Рейдовый батальон

— По-рюски не понимай, капитан! — ответил тот и, закинув за спину автомат, заковылял в темноту.

— Вот и пойми их: о чем говорили — не поймешь, глядит волчонком, в глазах — неприязнь. Прижмешь — улыбается, а отвернешься — жди нож в спину. «Узбекская мафия» в роте сильна. Нужно ее искоренять, а у меня замена на носу. Так что это твои заботы, и будут заботами нового ротного. Я и так уже в Афгане пересидел, переслужил, — выдал глубокомысленно ротный.

— Ваня, не все они — гнусы. Вон Якубов-большой, которого Гурбоном зовут — отличный боец, Рахмонов — хороший механик, — слабо возразил я.

Это было чисто символическое возражение. Мусульмане, за исключением таджиков, воевать не любили и не хотели. Чай погонять, плов сварить, мясо пожарить — это они любят, а воевать — нет. Да и война со своими — единоверцами, им тем более была неприятна. Вот если б где-нибудь в Европе против «бледнолицых», может, все было бы по-другому, но и то, вряд ли. Не солдаты они, хлопкоробы.

— Узбек — не солдат, узбек — дехканин, — подытожил Кавун. — У меня в роте, когда я стоял на посту, на дороге, такой случай был. Ночью «духи» поперели на выносной пост. Сержант-узбек побежал, и все остальные узбеки побежали. Их на склоне потом духи и перестреляли. А за пулеметом остался русский солдат. Он и бился до последнего патрона, и подорвал себя последней гранатой. Но если б все отстреливались, то «духи» бы не подобрались даже к посту. Все бы выжили. Вспомни, в Бамиане кто струсил? Хайтбаев! Как шакал, ползал, скулил. А ведь сержант! Кто сбежал от Острогина? Хафизов! А ведь у него был пулемет! А с пулеметом Сергей ту высоту бы удержал. Таджики — это бойцы, настоящие солдаты. Вон, «братья-мусульмане»: что Зибоев, что Мурзаилов — это настоящие орлы! А узбек — не солдат. Русский царь, где их всегда использовал? В трудовой армии: окопы рыть, дороги строить. А у нас их в роте тридцать процентов, а всего, мусульманского «интернационала» процентов шестьдесят. Вот и бьемся: офицеры, зам. комвзвода да несколько солдат. Хорошо, не бегут и в спину не стреляют, и то ладно. Да, к сожалению, они нас, русских, не любят.

— Ваня, ты ж украинец? — засмеялся я.

— Я не украинец, повторяю, а хохол! Разницу уже знаешь? Нет еще? У Подорожника не спросил? Я тебе уже ведь говорил. Расскажет, поинтересуйся, — вновь рассмеялся ротный. — Ладно, давай пить чай. А все очень просто: украинец — живет на Украине, а хохол — там, где лучше.

Чай был отменный, хорошо заварен. Откуда-то взялись пара лепешек и сахар.

— Вот видишь: чай, лепешки сделали — мастера. Передвижная чайхана. А воевать — это не они, — с грустью закончил ротный.

Чай в горах на свежем воздухе, под звездами, когда нет изнуряющей жары, обдувает легкий прохладный ветерок — это верх блаженства. Да если он заварен мастерски, да еще настоящий, а не помои, то так бы всю ночь сидел и пил. И лепешки были хороши. Теплые камни грели тело, вытянутые ноги сильно гудели. Шесть часов отдохнут мои конечности, а завтра вновь их разбивать и стаптывать. Сколько придется пройти, никто не знает. Пройти-то что, а вот штурмовать мощный укрепрайон, где несколько пулеметов — вот где беда!

— Ваня, какие сегодня потери были в батальоне? — спросил я с уныло.

— У нас в роте, сам знаешь, никаких, а в разведроте и у десантуры имеются. У разведчиков — один убит и трое ранено. В третьей роте тоже троих зацепило, в разведвзводе зацепило одного, один ранен во взводе связи. Еще нашу вертушку сбили и штурмовик повредили.

— Я в бинокль наблюдал, как штурмовик заходил на бомбометание, а «дух» даже не прячется, а стоит и стреляет в упор из ДПШ. Там сзади пещерка, он на минуту скроется, а как самолет пролетает над укреплениями, выбегает и вслед — очередь за очередью.

— В этих Черных горах за месяц уже четыре летательных аппарата сбили, вот нас и притащили сюда! Жуткие места. Граница с Пакистаном рядом. Оружие и боеприпасы в Афганистан рекой текут, не экономят. Караван приходит за караваном.

