Страница 50 из 57
Майор «Черный тюльпан» объяснил всем, что сейчас все гробы выгрузят из самолета и он вместе с его командиром составят маршрут полета по стране, учитывая места посадок по адресам погибших. Затем самолет снова будет загружен согласно этому маршруту: те ящики, что летят дальше, будут размещаться ближе к кабине пилотов. А те, которые нужно выгружать раньше, грузятся ближе к хвосту. То есть, посадка — очередной с краю гроб. Опять посадка — опять крайний ящик.
Ночь Коростылев провел в солдатской казарме. Вместе с офицерами и прапорщиками купили водки и помянули погибших.
Утром 7 мая 1982 года их АН-12 был готов к полету. Гробы загрузили согласно маршруту, самолет заправлен, экипаж на месте. Случилось так, что ящик с гробом Евгения, который сопровождал Коростылев, выгружается последним за весь полет. Он лежит у самой кабины. Коростылеву предстоит лететь через всю страну, сделав двадцать шесть взлетов и посадок по числе погибших. Лететь ему на Украину, в Ворошиловградскую область, в город Коммунарск (ныне Алчевск Луганской области). Самолет взлетел и взял курс на Ашхабад.
Майор Петренко из Ташкента по имеющимся адресам погибших должен дать телеграммы во все областные военные комиссариаты о прибытии в их область тел погибших с предписанием о их встречи и организации похорон.
В Ашхабаде самолет Коростылева стоял пять часов. Некому было оставить ящик с погибшим, не так оперативно работали военкоматы. Оставлять здесь нужно было солдата Коростылева — рядового Реджепова из погибшего артиллерийского расчета. Наконец приехал грузовой автомобиль с солдатами и офицером военкомата. Выгрузили Реджепова, Коростылев молча попрощался с ним.
«Черный тюльпан» полетел дальше над Туркменией в город Небид-Даг. Он находится в песках пустыни Кара-Кум. Здесь тоже после долгого ожидания встречающих разгрузили ящики с погибшими солдатами-туркменами.
Был уже вечер. Экипаж самолета должен отдыхать. Капитан Коростылев был одет в такую же форму, как и летчики: фуражка с голубым околышком, кант на брюках и просвет на погонах — тоже голубой. Летчики и десантники ничем, кроме эмблем, не отличаются по внешнему виду. Да и хорошо познакомился Коростылев с экипажем и стал как бы одним из его членов. Особенно он сошелся с командиром АН-12 капитаном Федоровым. Коростылев и Федоров Виктор были одного возраста, одного воинского звания и понимали друг друга с полуслова. Может быть, поэтому все сопровождающие остались ночевать в гостинице на аэродроме, Небид-Дага, а Коростылев вместе с экипажем на автобусе поехали на базу летчиков в сорока километрах от города. Асфальтированная дорога тянется среди песков. То тут, то там видны одинокие верблюды, бродившие по пустыне и жующие верблюжью колючку.
База отдыха представляла собой несколько деревянных щитовых домиков на берегу небольшого озерца среди песков. Утром их на этом же автобусе привезли к самолету. Взлет, и «Черный тюльпан» летит в обратную от Небид-Дага сторону, на восток за 1800 км, в Алма-Ату — столицу Казахстана (в настоящее время столица другая — город Астана, бывший Целиноград).
В Алма- А те разгружают водителя батареи Коростылева Алика Ахметова. Глядя на его гроб, Коростылев невольно подумал о том, что злой рок преследовал тот УРАЛ, на котором погиб весь взорванный орудийный расчет вместе с командиром, старшим лейтенантом Потураевым.
И действительно, сначала он не заводился в автопарке Кундуза, потом пробили ему радиатор, отчего автомобиль остался на дополнительный ремонт и не смог уехать вместе со своим подразделением. Совершая марш не со своей колонной, он был подбит и в его кабине погибли двое солдат. Затем его наспех отремонтировали в Пули-Хумри, потом в Гардезе. И в расположении батальона Алик Ахметов вечно его ремонтировал. И вот он подорвался на фугасе и этого УРАЛа не стало совсем. Вместе с людьми…
Воюют люди. Воюет техника. Она-то как оказалась на войне? И если бы могли говорить машины, то люди услышали бы вот такую исповедь, исповедь грузовика:
«Наше зачатие тоже происходит в чреве. В чреве земли. Чумазые люди, шахтеры, выгребают оттуда тонны железной руды и везут ее в доменные печи. Оттуда горячей струей вытекает семенная жидкость — расплавленный металл. В специальном сборнике он соединяется с женской клеткой. Зовут ее — присадка. Это очень интимный момент. И основа будущего ребенка, простите, будущего автомобильчика готова. То есть готов материал, из которого мы получаемся. Листовое железо, хромированная сталь и все такое другое, о чем и говорить-то неудобно, говоря о процессе зачатия. На этой стадии мы тоже толкаемся то ручкой, то ножкой, когда из нас мощные прессы формируют крылья, бамперы, кабины. Но самый ответственный момент нашего зарождения наступает при формировании нашего сердечка, несколькоцилиндрового моторчика. Наш папа должен здесь быть ювелиром со штангенциркулем в…, нет-нет, в руках.
