Афганский «черный тюльпан»

— Так точно! У меня там вся родня, мать, отец. Буду работать в своей автобазе.

— Хорошо. А сейчас твой УРАЛ исправен? Готов в любое время на выезд?

— Так точно! УРАЛ исправен.

Когда Панин ушел, Потураев снял портупею, десантную куртку и прилег на кровать поверх одеяла.

— У-уф! Что-то я сегодня устал. Почты не было сегодня?

— Не было, Леня, тебе еще пишут, — подал голос старший лейтенант Кривониша.

— Да не пишут, а уже написали, я уверен. Может, с первой колонной привезут письмо, — Потураев сел на кровати и пододвинул к себе табурет.

— Почищу-ка я пока пистолет.

На табуретке он расстелил клочок бумаги, разобрал пистолет и разложил на ней его детали. За этим занятием продолжали разговор. Как-то сразу получилось так, что Потураев с самого знакомства стал называть капитана Коростылева не по воинскому званию, фамилии или имени-отчеству, а называл его просто комбатом. Это не касалось официальных докладов в строю или на совещаниях. А Коростылев, которому нравился этот инициативный и энергичный офицер, звал Потураева больше по имени. Со временем, больше сдружившись друг с другом, они вообще, обращались на «ты».

Кривониша спросил:

— А что это за слова выложены белыми камнями на склоне горки, где стоит пулеметный взвод?

— Скорее всего это какой-то революционный призыв, вроде нашего «Вперед к победе коммунизма!» — хохотнул лейтенант Костюков.

— Надо у какого-нибудь афганца спросить.

— Да какая там революция! Кучка авантюристов стрельнула по Президентскому дворцу и посадила в него Бабрака Кармаля, а народ, по большому счету, ничего не знает, как жил, так и живет, может еще хуже, так как началась гражданская война, а на войне люди лучше не живут, — философски сказал прапорщик Веденеев.

Таких длинных фраз от него еще не слышали и все удивленно переглянулись.

— Революция у них простой переворот, но мы оказались крайними, кто все это будет разгребать и принимать удар на себя от тех и от других. Ведь обе стороны их гражданской войны против советских войск, — сказал Коростылев, — наша задача сберечь солдат и не подставлять их лишний раз под пули, а для этого нужно, чтобы они и сами умели и могли наносить ответные удары.

— За огневиков, комбат, можешь не сомневаться, — откликнулся Потураев. — Я ручаюсь за них..

— Видел, знаю.

— И мои связисты с разведчиками не хуже подготовлены, — сказал Костюков.

— Ладно, хлопцы, первые задания покажут, кто на что горазд, давайте-ка лучше чаю попьем.

Коростылев снял с буржуйки пятилитровый кипящий чайник и поставил его на грубый стол, сколоченный из досок. Потураев собрал пистолет, сделал контрольный щелчок и вставил магазин в его рукоятку.

— Чай — это хорошо, да еще бы с молочком, — Потураев подсел к столу.

Офицеры батареи пили чай с комковым сахаром, разговаривая о ситуации в Афганистане, о своих семьях, о положении дел в батарее.

— Как будем отмечать Новый год? — спросил Коростылев. — Старшина, время в Афганистане как отличается от московского?

— По часовому поясу здесь на полтора часа раньше.

— Все не как у людей, — проворчал Кривониша, — в других местах разница на час-два раньше или позже, а тут нито, ни се, — полтора часа.

— Да при чем здесь это? Отметим два раза — по времени Кабула и по Москве, — сказал Костюков.

— Отметим-то мы отметим, — сказал Коростылев, державший горячую кружку с чаем между ладонями, — но будьте все готовы дежурить посменно с солдатами у орудий. Как бы «духи» тоже не помогли «отметить» Новый год. Всякое может быть. Вон, в Кабуле, рассказывали, часовые заснули и «духи» вырезали две палатки бойцов.

— Надо — будем дежурить, — сказал Потураев.

«Здравствуй, дорогой и любимый мой Женечка!