— Как думаешь, возьмем завтра высоту? Или опять поползаем под ней и отойдем.

— Думаю, поверь моему опыту заменщика, ловить им нечего. Мы сегодня их крепко обложили, вокруг по всем высоткам сидим, они не будь дураками, ночью по распадку уйдут к границе. Чего им упираться? Свое дело «духи» сделали, нам вломили по первое число. Не дураки они, отступят! Хотя всякое может быть. Вот если не уйдут, то завтра будет еще та «мясорубка». Эх! Где ты, замена? Заменщик! Сволочь! Где ты? — с тоской в голосе закончил свою речь командир.

Вернувшись, мы услышали сопение связиста.

— Свекольников, кто на связи? — грозно рявкнул ротный.

— Я! Связь нормальная, все в порядке, — забормотал испуганный солдат.

— Ты же спал, храпел? — удивился я. — Как ты что-то слушал?

— Да нет, у меня же наушник на ухе, я все слышу. Я чуткий.

— Ну, ладно, «чуткое ухо»! Завалишь связь с комбатом — вешайся, чумазый! — пригрозил, шутя, капитан и полез в спальный мешок.

Я снял кроссовки, сунул их к входу из укрытия, нагрудник развязал и положил под голову, а автомат — под руку.

— Скорпионы, кыш отсюда! — шутливо сказал Иван и быстро захрапел.

Сон сразу пропал. Зачем он их упомянул? Я этих тварей страшно боюсь. Ладно, пуля или осколок — это война, но умереть от укуса дурацкого скорпиона! Бр-р-р-р.

— Свекольников, скорпионов боишься? — поинтересовался я шепотом, поворочавшись с полчаса.

— Боюсь, конечно, но вроде не слышно, чтоб ползали, — ответил солдат.

— Чудик! Как ты их услышишь. Они ж не слоны, чтоб топать, это же насекомые!

Солдат коротко хохотнул и замолчал.

— Витька, — продолжил я воспитательную беседу, — как ты в Афган попал? Отец — профессор, мать — директор школы… Что же не отмазали от войны-то?

— Да они и не знают. Я им письма якобы из Забайкалья пишу. Родители думают, что я в Монголии служу. У матери сердце слабое, она не выдержит, а мне очень хотелось себя испытать, проверить характер. Мир хотел поглядеть.

— Испытал? Проверил? Ты такой же придурок, как и я, только званием пониже. Второй доброволец в роте.

— Нет, я не придурок, я по жизни романтик, — возразил солдат.

— Вот-вот, и я романтик, только романтика наша смертью пахнет. И говном! Всю высоту засрали за три часа. Чуешь, как воняет?

Свекольников прыснул и, не сдержавшись, громко засмеялся. Кавун открыл глаза и покрыл нас матом.

— Эй, романтики хреновы! Спать мешаете старому воину. Лейтенант, валяй проверять посты, а ты чумазый, слушай свою шарманку и, не дай бог, заснешь! — И, сладко потянувшись, он продолжил смотреть свои сны заменщика.

Ну вот, провел воспитательную работу, поговорил по душам с солдатом и доболтался. Я нехотя собрался и побрел по вершине по взводам. Один за другим меня окликнули все четыре поста. Тревожно вглядываясь в темноту, солдаты стерегли покой роты. Я расспросил всех, кто кого меняет, на всякий случай. «Старики» не любят стоять в охранении, гоняют за себя молодежь. Не проконтролируешь, так они на всю ночь поставят салагу, а он возьмет и заснет. Вырежут всех, в том числе и того лентяя, который сачкует, но разве ж объяснишь это ленивому узбеку или «старику». Все мы надеемся на наше русское «авось».

Ветерок приносил не только бодрость, но и тревогу. Время от времени по укрепрайону били «Грады», вели огонь артиллерийские орудия. Иногда часовые давали от испуга очередь в темноту, тогда вспыхивали ракеты, раздавался треск нескольких очередей, и, наконец, все стихало.

«Духи» себя не обнаруживают, их позиции как вымерли. Зализывают раны. Что-то будет завтра?

Растолкав Острогина и напомнив ему про очередь на дежурство, я осторожно, чтоб не наступить на какого-нибудь ленивого бойца, не построившего себе укрытие, побрел спать.

Свекольников опять дремал, но не спал. Болтать уже не хотелось. Руки, ноги и спина требовали отдыха, а голова — хорошего сна…

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.