Мне кажется это неправильное выражение: работает, как часы. Нужно работать, как наше сердечко-моторчик. В нем все вымерено до микрона, зашлифовано, захромировано. А часы? Одно колесико грубо цепляет другое — и все! Но это, наверное, потому, что часы всегда на виду, а наше сердечко, как у всех, надежно прикрыто грудью, то есть, капотом, нужно сказать.
Каждые мама и папа планируют семью. Сколько мальчиков, сколько девочек. Я хочу быть девочкой. Недаром говорят: первая нянька, вторая лялька. Меня бы родители одевали в красивые платьица, нет, опять не так, в красивые чехольчики, купали бы в импортной автошампуни. Выберут красивое имя. Есть много красивых наших, девичьих имен. Ну, например, «Волга», «Лада», «Тойота». Нет, «Тойотой» не хочу зваться. Это что-то восточное, не наш менталитет. «Шкода»? Тоже не то. Это там, в Чехии, нормальное имя, а у нас меня задразнят: «Шкода — не жди приплода!» Не надо! А может, мои мама и папа из тех, кто назвал свою первую дочь «Мерседес»? А вдруг? Я тоже хочу называться «Мерседес». Какая будет у меня жизнь! Я буду ездить вместе с принцессами и президентами. На приемы и презентации. Вот жизнь! Галантные попутчики, пассажиры и водители будут с меня пылинки сдувать. А уж я о них как буду заботиться! Ни разу не заболею, ни разу не попаду в больницу, что такое, все путаюсь, не попаду в мастерскую. Они во мне не ошибутся, горя знать не будут.
Ой! Ой! Ну вот! Начались схватки! Ой! Как тяжело моему конвейеру! О-ой! Ну, еще, чуть, чуть… Еще. Так, так…
Ой, что это такое? Какая-то грубая получилась правая ручка, то есть крыло, извините. И левая тоже. Да что же это такое? А голова? Простите — кабина. Это же уродина какая-то! Большая и квадратная. Что делают эти грубые акушеры, то есть сборщики? А колеса? Я мечтала о маленьких и нежных шинах. А это? Тяжелые и неподъемные топтуны. И туловище, кузов, какой-то большой. Как же я буду ездить? Какой же для этого нужен моторчик? А-а! Ну, вот! Его на тале мне опускают под капот. Ничего себе! Этот же целый мотор! Да еще восьмицилиндровый! Жаль, рухнула надежда. Я не девочка. Но и мальчиком можно родиться приличным: «Опель» или там «Ниссан». Как же быстро летит у новорожденных автомобильчиков детство. Длиной в конвейер. Кем же я получусь? И глаза большие. Извините. Больше ошибаться не буду. И фары большие… А ошибаться я уже точно не буду. Вон, появились первые извилины в кабине. Видите? Не ошибся. Не назвал же ее какой-то головой. Эти извилины разноцветные. Ну очень извилистые эти провода. И дяди автоэлектрики накрутили их по всей кабине. Видите, опять не ошибся. А вот и пластинку с именем прикрепляют. Дайте же повнимательней рассмотреть. Что это? Какое имя дали мне? Зачем? Меня назвали «Уралом»…
И получился я большим, громадным и сильным грузовиком. Наверное, в моей родословной нет голубого бензина…
Теперь мне всю жизнь работать на тех самых принцесс и президентов. Я ведь рабоче-крестьянского происхождения. Вози им теперь деликатесы, вроде капусты и картошки. Что? Они не едят этого? Омары? Не слыхал о таких. Другие машины им возят другие продукты? Значит, не судьба. Буду пахать всю жизнь в колхозе, по ухабам и по стерне. Но это еще не страшно. Лишь бы не было войны… На войне мне не выжить. Ведь сделали меня в понедельник, какие-то хромосомы у меня внутри больные. Вон, люди говорят, что я с браком. Буду уж лучше в колхозе, на свежем воздухе.