзатыльника заняты, потому вновь отвешиваю ускоряющий пинок.

Это действует, но только минут на пять. Главное, чтоб он не упал и не совсем не отказался идти. Тогда «кранты», его не бросишь, а сил тащить нет. Тогда нас «духи» нагонят быстро. Финалом будет короткая перестрелка, и придется себя любимого подорвать гранатой. А не хочется. Прямо жутко не хочется.

— Юрик, милый, давай скачками, быстрее! Пошел на хрен с подскоком и притопом. Жить не хочешь что ли?

Умоляющие глаза на грязном лице говорили, что хочет, но почти не может хотеть жить. Больше всего бесили эти хлюпающие сапоги, в которых он был как мальчик-с-пальчик и кот в сапогах одновременно.