Сегодня получили твое письмо, узнали твой адрес и сразу же пишу ответ. Если бы ты знал, любимый, как мы ждали весточку от тебя. Я каждый день встречала почтальоншу, а Анечка все время спрашивает про тебя. Несмотря на то, что ты далеко — ты всегда с нами. Что бы мы ни делали — всегда советуемся с тобой: а что бы папа сказал? Анечка все вспоминает, как вы с ней гуляли и ждет тебя, чтобы снова сходить с тобой в парк на карусели. Наши бабули, Нина и Вера, живы-здоровы, передают тебе привет, а бабушка Нина тоже получила твое письмо и тоже, наверное, пишет тебе ответ. Из Мирова мы уехали сразу за тобой, попросив соседей приглядывать за квартирой.

Женечка! Я очень волнуюсь за тебя, столько кругом рассказывают за этот Афганистан. Я в газетах не пропускаю ни одной информации о нем, но там пишут, что все нормально, хорошо, наши солдаты сажают фруктовые деревья и строят детские сады. После Нового года по окончанию зимних каникул я пойду работать в школу, а Анечка пойдет в детский сад. В мае заеду в Сумы на госэкзамены в институт, тогда свалится с плеч еще одна забота.

Бабушка Нина часто приходит к нам, и мы с Анечкой бываем у нее регулярно. Она также работает на заводе, вся в делах и заботах.

У нас в Коммунарске уже холодно, выпадал снег, но через день растаял. Сейчас так сыро и промозгло. А как у вас погода? Тепло, наверное, там, на юге? Пиши нам чаще, Женечка, и обо всем. Нам все о тебе интересно и пока тебя нет с нами, мы с Анечкой каждый день будем ждать твоих писем.

Тебе передают привет все твои школьные друзья, дядя Саша и вся другая родня.

Дневальный рядовой Царьков пришел на огневую позицию с несколькими конвертами в руках. Увидя его еще издалека, Потураев объявил перерыв в занятии и взволнованно закурил, присев на станину орудия. Солдаты окружили Царькова. Счастливчики, получившие письма, отходили, присаживались на бруствер и погружались в мир своих семей, матерей, отцов и девушек. Царьков подошел к Потураеву.

— Товарищ старший лейтенант! Вам тоже письмо, — Царьков отдал конверт.

Евгений еще некоторое время затягивался сигаретой, разглядывая до боли знакомый почерк и не открывал его, продлевая приятное волнение перед прочтением. Как жена с дочкой? Что у них нового? Письмо из Коммунарска, значит, уже уехали из Мирова. Как там мама?

Потураев надорвал конверт и развернул долгожданный листок.

Он читал письмо и перед его глазами стояли его Наташа, Анечка, мама и все-все его родные, родной Коммунарск.

— Товарищ старший лейтенант, — вывел его из задумчивости сержант Казеко.

— Из дома письмо получили?

— Да, Саша, от жены. А ты получил?

— Мне еще пишут! Что нового там в Донбассе?

— Холодно уже. Выпадал первый снег, растаял и сейчас слякотно.

— Ничего, после Нового года надолго снег ляжет. Товарищ старший лейтенант, комбат риказал передать Вам, что бы Вы взяли человек пять и поехали с афганцами-царандоевцами за дровами. Во-он их ГАЗ-66 уже пришел. Они знают, где можно завалить несколько деревьев. Я с Вами поеду.

Командир второго огневого взвода остался на позиции продолжать занятия, а Потураев, отобрав пять солдат, приказал им взять дополнительные магазины к автоматам, топоры и двуручные пилы.

На УРАЛе с водителем Ахмеевым они выехали следом за афганским грузовиком. Казеко подсел их к Потураеву в кабину.

— Не верю я, товарищ старший лейтенант, в этих царандоевцев. Хоть они и считаются народной милицией, а враждуют даже между собой. У нас в Кундузе случай был, когда командир батальона царандой был из парчамистов, а основная часть батальона — из хальковцев. Так он задерживал специально им жалованье и дела все, чтобы кормить хальковцев похуже. Батальон восстал, перебил офицеров-нарчамистов и ушел в Пакистан. Это у них запросто. С ними ухо востро надо держать.

— Нам в Ташкенте, Саша, объясняли, что их партия расколота на две фракции: нарча и хальк — и они враждуют друг с другом.

— Да! Первые из богачей, а хальковцы, якобы, из народа и им никогда не примириться. Дело доходит до перестрелок. Вообще, диковатый они народ, я не знаю, как им можно доверять. Любят бакшиши и тут же могут нож в спину воткнуть.